Тот, кто убил лань - Лакербай Михаил Александрович (читать книги .txt) 📗
— Астан был бы действительно молодцом, если бы больше думал о лечении больного дяди и меньше о вине, — перебил его другой голос. — Ведь у старика было воспаление легких. Врачи вылечили бы его. Астан бросил старика, занял у всех соседей деньги и отправился в Кутаиси за вином. А ведь, когда он выезжал, старик был еще жив.
— Почему же вы не посоветовали ему лечить больного? — спросил Джансух.
— Советовали! Но Астан сказал: "Я опозорюсь, если соберутся плакальщики и не будет вина". И вместо того, чтобы спасать больного, он поехал за вином.
Из ашьапы уже доносились пьяные голоса. — Ну, чего же вы не идете в ашьяпу? Идемте! — не отставал от нас подвыпивший человек. — Наш гость еще не плакал, — сказал Джансух, показывая на меня.
— Почему? — недоуменно спросил тот.
— Видите ли, — стал объяснять ему Джансух, — он только сегодня прилетел из Блабырхуа, пришел сюда с опозданием, все уже проплакали, и он остался один. Молод, неопытен еще, стесняется...
— Ну, это поправимо. Я сейчас найду ему напарника.
— Здесь все уже проплакали, — пытался остановить его Джансух. — Это не важно! Можно еще поплакать.
— Как так? — удивился Джансух. — Разве можно плакать несколько раз?
— Конечно, можно! — подтвердил знакомый Джансуха. — Можно "расчувствоваться" и поплакать второй раз. С хорошим приятелем можно пройтись — так сказать, за компанию — и в третий раз. А с дальним гостем не грех поплакать вместе пусть даже и в четвертый и в пятый раз.
В это самое время открылась калитка и вошел какой-то запыленный старик. По всему было видно, что он издалека.
— А вот и напарник! — сказал знакомый Джансуха. — Я его знаю. Это Махмед из Гудаутского района. Не пропустит ни одних поминок в любом конце Абхазии.
— Кто не знает Махмеда-болтуна?! — выкрикнул какой-то полупьяный. — Он как ворон: где поминки, там и он. Очень любит болтать за вином в ашьапе. Его так и прозвали Махмед-болтун.
— Но он бо-о-ольшой мастер! — откликнулся кто-то.
— Мастер? Чего? — заинтересовался я.
— Как чего? Оплакивания! — пояснили мне.
И вот я увидел, как новый гость подошел к столику, снял с головы башлык, положил его аккуратно на стол и стал готовиться к выступлению. А рядом с ним уже стоял наш полупьяный знакомый и что-то тихо говорил ему, показывая в сторону ашьапы, очевидно, о "Хванчкаре".
Джансух подтолкнул меня и зашептал:
— Это самый подходящий для тебя напарник: он устал с дороги и долго плакать не сможет. Иди с ним и делай все, что он будет делать. Не пропускай удобного случая.
"Эх, пропади все пропадом", — мысленно произнес я и решительно направился к столику. Сняв башлык, я стал рядом со стариком. "Вероятно, даже на эшафоте человеку легче, если он не один, а с кем-нибудь в паре", — подумал я в эту минуту.
К нам подошли два человека, так называемые "направляющие". Они стали позади нас, взяв каждого за талию, и повели вперед. Эти люди, как я узнал потом, трудились весь день: они указывали путь к покойнику.
Мы пошли, вернее сказать — выступили...
— А-а-а-а!! — с места взял мой напарник.
Я последовал его примеру и в тон ему завопил:
— А-а-а-а!!
Старик бил себя в грудь и в голову. Я делал то же. Мы медленно двигались меж рядами зрителей. Вдруг мой напарник чуть замедлил шаги и, посмотрев сквозь пальцы в сторону, бросил кому-то на ходу.
— Ты мне очень нужен. Подожди, я скоро вернусь! И мы двинулись дальше, подошли к домику на сваях, поднялись по лесенке на балкон. Нас направили в комнату, где лежал покойник.
Я стремительно копировал каждое слово и каждое движение моего напарника: ревел, бил себя в грудь и по голове...
Мы уже вдоволь наплакались, накричались, и я полагал, что можно уйти. Я стал сквозь растопыренные пальцы наблюдать за напарником, подошел поближе и хотел шепнуть: "Хватит, отец, пора отходить!" Но не тут-то было! Старик мой, расчувствовавшись, опустился вдруг на колени и стал целовать покойника, правда, через простыню, которой было закрыто его лицо. При этом он запричитал еще громче и бил себя еще неистовей. Что мне оставалось делать? Пришлось тоже опуститься на колени. Но целовать покойника я все-таки не стал. Признаюсь, мне не раз приходилось притворяться, но только в тот день я понял: легко скрывать ненависть, труднее — любовь и еще труднее — равнодушие.
