Обрывистые берега - Лазутин Иван Георгиевич (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Валера, а ты твердо решил идти в авиационное училище? — спросила Эльвира.
— Твердо!
— А как на это смотрит мама?
— Мама на это смотрит правильно.
— Что значит правильно? А она не боится, что и с тобой может случиться то же самое, что случилось с твоим отцом?
— Вначале мой выбор ее пугал, а потом один умный человек, в прошлом артиллерист, с пятью рядами колодок военных наград, а короче, ее родной дядя, убедил маму, что в судьбе человека, как на войне, есть свои приметы.
— Что это за приметы?
— Старый артиллерист сказал маме, что на войне в одну и ту же воронку дважды снаряд не попадает.
— Не вижу связи. — Эльвира пока еще не догадывалась, что хочет сказать Валерий.
— Даже по закону подлости судьбе не дано распорядиться, чтобы трагедия отца повторилась точно такой же трагедией сына.
— И как мама — поверила?
— Поверила.
— И успокоилась?
— А что ей делать? Характер мой она знает. Смирилась. Правда, иногда вздыхает, когда я слушаю запись песни "Огромное небо". Но разве мало песен, над которыми не только вздыхают, но и плачут. Я вот, например, в раннем детстве сколько раз смотрел по телевидению фильм "Мальчиш-Кибальчиш" — столько раз и плакал, когда Мальчиш погибал. — Разравнивая веником речной песок, Валерий замолк. Потом, чтобы перевести разговор на другое, спросил: — А ты?.. Ты твердо решила быть филологом?
— У нас в семье это тоже традиция. Дед — профессор филолог. Мама — доцент лингвист. Ну и мне они уготовили "сей тяжкий жребий". Даже обещают помочь. Ведь сейчас без поддержки в МГУ не попадешь. Конкурс астрономический! А идут туда все, кто считает себя кандидатом в гении.
— А ты?.. Ты считаешь себя кандидатом в гении? — По лицу Валерия скользнула усмешка.
— К счастью, нет. Я просто послушная дочь своих заботливых родителей. И не жалею об этом.
Когда с могилы и надгробия была убрана прелая листва и Валерий окомелком старательно промел землю вокруг цоколя гранитного надгробия, Эльвира принялась посыпать желтым песком очищенную от мусора землю.
— Ты никогда этим не занималась? — спросил Валерий, словно боясь, что его кто-то может подслушать. Он даже огляделся по сторонам.
— Нет… В Москве в нашей семье пока еще никто не умирал. А на кладбищах, кроме Новодевичьего, я нигде не была.
— Невеселое это дело — ходить на кладбище. Но рано или поздно всем на него ходить придется.
— А ты видел на Новодевичьем кладбище памятники Зое и Александру Космодемьянским? — оживилась Эльвира.
— К сожалению, не видел.
— О!.. Так впечатляет!.. Траурные ленты, которыми повиты памятники, все облеплены комсомольскими значками. Я тоже, когда была там, сняла с кофточки свой значок и приколола его к новенькому пионерскому галстуку, который подарил Зое какой-то юный пионер. Тоже, наверное, снял с груди и положил его к подножию памятника. Приедем в Москву — обязательно сходим на Новодевичье.
За работой и разговорами время шло незаметно. Закончив с уборкой могилы, Валерий взболтал банку с краской-серебрянкой, открыл перочинным ножом крышку, достал из "дипломата" новую мягкую кисть и принялся красить ограду. Начал с тыльной стороны памятника.
— Слушай, Эля, пока я буду красить, сходи в киоск, недалеко отсюда. Ты его видела, когда мы ехали на такси. Купи мороженое. Дико хочу пить. — Валерий полез в карман за деньгами, но его остановила Эльвира.
— Не суетись, на мороженое я наскребу. У меня в заначке кое-что осталось. — Эльвира стряхнула с ладоней песок, вытерла платком руки и, наказав, чтобы Валерий расчетливо расходовал краску (а то может не хватить), отправилась за мороженым.
Кладбищенская прохлада, настоянная на запахах цветущей липы и акаций, отступала перед зноем июльского полдня. Мимо Валерия, красившего верхнее обрамление ограды, прошли две дряхлые старушки в белых платочках. Встретившись взглядом с Валерием, перекрестили его. Та, что одета в черное и согбенная, словно угадав в Валерии кого-то из знакомых, остановилась и пристально всматривалась в его лицо, отчего Валерий смутился и поставил на землю банку с краской.
