Точка опоры - Коптелов Афанасий Лазаревич (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
— Я не пойду, — наотрез отказался Владимир Ильич. — Не могу больше разговаривать с Иудой.
— С Теленком, — поправила Засулич. — Я же говорю: в политике он — как теленок на льду.
— Ну, нет. Он себе на уме. И этому Теленку пальца в рот не клади: откусит.
— Он с деньгами. И немалыми.
— Купить нас? Все равно не хватит. У Иуды — помните? — было тридцать сребреников. И у этого не больше. — Владимир Ильич, расхохотавшись, повернулся к Надежде: — Иди ты. Он наверняка опять с женой. Она же — твоя гимназическая подруга.
— И мне трудно, — вздохнула Надежда. — Я не могу забыть: они оба многое сделали для нас…
— В былые времена… — твердо сказал Владимир Ильич. — А ныне мы — идеологические противники.
— Вы уж слишком резко, — заметила Вера Ивановна.
— Иначе не могу. С людьми, извращающими марксизм, нельзя вести мягкой беседы. Разговаривайте вы, женщины.
Надежда целый день терялась в раздумье: «О чем я буду говорить с ним? И как? Ума не приложу… Ужасно нехорошо на душе…»
Но выполнить тяжелое поручение сочла необходимым.
Готовясь к приему гостя, Вера Ивановна в своей маленькой комнатке жарила на керосинке кусок говядины.
— Я долго соображала, чем его угощать? — рассказывала она Надежде Константиновне. — Если бы он с женой, купила бы печенья к кофе, а он на этот раз, оказывается, один.
«И лучше, что один, — отметила для себя Надежда. — Все же легче».
— Мужчина! Ему, конечно, нужно мясо, — продолжала Вера Ивановна. — Вот и пришлось жарить. А мне это не с руки.
Она ножницами приподняла краешек куска, отстригла уголок и, подцепив острием, повертела перед глазами:
— Еще кровенит… А может, Струве такое любит? Бифштекс по-английски! — Она хотела попробовать немножко, но не удержалась — аппетитно съела все, что отрезала. — Пожалуй, еще надо пожарить. — Отрезала второй уголок. — Попробуйте. Я положусь на ваш вкус.
— Спасибо. Я сыта.
Вера Ивановна, уступая чувству голода, съела второй кусочек.
— Ничего. Теперь почти поджарилось.
— Да не хлопочите для него. Лучше так…
— Пожалуй, вы правы. Мясо подают с гарниром, а у меня ничего нет…
И Вера Ивановна отрезала себе еще:
— Теперь уже совсем без крови…
Она была растерянна — не знала, как разговаривать со Струве. В чем соглашаться? Против чего возражать? Ведь неизвестно, как отнесется к ее разговору Жорж. Если бы Струве предупредил заранее о своем приезде, она написала бы в Женеву, спросила… А теперь… Вдруг Жорж не одобрит ее позиции?.. Лучше остаться в стороне. Пусть разговаривает с ним Надежда Константиновна — она полномочная представительница Ульянова.
Надежда вернулась раскрасневшаяся, будто из жаркой бани.
— Удружил ты мне!.. Ужасно тяжелый был разговор! — Бросила на стол коробку мармелада. — Это, говорит, подарок от Нины Александровны. Я, понятно, поблагодарила, попросила передать привет. Не могла же я так сразу резко… Но он страшно разобиделся, что ты не пришел, и понял, что ни о какой договоренности и речи быть не может. Ударился в достоевщину: его, дескать, считают изгоем, а он в свое время помогал, поддерживал…
— Тогда, когда мы находили в какой-то степени общий язык в борьбе с либеральными народниками. А теперь иное… Рассказывай дальше.
— А теперь, дескать, от него сторонятся, как от прокаженного. Отталкивают. Он, видите ли, ренегат.
— Так и сказал?
— Но ты бы посмотрел — с какой миной. Потом смягчился: мы, говорит, могли бы работать вместе. Рука об руку. Тихо, со всеми мирно. Время идет — все в жизни меняется. Старые догмы ему напоминают ветхие мехи. От молодого вина они прорываются, и людям не остается ни вина, ни мехов. Для молодого вина готовят новые мехи, при атом сберегается то и другое.
— Заговорил устами евангелиста Матфея! Будто праведник!
