Марсианин: Цандер. Опыт биографии - Голованов Ярослав Кириллович (список книг .TXT) 📗
Вот этот «преобразованный аэроплан» и есть главная мечта Королева 1931 года. Собственно, и Цандеру нужен на первом этапе «преобразованный аэроплан». Просто он настроен более оптимистически, для него такой аэроплан — лишь начальный этап полета на Марс. Для Королева — средство летать в стратосфере. Ни о каком «самосжигании» конструкции Королев не думает. Пока нужен просто самолет и реактивный двигатель к нему, который позволит взобраться на высоты, недоступные винтомоторным машинам.
Но Королев, обладавший невероятным врожденным конструкторским чутьем, сразу понял, что установить реактивный двигатель на обычном самолете трудно: пламя двигателя может отжечь хвост. Если же установить ЖРД на самом хвосте — изменится центровка, самолет не взлетит, а коли и взлетит, будет очень неустойчив в полете. Перебирая все варианты, Королев находит лучший из возможных: БИЧ-11, «бесхвостку» Бориса Ивановича Черановского.
Еще в 1920 году конструктор Черановский разработал схему своего самолета, не похожего ни на что доселе летавшее, самолета, у которого не было самого необходимого самолету: крыльев и фюзеляжа, хотя это и кажется бессмысленным.
Весь самолет Черановского — одно крыло с параболическим очертанием передней кромки, этакий лунный серп с отогнутыми назад рогами. В толще крыла размещалось все, для чего раньше требовался фюзеляж: кабина пилота, двигатель, баки, грузы. Расчеты Черановского давали экономию в весе и уменьшение лобового сопротивления по сравнению с обычными конструкциями. И хотя опытные специалисты убеждали Бориса Ивановича, что «летающей параболой» очень трудно будет управлять в полете, он никого не слушал и конструировал одну «бесхвостку» за другой. Королев понял, что установить реактивный двигатель на БИЧ-11 гораздо проще, чем на любом другом самолете, и отправился к Черановскому. Среди авиаторов Борис Иванович славился как человек крайне трудный, неуживчивый и упрямый. Никаких замечаний он не терпел, советы раздражали его, просьбы выводили из себя, сомнения в его правоте приводили к разрыву отношений. Но двадцатичетырехлетний Королев уже тогда обладал той поразительной, почти гипнотической способностью, которая позволяла ему в зрелые годы превращать в своих союзников всех, кто был ему нужен. Никто не мог в это поверить, но Королев уговорил Черановского дать ему «бесхвостку» для установки на ней реактивного двигателя.
А двигатель был у Цандера. В дневниковых записях Фридриха Артуровича первое упоминание о работе с Королевым датировано 5 октября 1931 года, когда они вместе ездили на аэродром смотреть «бесхвостку». Но встретились они, безусловно, раньше. Конструктор Виктор Алексеевич Андреев вспоминает: «Судя по разговору и по тем деловым отношениям, которые в то время наблюдались, можно заключить, что Сергей Павлович и Фридрих Артурович были хорошо знакомы и до этого разговора».
Подобно тому, как, столкнувшись в своем стремительном беге, элементарные частицы рождают в недрах атома нечто, до того мгновения не существовавшее, и даже такое, о чем и догадаться было нельзя, встреча Цандера и Королева была тем соударением, которое породило феномен ГИРД.
Эта аббревиатура впервые встречается в письме к Циолковскому, датированном 20 сентября 1931 года. Первыми членами ГИРД были Цандер, Королев, Ветчинкин, Победоносцев, Тихонравов, Федоренков, Черановский, Сумарокова, Заботин, Левицкий и др. В сентябрьском письме к Циолковскому говорится, что группу «…возглавляет известный Вам Фридрих Артурович Цандер». Да, он должен был быть их лидером и по возрасту, и по знаниям, и по увлеченности, по годами доказанной преданности делу, но, увы, он не мог стать лидером. Насколько грамотным и эрудированным инженером был Фридрих Артурович, настолько же он был беспомощным администратором. Очень быстро и как-то само собой лидером сделался Королев. Он не отнимал у Цандера бразды правления группой, потому что Цандер и не держал их в руках. Королев хорошо понимал, что как инженер и математик Цандер был на голову выше его. «В Цандере я увидел старшего брата, единомышленника и по идеям и по стремлениям», — говорил Сергей Павлович много лет спустя.