— Что-то хотите сказать, бабуся? — спросил Валерий.
— Хочу сказать, что молодец. А то ведь нынче молодежь-то наша какая? Отнесут на кладбище стариков — и дорогу туда забывают. А ты вот, вишь, какой усердный. Я тебя в позапрошлом году приметила. По могилке запомнила. Вон как за два года-то подрос. Был совсем махонький. Кто у тебя здесь лежит-то?
— Отец, бабушка, — грустно ответил Валерий.
— Ох, касатик ты мой, сиротинушка, — запричитала старушка. — Дай бог тебе в добром здоровье в люди выйти. — Старушка вздохнула, перекрестила Валерия и, оставив его смущенным и растерявшимся, пошла догонять свою спутницу.
Когда одна внутренняя сторона ограды была выкрашена, Валерий сел на скамью у соседней неогороженной могилы и, любуясь своей работой, решил передохнуть. Он даже не заметил, как к нему с аллейки из-за спины подошли трое: женщина лет сорока пяти и с ней двое молодых людей. Одному, высокому с каштановой копной вьющихся волос, было лет двадцать пять. Во всей его широкогрудой атлетической фигуре чувствовалась огромная физическая сила. Белая тенниска с короткими рукавами плотно облегала его мускулистый торс, отчетливо вырисовывая бугры и волны мышц. "Вот с такого можно лепить фигуру атланта", — подумал Валерии, окинув с ног до головы незнакомца. Второй юноша, лицом и статью очень похожий на первого, был чуть ниже ростом и тоньше. По виду ему было лет восемнадцать — двадцать. На лицах всех троих застыло выражение крайнего удивления и растерянности.
Высокий, в белой тенниске с короткими рукавами, подошел к скамейке, на которой сидел Валерий.
— А ну, встань! — резко бросил мужчина.
Валерий встал и никак не мог понять, по какому праву незнакомец так кричит на него, да еще командует.
— Что ты здесь делаешь? — был следующий вопрос незнакомца, произнесенный все тем же тоном затаенного гнева.
— Я?.. — растерянно проговорил Валерий и отступил на шаг. — Я крашу ограду могилы.
— Ограду чьей могилы?
— Моего отца… — Глаза Валерия были широко раскрыты, он перевел взгляд с незнакомца-богатыря на женщину, словно ища у нее поддержки.
— Отца?!. Твоего отца?!. — Мужчина желчно улыбнулся. Он повернулся к женщине, щеки которой обдала волна болезненной бледности. — Мама, ты слышишь, что он говорит? Он красит ограду могилы своего отца.
И вдруг в душе Валерия, словно из каких-то ранее непочатых подданных глубин, могучим потоком прорвалась сила, которая заставила его по-новому оценить сложившуюся обстановку. "Хулиганы!.." — мелькнула догадка.
— Да!.. Моего отца!.. Военного летчика-испытателя Воронцова Николая Александровича, трагически погибшего, когда мне было два года. А впрочем… — Дрожащей рукой, в которой он держал кисть, Валерий показал на надпись на полированной грани памятника. — Читайте!.. Там все написано! И я прошу вас оставить меня в покое! Я крашу ограду могилы отца. Что вы ко мне привязались?
Кулаки старшего, в белой тенниске, висели как тяжелые гири. В его улыбке-оскале Валерий прочитал что-то недоброе, нехорошее. Слова с его губ срывались как свинцовые слитки.
— Слушай, парень, это не ты, случайно, вот уже лет шесть ухаживаешь за могилой, красишь ограду, вешаешь на дверцу замочки? — спросил мужчина в белой тенниске, время от времени бросая взгляд на женщину, стоявшую в отдалении и не спускающую настороженного взгляда с Валерия.
— Я!.. А что?.. Какое ваше дело, что я ухаживаю за могилой отца и крашу ограду?!. — Губы Валерия тряслись. — Вы что, уж не кладбищенские ли гангстеры, что срывают с могильных дверок замки?! — вырвалось у него.
— Ах, даже так?!. — Глаза богатыря в белой тенниске сузились, крылья его ноздрей до белизны напряглись. — Ты хочешь знать, кто эти гангстеры, что срывают с дверцы замки?!
— Да!.. Я не знаю, кто вы, — резко бросил Валерий.
