Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич (книги онлайн .TXT) 📗
— Разводите бригады, — сказал Рогов. — Повторяю еще раз... Твой объект, Максим, — дорога от трассы через Кривую протоку к Адуну. Полищук поведет своих людей по реке до Шаманьего острова и от этого места будет пробивать путь к трассе по снежной целине. Я, Прибытков и Котенев идем с остальным народом готовить площадку под городок автоколонны.
Ходжер, Хлынов и Полищук сошли с крыльца и слились с толпой. Она зашевелилась, зашумела еще больше, и вскоре от нее отделились и потекли в противоположные стороны два огненных потока.
Рогова остановила группа шоферов. В руках у них были лопаты, кирки и факелы — вздетые на палки консервные банки с паклей, смоченной в керосине.
— Куда же нам все-таки податься? — спросил начальника участка шофер Махов, молодой парень с красивым и нежным, как у девушки, лицом.— И дороги — наше шоферское дело, и к постройке своего общежития хочется руки приложить.
— Ладно, пойдемте со мной, — снисходительно позволил Рогов. — Дорогу за вас, так и быть, сделают другие.
Алексея разбудили хлопоты Лизочки в коридоре. Своенравная соседка нисколько не считалась с окружающими. Один из четверых отпрысков Гречкина ревел басом, и Лизочка полным голосом бранила его.
Пригладив заиндевевшие, едва не примерзшие к подушке волосы, инженер откинул одеяло и полушубок и, стараясь не обращать внимания на холод, включил свет. Он взглянул на часы: рабочий день — седьмое ноября — начался и для него.
Как бывший фронтовик, Ковшов, едва рука его окончательно зажила, был назначен командиром взвода всевобуча.
В нижней сорочке и ватных брюках он выскочил из комнаты, побежал умываться. В коридоре, в ряд по ранжиру, стояли трое мальчиков и девочка, похожие друг на дружку одинаковым румянцем на пухлых щеках, льняными волосами и светло-голубыми глазами. Старший, лет шести, с важностью держал в руках красный флажок. Перед маленьким строем возвышался шарообразный, в ватнике Гречкин. Он топал на месте большими серыми валенками:
— Раз, два... раз, два...
Лизочка выглядывала из полуоткрытой двери и незлобиво ворчала:
— Спектакли устраиваешь, боец всевобуча!
Алексей поздоровался с каждым из детей за руку, поздравил с двадцать четвертой годовщиной Октября.
— Шоколад за мной, — пообещал он девочке.
— Невеселый нынче праздник у нас, -— подхватила Лизочка. — Даже ребятишек нечем порадовать.
— Дядя Алеша, дай мне флажок, как у Коли, — попросила девочка.
— Флажок тоже за мной, — сказал Ковшов, поднимая пухлую, тяжелую девочку и целуя ее в похолодевшую щеку.
Гречкин шел за Алексеем, за ним гуськом шествовала детская шеренга.
— Что с тобой вчера стряслось, Алексей Николаевич? — поинтересовался Гречкин. — Ты убежал от меня, будто несчастье случилось какое.
— Ничего не случилось... Спать захотелось.
— А к тебе девушки стучались...
Гречкин остановился около умывальника, ребятишки тоже. Семейство в десять глаз пристально наблюдало за умыванием Ковшова, потом прежним порядком проводило его до комнаты. В коридор выбежала Женя, одетая в зеленый лыжный костюм. Причесываясь на ходу, она торопилась к умывальнику:
— Не опоздала? У меня часы с загадкой, то вперед скачут, то отстают.
Алексей надел телогрейку, перетянулся широким солдатским ремнем, перекинул через плечо противогаз. Подхватив лыжи, Ковшов и Гречкин поспешили на пункт сбора. На улице было еще темно, их сразу охватил жгучий мороз.
— С двадцать четвертой годовщиной Октября вас, Алексей Николаевич! — крикнула Женя, догоняя их.— Первый раз в моей жизни седьмое ноября — рабочий день.
— Ничего, Женя, — отозвался Алексей. — Припомним немцам этот рабочий день.
Занятия начались с лыжной зарядки. Ковшов шел впереди взвода, прокладывая лыжню по глубокому снегу. Тепло приливало к телу, мороз скоро перестал ощущаться, рукавицы пришлось заткнуть за ремень — руки горели. Алексей, пока единственный, хорошо ходил на лыжах, остальные только учились. Он то убыстрял, то замедлял ход, наблюдая за отстающими. Петлял в реденькой, наполнившейся светом березовой рощице. Забрался на крутую сопку. Раскинув руки в стороны, птицей слетел вниз и заставил бойцов одного за другим спускаться по уклону. Лыжники падали и съезжали сидя, вздымая в воздух легкую снежную пыль.
