Болотные огни (Роман) - Чайковская Ольга Георгиевна (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
— А диверсанты босыми ушли по реке?
— Если они вообще существовали.
Морковин и тот, кого он называл Василием Николаевичем, переглянулись.
— Что вы хотите сказать? — спросил Василий Николаевич.
— Я хочу сказать, что вся эта история с диверсией мне более чем подозрительна.
— Почему же?
Они снова переглянулись, на этот раз долгим взглядом.
— Дохтуров один из самых талантливых инженеров губернии, один из тех, кто стал сразу же на сторону советской власти и доказал свою преданность ей. Что же касается парней, выступивших с обвинением, то у нас в розыске есть все основания предполагать, что это руководители крупной банды.
Морковин постукивал карандашом по столу — сперва носиком, а потом, быстро перевернув, обратной стороной.
— А какие тому доказательства?
— Одно доказательство сидит у нас за решеткой. Это человек, служащий в титовской чайной.
— И он признался, что принадлежит к… «банде» Курковского? Или у вас есть доказательства этому?
Берестов дорого бы дал, чтобы ответить утвердительно, но что поделаешь!
— Нет, прямых доказательств у нас нет, и он не признался, однако он связан с двумя другими парнями, они вместе ограбили кооперацию в деревне Дроздовке. А эти двое принадлежат к компании Курковского.
— Да, доказательства, — Морковин усмехнулся. — Боюсь, что это называется — вилами по воде.
Вдруг он поднял голову и пристально посмотрел на Берестова:
— Дохтуров, кажется, приходится вам родственником?
— Нет, — ответил Денис Петрович, — хуже: он мне друг.
Наступило молчание. Они нарочно тянули его, это было видно.
— Да-а-а-а, — сказал Василий Николаевич, — дела. Ну, что же, пожалуй, я пойду, Анатолий Назарович.
Морковин опять посмотрел на него долгим взглядом, как бы желая сказать: «Вот видите, я вам говорил».
Когда «товарищ из губернии» вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь, Морковин сказал жестко:
— Странное представление создается у нас о вашей деятельности, Берестов. До сих пор мне казалось, ее вообще нет, этой деятельности, есть одна бездеятельность. Однако я ошибся. Вы, оказывается, действуете весьма энергично.
— Иногда даже столы опрокидываю.
— Ну… к опрокинутым столам мы еще вернемся, это дело от нас не уйдет.
«Что же он все-таки знает? Неужели знает о Павле что-то такое, чего не знаю я?»
— А пока вернемся к диверсии. Оказывается, оставляя на воле бандитов, вы запутываете честных, преданных нам людей.
— Кого это?
— Льва Курковского, Николая Латышева, тех, кто, рискуя собой, захватили диверсантов и предотвратили крушение. Встает вопрос: почему, с какой целью вы это сделали? И ответ напрашивается неприятный для вас, Берестов.
— Мне нужно время, и я докажу, кто они такие.
— У вас было достаточно времени, — так же презрительно ответил Морковин. — А теперь, когда дело веду я, вам придется уже выполнять мои поручения. И придется вам разыскивать не улики против Курковского, а тех двоих диверсантов, которые ушли в лес. Я очень советовал бы вам их найти. Не скрою, что сама судьба ваша зависит от того, как скоро вы их найдете.
«Что же, формально ты прав: уж если дело попало в трибунал, я, как начальник розыска, обязан выполнять твои поручения. Однако это значит идти по ложному следу, сознательно оставленному нам преступниками».
— Я буду искать правду, — медленно сказал он, вставая.
— А я буду ставить вопрос о том, что ты покрываешь контрреволюцию, — прошипел Морковин.
«Плохо дело, — думал Берестов, шагая обратно в розыск, — этот проведет следствие. В таком виде представит трибуналу, что и судить будет нечего. И так все ясно. Ну посмотрим».
В ту ночь у железной дороги они с Водовозовым кинулись осматривать местность. Берестов — по следу, приведшему к Хрипанке, Водовозов — по другую сторону полотна.
Встретились они через несколько часов в розыске. У Берестова на столе лежали разбухшие в воде сапоги. Водовозов положил на стол плоский бумажный пакет. В нем оказался тонко срезанный слой влажной и плотной, как пластинка, земли.
