Черные колокола - Авдеенко Александр Остапович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Ласло Киш кивнул на памятник прославленному мадьяру, усмехнулся:
— Такое надежное прикрытие не помогло. И не мудрено. Либеральная броня. Сейчас уцелеет, выживет; утвердится лишь тот деятель, кто крепко будет держать в руках автомат и гранаты, кто не остановится на полпути, беспощадно расправится со своим противником.
— После драки кулаками машешь, — сказал Дьюла Хорват. — Автоматы и гранаты нам больше не понадобятся. Мы у самых врат победы. Скоро, с часу на час, выступит Имре Надь, официально признает все, что нами завоевано.
— На Большого Имре надейся, как говорится, но и сам не будь лопоухим.
Дьюла в тот день, в тот час не придал серьезного значения этим словам. Но уже на другой день он вспомнил их и понял, что за ними скрывается.
На улице Ракоци, около францисканского костела, Ласло Киш снова остановился, вышел из машины, кивнул профессору, велел телохранителям караулить «мерседес» и пошел по центру города.
Высокий, подтянутый, стройный Хорват чуть отстал от своего друга. Сделал он это скорее инстинктивно, чем сознательно. Сегодня ему было почему-то стыдно идти рядом с этим худосочным, на высоких дамских каблуках, проспиртованным, затянутым в черную гремящую кожу недоделанным человеком.
Атаман, к счастью Дьюлы, так был занят собой, что не заметил маневра профессора.
На тротуаре Ласло Киш лицом к лицу столкнулся с мужчиной в черной шляпе и теплой куртке, какие носят все жители Альфельда, Огромная ивовая корзина горбилась у него за плечами. Не мужская ноша, женская.
— Вы кто? — Атаман в изумлении остановился. — Откуда? Как сюда попали? Куда спешите?
Крестьянин смущенно, виновато улыбался, не зная, на какой вопрос раньше отвечать.
— Вы из деревни? — спросил Ласло Киш.
— Ага, деревенские, — обрадованно ответил крестьянин.
— Прекрасно! Вы мне как раз и нужны. Имею ряд вопросов. Ну, как там у вас, над Тиссой, жизнь?
— Ничего, живем, работаем. Отсеялись и вот на вашу жизнь приехали посмотреть.
— Колхоз разгромили? Председателя и парторга в колодце утопили? Землю, инвентарь, скот и семена разделили?
Степняк спокойно, внимательно посмотрел на прохожего, сказал с достоинством:
— Ничего такого не учиняли. Все на месте, как было.
— Почему? Чего ж вы зеваете? Надо ковать железо, пока горячо.
— Больно оно горячее, железо это. Как бы не обжечься.
— Вот как! Боитесь?
— Ну да. А то как же. Кузнец я, между прочим. Хорошо ковать ту железину, из какой лемех получится или, на худой конец, кочерга. А если из лемеха иголки не выкроишь, если пшик брызнет тебе в очи, — тогда, брат, рука не подымается. — Крестьянин без улыбки, серьезно посмотрел на свою темную, мозолистую, с твердыми ногтями кисть руки. — Видал, какая она у меня? Чует, дура, разбирается, где собака зарыта, где паленым волком пахнет. Вот так, дорогой товарищ, или как тебя там величают.
— Байтарш я, а не товарищ. Ясно? Документы! Ты имеешь дело с командиром революционного повстанческого отряда.
— Я давно, брат, уразумел, с кем имею дело. Вот мой вид на жительство.
Крестьянин достал паспорт, аккуратно завернутый в тряпочку, протянул его Кишу.
Поток, прохожих, одетых и обутых по-зимнему, помятых, закопченных, небритых, невыспавшихся, с голодным блеском в глазах, обтекал со всех сторон карлика-«гвардейца» и кузнеца. И никто не обращал на них особого внимания. За семь дней войны будапештцы успели привыкнуть к подобным сценам. С утра до утра теперь люди проверяют друг у друга документы. Пожалуй, только на Киша с любопытством косились прохожие — уж больно приметен он своим малым ростом и кожаной махновской курткой, перехваченной ремнями.
Мальчик придирчиво изучал паспорт кузнеца. На самом же деле он только фамилию успел прочитать. «Ну, Балинт Портиш, как с тобой поступить, свинья ты этакая? — думал Киш. — Мы тебе свободу, землю, единоличную жизнь завоевываем, а ты… маятником качаешься. Нет, далеко ты не нейтрал. Мила тебе, мужлану, дарованная колхозная земля, руками и ногами держишься за нее. Таких никакая революция не подымет на бой».