— Повторить, не падая! — скомандовал Алексей сверху. — А вы? Ждете отдельного приказания? — спросил он Гречкина, топтавшегося возле него.
На занятиях Алексей держался сурово, строго и никому не давал поблажки. И Гречкин, и Федосов, и Кобзев, и Петя Гудкин, независимо от должностей, были для него рядовыми бойцами. На него не подействовал умоляющий взгляд начальника планового отдела. Снова раздалась команда:
— Боец Гречкин, выполняйте приказание!
Гречкин пригнулся и пододвинулся к скату, будто хотел слезть с него. Лыжи рванули его вперед, тело отстало, он шлепнулся и съехал по уклону на спине. Алексей приказал повторить спуск. С почти довольным видом Гречкин во второй раз сносно съехал с горы и упал уже у самого подножья.
Командир объявил перекур. Бойцы курили, держа в покрасневших руках наспех скрученные толстые папиросы. Ковшов выговаривал:
— Еле-еле шевелитесь! Ходите, как по канату, боитесь упасть. В прошлый раз читали с вами передовую «Правды» — требуется умение воевать на лыжах, а мы пока и кататься не научились.
Вернулись в клуб, место сбора, погрелись, послушали последние известия по радио. Вторым часом была строевая подготовка. Ковшов опять не дал бойцам ни минуты покоя. Особенно досталось Гречкину. Он плохо воспринимал команду, никак не мог научиться ходить в ногу, поворачивался не в ту сторону. Ковшов приказал выйти ему из строя и несколько минут гонял одного, тренируя следовавшими одно за другими приказаниями. Напрягаясь изо всех сил, Гречкин старался не сбиться. Люди в строю улыбались. Алексей сам едва сохранял серьезность, следя за неуверенными движениями и мрачным надутым лицом Гречкина. Перед тем, как отпустить людей с занятия, Алексей сказал плановику:
— Нельзя быть неловким. Тренируйтесь больше и помимо занятий. Когда придется иметь дело с настоящими фрицами, на тренировку времени не дадут, и от вас мало будет толку.
— Не беспокойтесь, толк будет, — сердито буркнул Гречкин. — Не хуже, чем некоторые тренированные будем воевать!..
В столовой Алексея поджидала Женя. Она самовольно взяла на себя опеку над ним. И сейчас ему не пришлось ждать захлопотавшейся официантки, обслуживающей половину зала, — завтрак стоял на столе. Сегодня забота девушки почему-то особенно растрогала инженера. Пряча от нее глаза, он склонился к глиняной миске, в которой, на мятом картофеле, лежал кусок ярко-красной соленой кеты.
— Не спалось вам сегодня, наверное, дорогой москвич? — спросила Женя. Прихлебывая чай, она поверх большой глиняной кружки смотрела на него темными беспокойными глазами. Полное лицо девушки еще не отошло от мороза и полыхало розами на щеках. — Сегодня вряд ли кто спал спокойно.
— Почему так? Я, например, спал спокойно и видел довоенные сны. Будто бы в павильоне Севера, на выставке ел мороженое с клубникой. И никакой войны. — Алексей хотел ответить в тоне возражения, но помимо воли слова о выставке прозвучали грустно. — От мороженого стало холодно, проснулся, и оказалось, что моя голова примерзла к подушке.
— Я тоже не сомкнула глаз, — сказала Женя, не обращая внимания на попытку Ковшова свести разговор к шутке. — Знаете, я родилась в ночь с шестого на седьмое и всегда этим гордилась. В один день совпадало два праздника.
Она дождалась, когда он сделал последний глоток невкусного, почти несладкого чая, и встала. С завтраком они покончили в пять минут.
— Поздравляю вас, Евгения Ивановна, от чистого сердца, от глубины души! — с жаром сказал Алексей. — Напрасно вчера не сказали мне про день рождения. Отпраздновали бы потихоньку.
— Вы слышали, как я вчера разревелась? Сколько народу кругом, и в такой момент я не сдержалась. Как-то уж очень тяжко мне стало. Ведь сколько радостей у нас всегда было припасено к Октябрю! А сейчас и горе, и кровь, и гибель таких вот молодых, как вы и я.