С другой стороны, отличавшийся необыкновенной скромностью Цандер не только не претендовал на роль административного руководителя группы, но и главным ее идеологом тоже считал не себя, а Циолковского, к которому относился с безмерным уважением, если не с благоговением. Фридрих Артурович считал себя инженером, был инженером и хотел быть именно инженером.
Кстати, примерно так же всякого руководства, всякого «шефства свысока» избегал и Циолковский. Много раз московские «межпланетчики» стремились привлечь Константина Эдуардовича к своим работам, сделать «шефом», «куратором», на худой конец, неким «почетным членом». Циолковский был стар, болел, разумеется, чем-либо руководить не мог, а в лучшем случае способен был лишь прикрыть единомышленников крылом своего авторитета. Но опять-таки, будучи человеком в данных вопросах щепетильным, он быстро откликался на письма москвичей, осторожно, стараясь никого не задеть, высказывал советы, но от всякого «руководства» сразу уходил, ссылаясь на недомогания, слабость, глухоту, старость, да и то верно — ему шел уже семьдесят пятый год.
Цандер хотел встретиться с Циолковским. Ему очень хотелось рассказать ему о полете на Марс. Королев — другое поколение, с Королевым было труднее. Несколько раз пытался Фридрих Артурович поговорить с Сергеем Павловичем о главном — о межпланетном корабле. В ответ вновь и вновь вроде бы мягко, но с присущей ему непробиваемой твердостью доказывал Королев Фридриху Артуровичу, что тот совершает сейчас величайшую тактическую ошибку. Вкладывая в слова свои разоружающую Цандера логику и знание конъюнктуры, убеждал его Королев, что стоит только упомянуть о полете на Марс, и ни о каких субсидиях, финансировании, лимитах на оборудование, штатных единицах вообще речи уже и быть не может — просто никто с ними и разговаривать не станет.
— Поймите, Фридрих Артурович, от нас ждут дел реальных: ракетных снарядов для армии, стратосферного самолета с рекордным потолком, дальних ракет с ЖРД — все это доступное, всем понятное, — Королев смотрел ему прямо в глаза, и отвести взор не было сил. Цандер с тоской чувствовал, что Королев прав…
— А вы — межпланетный самолет… — Королев перевел дыхание, вздохнул. — Экспедиция на Марс. Фридрих Артурович, поймите же…
— Так, так, — кивал Цандер. Королев, конечно, правильно рассуждает. Но сердце требует Марса! Сердце требует, и все тут!
Собирались вечерами на Александровской улице рядом с Марьиной рощей, в квартире, где с матерью, отчимом и молодой женой жил Королев. Строили планы на будущее, спорили, ломали голову, где найти помещение. Очень нужно было помещение. Ведь, прослышав об их группе, к ним уже тянулись люди, и людей этих требовалось где-то разместить. Королев предложил разбить всю Москву на квадраты, чтобы каждый искал в своем квадрате. Цандер смущенно пожимал плечами. Ему казалась дикой вся эта партизанщина: как это можно — найти дом и занять его?! Необходимо получить разрешение…
— Фридрих Артурович! Да мы целый год будем добиваться разрешений, — кипятился Королев.
Подвал нашел Королев. Он вспомнил, что, когда учился в МВТУ, конструкторы планерной школы работали в подвале виноторговца в доме на углу Орликова переулка и Садово-Спасской улицы [46]. Подвал оказался беспризорным. В углу валялась разорванная оболочка дирижабля «Комсомолец», какие-то пыльные, грязные железки, на которые Королев все время натыкался в темноте…
И вот они уже ремонтируют подвал, белят потолки, тянут проводку, тащат из дома мебель и к зиме располагаются основательно: можно начинать работу! Вот уж теперь точно: вперед, на Марс!
Хорошо сказал американский писатель Ченнинг Поллок: «Не многие у нас понимают, каким огромным делом может быть маленькое дело!»
Как удивились бы, наверное, все эти, тогда совсем еще молодые люди, если бы кто-нибудь сказал им той зимой, что подвал этот войдет в историю, о нем будут писать книги, на доме укрепят мемориальную доску, а юбилеи ГИРД будут отмечать торжественными заседаниями с академиками в президиуме.