Машинально, как это случается у актеров, я допустил "отсебятину", уткнулся головой в грудь покойника, стал перебирать его газыри и "зарыдал" еще безутешней... Этому помогло то, что я начинал уже злиться. Я злился на себя за то, что так легко поддался уговорам Джансуха, злился на него за то, что он втравил меня в эту нелепую историю. Злился и на неутомимого моего напарника.
Плакальщицы, стоявшие вокруг покойника, все в черном, с распущенными волосами и расцарапанными до крови щеками, были очень растроганы моим "горем". И, как положено в таких случаях, принялись выражать мне свое сочувствие. Вскочив со своих мест, они начали кружиться вокруг меня и обнимать. Одна из женщин в экстазе ударила своей головой о мою голову с такой силой, что у меня из глаз посыпались искры. Я утешил себя тем, что моя голова этого заслужила. А плакальщицы всё кружились и кружились вокруг меня. Среди них были красивые молодые женщины. И это, скажу по секрету, несколько примирило меня с тем жалким положением, в каком я очутился. Такая карусель вокруг меня, как мне потом объяснили, была выражением особого почета, которого удостаиваются лишь лучшие плакальщики. У умершего, оказывается, не было более близких людей, нежели я и мой напарник. Вот почему окружающие с таким интересом следили за каждым нашим шагом.
Все шло, как я уже говорил, хорошо, но мой старик никак не унимался. И он держал меня как бы на привязи.
Наконец мы вышли из домика на балкон. Я облегченно вздохнул. Мы направились к столику у калитки. Но, пройдя по двору, мой напарник вдруг повернул налево. А я решил идти прямо к столику у калитки. И вдруг почувствовал на своих боках твердые руки направляющего: мне дали понять, что нельзя кончать игру без напарника. Пришлось последовать за ним.
Старик подошел к оседланному коню, привязанному к коновязи в углу двора. С хребета невзрачной лошаденки свисала большая попона с длинной бахромой. Я понял, что это конь умершего. Старик стал гладить седло и причитать над конем, оставшимся без хозяина. Я гладил седло с другой стороны... Я устал, обливался потом, но продолжал игру, ставшую для меня уже невыносимой. Будь поблизости другая калитка, я бы сбежал.
Оплакав коня, мы направились к заветному столику. О радость! Можно, оказывается, быть счастливым, ничем не наслаждаясь, а только перестав страдать.
Итак, церемония оплакивания окончена, и теперь моим единственным желанием было поскорее убраться отсюда.
— Очень доволен твоим дебютом! — сказал появившийся возле меня Джансух. — Но что это вы так долго не выходили из комнаты покойника?
— Репетировали следующую сцену, — ответил я с серьезным видом. И зло добавил: — Отойди! Не то я за себя не ручаюсь.
— Зря сердишься. Все прошло как нельзя лучше.
— Уйдем отсюда, — взмолился я.
— Никуда мы не пойдем, — отрезал Джансух.
— Как хочешь, — сказал я. — Можешь оставаться здесь, а я сейчас же уйду.
— Не глупи! — остановил меня Джансух. — Во-первых, нельзя уходить, не посидев в ашьапе: обязательно надо покушать и выпить. А во-вторых, ты теперь здесь в центре внимания. Многие спрашивали меня — кто ты? Я сказал, что ты любимый племянник умершего и что он был для тебя самым любимым дядей, что ты специально прилетел сегодня на самолете из Блабырхуа... Смотри же не подведи!.. — Ты с ума сошел?!
— Пока еще нет, но сойду, — если ты сбежишь и разыграется скандал. Слушай, теперь к тебе начнут подходить и выражать соболезнование... Делай печальное лицо и чаще прикладывай платочек к глазам. А главное, молчи. Нет ничего лучше молчания. Это, друг мой, прекрасное правило, которым руководствуются умные люди. Я часто раскаивался в том, что говорил, но никогда не раскаивался в том, что молчал. Итак, молчи! В твоем положении — это спасение. Оглядевшись, я заметил, что все присутствующие и в самом деле смотрят на меня. Вокруг нас стали собираться люди. Сюда шел и мой напарник. Я в страхе подумал: "А что, если он начнет расспрашивать меня об умершем? Что я скажу ему?"