Дьюла Хорват, безучастно, молча стоявший в стороне, у заколоченной витрины магазина, подошел к Ласло Кишу, тронул его за плечо, сказал по-английски:
— Прекрати, Лаци! Пусть идет своей дорогой.
— Да ты слыхал, какая у него дорога? — по-английски возразил Мальчик.
— Слыхал. Отпусти!
Киш вернул кузнецу паспорт и строго, уже по-венгерски спросил:
— Зачем ты явился в Будапешт?
— Харч сыну привез. Голодаете вы тут, говорят.
— Где работает сын?
— Служит мой Тибор. Второй год.
— В войсках? В милиции? В АВХ?
— А кто же его знает. Военная тайна.
— Адрес.
— Бульвар Йожефа Ференца, угол шоссе Юллеи, напротив кино «Корвин», что в переулке Кишфалуди.
— Казармы Килиана, бывшие Марии Терезии?! — воскликнул атаман. — Штаб-квартира рабочего батальона, в котором отбывают службу не вполне благонадежные молодые венгры: сынки так называемых кулаков, подкулачников, то есть всех, кто любит землю и умеет на ней работать.
— Они самые.
Ласло Киш шумно, с облегчением рассмеялся. Полная неразбериха. Отец за старый режим цепляется, а сын новый утверждает. Досады как не бывало. Потеплело, посветлело на душе Мальчика. Он похлопал кузнеца по плечу, пожелал ему счастливого пути и сказал на прощание:
— Передай привет герою килианских казарм. Скажи сыну, что командующий отрядом революционных повстанцев «Крылья турула» низко ему кланяется. И еще скажи насчет земли: в обиду ее не дадим, определим в надежные руки. Будь здоров! Иди!
Крестьянин не торопился уходить. Поправил на спине корзину, с лукавой ухмылкой посмотрел на «революционного повстанца».
— Я самое главное вам не сказал, господин хороший. Скажу и пойду… Недавно у меня был разговор с таким же вот повстанцем. Про нее, про земельку, говорили и про то, где собака зарыта…
— Эй, кузнец, не валяй дурака, говори толком! — повысил голос атаман. — Не имею времени болтать с тобой.
— Какое тут дурачество! Про жизнь и про смерть буду говорить.
Киш примерно догадывался, что хотел сказать кузнец, и закипел гневом. Крестьянин ясно это видел и не выразил ни страха, ни малейшего желания остановиться, промолчать, пойти своей дорогой. То, что он собирался сказать, распирало ему грудь, делало гордым, сильным.
— Ну! — сквозь стиснутые зубы поторопил Киш. Ему во что бы то ни стало надо было знать до конца, чем живет этот толстокожий, плутоватый, крепко стоящий на своих медвежьих ногах мужик. Знать и сделать далеко идущие выводы.
— Так вот, я говорю: два дня тому назад я столкнулся с таким же умным советчиком, как вы. Примчался в нашу деревню со своей ватагой на грузовике. Автоматы во все стороны торчат. Карманы набиты патронами. На шапках кокарды сияют, на груди — ордена Франца Иосифа. Кузов машины опоясан трехцветной новенькой лентой. На радиаторе старый герб красуется. Шик, блеск, гром и молния — падай на колени всякий, кто в помещичьего бога перестал верить, кто пашет помещичью землю, кто живет в его усадьбе. Короче говоря, явился к нам собственной персоной наш старый «благодетель», владелец земель всей округи — километров двадцать пять на север, километров сорок на юг, столько же на восток и запад. Магнат. Помещик. Сын помещика. Внук помещика. Правнук помещика. Воскрес покойничек и протянул костлявую лапу к нашему кооперативному добру: мое оно, ироды, отдайте, а сами поживее убирайтесь, пока целы, к чертовой матери. Ну, мы, конечно, уважили благодетеля, — крестьянин подмигнул Кишу. Его толстые обветренные губы широко раздвинулись, открыли белые литые зубы. — Гуртом уважили магната. Сразу, со всех концов накинулись на его братию, отняли автоматы и гранаты и таких тумаков им надавали, что они еле ноги унесли. Даже машину бросили. Известно, и нам кой-чего досталось — кому по ребрам, кому в дыхло. Отчаянно огрызались покойнички. Зато мы теперь с хорошей прибылью даровую машину и автоматы приобрели. В случае чего ехать есть на чем и по зубам дать есть чем. — Крестьянин поднял плечи, встряхнул тяжелой корзиной и сказал на прощание: — Вот так-то, господин хороший. Намотайте себе на ус. Будьте здоровы. Передавайте привет битому магнату. Скажите, что рядовой член сельскохозяйственного кооператива имени Ленина Балинт Портиш низко ему кланяется.
