Мальчишки, мои товарищи - Крапивин Владислав Петрович (книга регистрации .txt) 📗
Осколок моря
Под Севастополем, у Херсонеса, море разбивает о камни синее стекло волн. Волны выносят на берег ярко-зеленые водоросли,, прозрачных медуз, черно-оранжевые клешни крабов и черепки древнегреческих амфор. А сегодня моря бросило к моим ногам полупрозрачный голубоватый камешек.
Я поднял неожиданный подарок. Посмотрел сквозь камешек на солнце. Яркие лучи растворились в нем, словно в морской воде, лишь в трещинках и щербинках горели влажные радужные искры.
Голубой камешек напомнил мне начало сорок пятого года, когда, перевалив через Урал, бесновались на окраинных улицах нашего городка февральские бураны. Было время длинных очередей за пайковым хлебом и тревожного ожидания писем с фронта, хотя Победа казалась уже недалекой.
Я помню оранжевые блики пламени на потрепанных страницах. Примостившись на поленьях, мы читали «Детей капитана Гранта». Эту книгу я нашел среди бумажного хлама, предназначенного для растопки. Сын соседки, мой товарищ Павлик, не дал сжечь книгу. Он понимал в книгах толк, потому что был старше меня на четыре года. Недавно ему исполнилось одиннадцать.
Павлик всегда что-нибудь выдумывал. Однажды он выменял у одноклассника на кусок хлеба с топленым маслом маленький голубоватый камешек, словно обточенный волнами.
– Это камень с берега моря.
Камешек светился, как голубая вода, если сквозь него смотрели на огонь. Он стал глазком перископа нашей подводной лодки, которую мы строили из табуреток и старой самоварной трубы. По вечерам, когда взрослые задерживались на работе, наша подлодка открывала необитаемые острова и топила немецкие линкоры.
Камень был для нас осколком моря.
Проводя вместе длинные вечера, мы с Павликом подружились очень сильно. А весной Павлик убежал на фронт. Он хотел попасть на торпедные катера. Хотел защищать наши берега и наше море… Поймали его на следующий день.
Мы крепко поссорились, потому что, собираясь на фронт, Павлик ничего не сказал мне о своих планах. А что может быть обидней, чем недоверие друга? Пусть даже человеку нет еще и восьми лет, все равно…
Долго я помнил обиду. Но было жаль и зимних вечеров, морской игры и светлого камешка с солнечных берегов.
По ночам снилось море. В туманном небе светлым пятном плавало солнце. Янтарные отсветы лежали на воде. Под влажным ветром качались мачты, звенели цепи, оставленных на берегу якорей, и волны раскатистыми залпами ударяли о причал.
– Что это? – спрашивал я, просыпаясь.
– Это салют, – говорила мама. – Спи. Наши взяли еще один город…
Однажды, когда я еще не успел заснуть, пришел Павлик. Подошел к кровати и сказал, что завтра он с матерью уезжает. Совсем, в другой город.
– Ну и уезжай, – сказал я самым равнодушным голосом.
– Все еще злишься, – усмехнулся Павлик. А я не злился. Просто не хотел показать, что жаль расставаться, не хотел из упрямства.
– Спать мне хочется, – сказал я.
– Врешь ты. – вздохнул Павлик. Он помолчал, потом вынул из кармана камешек и потянул, держа на ладони.
– Возьми… на память.
Я мотнул головой. Зачем мне камень, если нашей лодке больше не плавать?
Павлик повернулся и пошел к двери.
– Подожди, – позвал я. – Знаешь… не надо камень, ты лучше оставь мне свой компас. Который с ремешком. Ладно?
– Правда? Оставить? – обрадовался он. – Ладно, я сейчас…
– А я тебе отдам гильзу от пулемета!
…Маленький камешек, обсыхающий у меня на ладони, был совсем такой же, как тот, которым мы играли в детстве. Я хотел положить его в карман, но камешек выскользнул из пальцев… и раскололся, ударившись о большой камень. Оказалось, что это простое стекло от бутылки, обточенное морем… Впрочем, простое ли? Если бы Павлик и узнал, что это всего лишь стекло, он сказал бы, наверно, как вот этот незаметно подошедший ко мне загорелый мальчик:
– Может быть, это стекло от корабельной бутылки?
И кто мог бы с уверенностью ответить ему «нет»? Разве лишь тот, кто никогда не читал книгу «Дети капитана Гранта» и никогда не хотел увидеть море таким, какое оно сегодня: ослепительно синее, вспыхивающее белыми гребешками и швыряющее клочья прибоя в небо, перечеркнутое наискось стремительным полетом чайки…
1960 г.
Настоящее
Ревёт ветер…
Юрка, лёжа на диване, видит в окно деревянный забор и приколоченный к доскам самодельный флюгерок. Забор вздрагивает под напором ветра. Захлёбываясь в стремительном потоке воздуха, отчаянно вращается на флюгере вертушка. Стрелка флюгера мечется по жестяной шкале между буквами S и W: с зюйд-веста ударил циклон…
Юркины плечи зябко вздрагивают. Он давно уже снял промокшую рубашку, но до сих пор не согрелся.
– Дрожишь? – хмуро спрашивает, войдя в комнату, отец. – Носит тебя под дождём, а потом болеть будешь.
Юрка молчит, хотя мог бы возразить. Нигде его не носило. Целый день пробыл он в одном месте. Там и вымок под бурным коротким ливнем…
Юрке до зарезу нужна была доска для самоката. Утром он пошёл на соседнюю улицу, где студенты строили общежитие. Здесь подходящих досок было сколько угодно. Облюбовав одну, Юрка направился к парням, которые разравнивали лопатками каменную щебенку.
– Можно мне доску взять? – спросил Юрка у невысокого круглолицего студента в синей майке. Тот бросил работу, согнулся, упёрся подбородком в черенок лопаты и задумчиво произнёс:
– Доску? Это смотря зачем…
– На самокат.
– Бери, – великодушно разрешил тот. – Бери и исчезни, пока прораб Васильич не увидел.
– Валентин! – закричал длинный черноволосый парень. – Кирпичи надо перегрузить! Побросали, не видя куда, а кран не достаёт! И машины не пройдут!
Валентин бросил лопату, помянул чёрта и принялся руководить.
– В цепь вставайте! – орал он. – А то до вечера провозимся! Генка, где девчата?
Девчат пришло мало. Цепь получилась редкой, и кирпичи не передавали, а кидали друг другу.
О Юрке забыли. Он взял доску и пошёл было со стройки. Но девушка, мимо которой он проходил, не сумела поймать брошенный кирпич. Решив помочь, Юрка поднял его и вдруг увидел, что стоит в общей цепи.
– Держи, товарищ! – озорно крикнули ему. И Юрка поймал новый кирпич. Потом ещё. И ещё.
– Ноги береги, – предупредил его черноволосый, которого звали Германом.
– Лови!
И пошло! Теперь уже Юрка никак не мог уйти. Порвалась бы цепь, нарушилась слаженная работа. И тогда, наверное, круглолицый Валентин (которого больше называли Валькой)
плюнул бы и сказал: «Слаб ещё». Впрочем, уходить Юрке и не хотелось. Он перебрасывал кирпичи, захваченный ритмом работы, и сначала даже не чувствовал усталости.
Сначала было весело. Потом закружилась голова от одинаковых движений. Потом устали как-то сразу руки и спина. Иногда Юрка ронял кирпичи, но никто ему не сказал ни слова.
Несколько раз отдыхали, и Юрка мог бы уйти. Он и ушёл бы, может быть, но Герман сказал ему между прочим:
– Это тебе не самокат! Тут дело серьёзное. Стройка.
Юрка посмотрел на красное недостроенное здание, на громадный кран, движущийся вдоль стены, на людей, у каждого из которых была своя работа. Люди строили большой дом. Ясное дело, это не самокат.
И Юрка каждый раз после отдыха становился в цепь.
Кончили к часу дня. Сели отдыхать на штабель досок.
– Обед! – провозгласил Валька, потрясая кульком с пряниками. Он принялся пересчитывать людей, в каждого тыча пальцем. Юрка замер, ожидая своей очереди.
– Восемь, – равнодушно произнёс Валька, указав на Юрку, и тот получил два с половиной пряника, как и все.
Есть не хотелось. Юрка сунул пряники в карман и лёг на спину. Он чувствовал себя почему-то очень счастливым.
Из-за стен строящегося общежития выползали жёлтые косматые облака. Они волокли за собой мутную серую пелену. И вдруг упала Юрке на лоб маленькая капля.