— Кровь, — сказал Водовозов. — Довольно далеко от путей, на тропинке у болота большое пятно крови.
Берестов присвистнул:
— Вот это да.
Они с Водовозовым молча стояли тогда у окна и смотрели на улицу, где шел дождь. Он шел уже несколько часов и, конечно, смыл все те следы, которые им и ребятам из розыска, прибывшим вслед за ними, не удалось найти.
— Может, бросим в прятки играть? — спросил Денис Петрович.
Водовозов покачал головой.
— А если я догадался? — продолжал Берестов.
— Этого не может быть, — спокойно ответил Водовозов.
— А вдруг?
Павел Михайлович снова покачал головой.
— Еще одно только слово, — торопливо сказал Денис Петрович, — ты веришь этой диверсии?
— Нет, — ответил Водовозов.
И быстро вышел из комнаты, не желая, видно, продолжать этот разговор.
О кровавом пятне, найденном у болота, Денис Петрович ничего не сказал Морковину.
А Прохоров из титовской чайной молчал на допросах. Просто ничего не говорил. Передавать его дело в суд, не установив его связи с Левкой, не имело смысла. А он молчал, вызывая тяжелую ненависть всего розыска. Это было издевательство.
— Ну как? — спросил Денис Петрович у Рябы, только что вернувшегося с допроса Прохорова.
— Да все то же. Молчит. Играет пальцами. Поглядывает в окно, задрыга жизни.
Берестов встал и прошелся по комнате. Эх, как ему было нужно, чтобы Прохоров заговорил!
— Так молчит?
— Молчит, — вздохнул Ряба. — Грешный я человек, не удержался, дал ему по загривку, прости меня матушка, царица небесная.
Ряба поднял глаза к небу и начал было шутливо креститься, когда бешеный удар в челюсть сбил его с ног и шмякнул об стенку.
Медленно поднимаясь и дрожа, с ужасом и яростью смотрел он на Берестова.
— За что?! — крикнул он и бросился на Дениса Петровича.
И тотчас же снова отлетел к стене. Берестов тяжело стоял над ним, сжав кулаки.
— Не нравится, — констатировал он.
Ряба вытирал рукой кровь и рассматривал свою окровавленную руку.
— Что же ты меня не бьешь? — продолжал Денис Петрович. — А-а-а, я, оказывается, сдачи даю. А у того… руки были связаны. Удобно. Да бандит Прохоров, подлец и громила, он лучше тебя был в тысячу раз, когда ты его ударил. У тебя вон пушка на боку, за тобой Красная Армия стоит, а у него… — с отвращением повторил Денис Петрович, — руки были связаны.
— Так я же для дела, — дрожащим голосом сказал Ряба, опять вытер лицо и посмотрел на руку.
— Не погань нашего дела, не позорь советскую власть. Меня, связанного, тоже били, только били царские жандармы. Пока жив, я не позволю этого и не допущу.
— Ты пойми, — говорил ему потом Берестов, — я бы сам ему по морде дал, и, поверь, сильнее, чем ты.
— При условии, что он сможет сдачи дать, — вставил стоявший рядом с ним Водовозов.
Ряба сидел хмурый, не глядя на Дениса Петровича. Лицо его довольно сильно распухло и потемнело.
— Это обязательно, — ответил Берестов. — Но ты, Ряба, помни, любой другой может ему морду набить, а вот мы не можем. Именно мы. Понимаешь? Мы при оружии, и мы советская власть. Болит?
Ряба обиженно кивнул, по-прежнему не поднимая глаз.
— А ты попробуй чаем, — безжалостно посоветовал Берестов, — говорят, спитой чай прикладывать, очень помогает.
— У нас и морковного-то нет, — так же хмуро ответил Ряба.
Морковный чай у Клавдии Степановны, Рябиной матери, все-таки нашелся, и Денис Петрович вечером его с удовольствием пил, сидя без ремня и сапог, в одних носках. Он привык к этому дому, к тихой и кроткой Клавдии Степановне, к низким потолкам и натопленной печке. Это было единственное место, где он спокойно мог отдохнуть хотя бы несколько часов. Это был дом, куда он с удовольствием нес свой нехитрый паек, которому так тихо радовалась Клавдия Степановна. Сегодня он принес фунт постного сахару, а потому у них был парадный чай.