— Да. Я увидела: совсем чужой человек. Враждебный партии. И мне стало страшно жаль Нину Александровну: она, видимо, бессильна. Да и вряд ли она понимает, куда поворачивает ее муж. А он-то понимает.
— Не поворачивает, а уж давненько повернул. Удивляюсь, как этого не видит Потресов! Как не чувствует Вера Ивановна! И даже Плеханов, блестящий теоретик, с ними. Уму непостижимо! Вместо борьбы с Иудой, которая нам предстоит, готовы, — в уголках губ Владимира Ильича сверкнула горькая усмешка, — гладить его по шерстке!
2
Радость! Большая радость — Митя прислал газеты. Вовремя прислал. Очень вовремя. Надя уже истосковалась по питерским и московским новостям. Да и сам он истосковался — давно не видел знакомых газет. Даже в ссылке следил за печатью. А здесь… Русской библиотеки в Мюнхене нет. Выписывать конспирация не позволяет. У газетчиков ничего невозможно найти, лишь изредка попадаются «Русские ведомости». А ведь ему, как воздух, как хлеб, необходимы новости из родной страны. Елико возможно, больше новостей. В особенности сейчас, когда в немецких и французских газетах они прочли телеграммы о новом побоище в Питере. На этот раз — на Обуховском казенном заводе.
Из здешних газет уже знали: Первого мая на заводе не вышли на работу триста человек — за городом отмечали День солидарности трудящихся всего мира. А исполняющий должность начальника завода подполковник Иванов объявил их прогульщиками и распорядился о постепенном увольнении: каждый день по десять человек! Рабочие возмутились. Со дня на день надо было ждать взрыва. И седьмого мая взрыв произошел — обуховцы потребовали восстановить товарищей на работе. Подполковник отказал. Тогда они дали тревожный гудок. Переполнив заводской двор, потребовали уже не только восстановления товарищей по работе — сокращения рабочего дня до восьми часов и отмены ночных работ. Воинская команда завода, находившаяся наготове, не смогла управиться. С криками «ура», с насмешливым гиком и свистом, оттесняя отряды пеших и конных городовых, а также эскадрон жандармов, рабочие вырвались на Шлиссельбургский проспект, заполнили его. Считают, что их было более трех с половиной тысяч человек! Тогда полицмейстер вызвал еще один отряд городовых, новый эскадрон жандармов и две роты пехоты. Разгорелась ожесточенная схватка…
Владимир Ильич ждал подробностей. В «Правительственном вестнике» не нашел ни строчки. Развернул «Новое время», просматривал колонку за колонкой на первой странице, на второй, на третьей, наконец глаза споткнулись о строчку, набранную мелким шрифтом: «Мы получили следующее сообщение». От кого получили? Конечно, от жандармов. Позвал жену:
— Ты посмотри, что они, мерзавцы, делали! Вот читай, залпами стреляли в толпу. А рабочие не дрогнули. Не только отбивались булыжниками, которые им подносили девушки в подолах, а дважды все это войско заставляли отступать. Подлинные герои! Не струсили, не разбежались. Даже после третьего залпа! Сражение продолжалось до вечера…
Надежда оставила другие газеты, тоже склонилась над «Новым временем»:
— Ужасно! С обнаженными шашками — на рабочих. Один убит, восемь ранено… Это только пишут — восемь…
— Но и башибузукам здорово досталось! Видишь: сбит с ног околоточный надзиратель — рабочие запустили ему камнем в рожу, сломали ножны о его башку. Молодцы! А вот: ранили камнями полицмейстера, нескольких жандармов и городовых… Жаркое было сражение!
Владимир не мог усидеть на месте — несколько раз прошелся по комнате, рассекая воздух взмахами кулака:
— Как видишь, уличная борьба возможна. И безнадежно будет не положение пролетарских борцов, а положение правительства, если ему придется иметь дело с рабочими не одного только завода. А придется! И гораздо серьезнее. Обуховцы не имели ничего, кроме камней, и то продержались целый день. Рабочие не мирятся со своим положением, не хотят оставаться рабами. И в следующий раз они запасутся другим оружием.
Надежда знала, что в голове Владимира уже зреет новая статья для пятого номера «Искры», который придется переверстать. А спустя какой-нибудь час она уже переписывала для набора его статью «Новое побоище»:
