Повесть о таежном следопыте - Малышев Алексей Александрович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Много еще было непонятного, не до конца разгаданного в природе южного Приморья.
Но теперь спокойными исследованиями заниматься не приходилось. И, подстерегая браконьеров, Капланов думал, что есть и у него своя доля в борьбе с врагами Родины. Это хоть немного смягчало его постоянное недовольство собой за то, что где-то идет жестокая война, а он живет вдали от фронта и занимается любимым делом.
Щемило сердце и за судьбу близких, оставшихся в столице, от которой враг был все еще недалеко.
А над побережьем беспрерывно кружили самолеты, напоминая о том, что и здесь, в тылу, надо быть бдительным…
Наступила весна, и Капланову пришлось взять на себя новые обязанности. Директора заповедника мобилизовали в армию, вместо него назначили Капланова.
На его плечи теперь легли и хозяйственные дела. Чтобы освободить государство от забот по снабжению продовольствием семей фронтовиков и сотрудников заповедника, надо было заниматься подсобным хозяйством. Для того чтобы обеспечить наблюдателей охраны таежной обувью, пришлось из кожи изюбров выделывать улы и олочи. Немало выпадало и других хлопот.
Лида стала ходить вместе с остальными домохозяйками на полевые работы.
На море много дней и ночей бушевали штормы. Исполинские волны грохотали у скал. Газеты с сообщениями о военных действиях приходили в заповедник редко, большими пачками за несколько недель, и люди бросались к ним с тревожным ожиданием. С фронта по-прежнему шли тяжелые вести…
Глава четырнадцатая
ХИЩНИКИ
Весной участились лесные пожары и палы. С одним палом, недалеко от побережья, пришлось сразиться Капланову.
Горела подожженная кем-то осока. Капланов, увидев с сопки дым, прибежал, когда огонь разгорелся и широким кольцом уже подбирался к массиву диких виноградников, которые надо было во что бы то ни стало спасти.
Он начал забивать огонь ветками. Возвращавшаяся из поселка Лида — она принарядилась по случаю выходного — бросилась ему помогать.
Всю ночь они боролись с огнем. Пал шел в глубокой пади и, вероятно, потому не привлек ничьего внимания. Только к утру им удалось затушить пламя.
Одежда на них обгорела, от шелкового платья Лиды остались лишь черные лохмотья, закопченные лица были неузнаваемы. От усталости они оба едва стояли на ногах, но были горды тем, что сумели спасти виноградники.
В мае всюду по скалам и в тайге цвели рододендроны. Потом в падях зацвела черемуха. На склонах сопки Туманной появилось много черемши, на которой охотно выпасались пятнистые олени и горалы.
Капланов иногда подолгу задерживался в тайге. Но когда выходил из сопок на берег моря, с каким удовольствием всматривался он в беспредельную синюю равнину! Порой она бывала спокойна и сверкала под солнцем, а временами бушевала, и тогда свинцовые валы глухо, словно в подводные колокола, били о скалы.
Вот и сейчас, в погожий весенний денек, клонившийся к вечеру, глаза отдыхали на этих морских просторах.
На берегах обитала уйма всяких прилетных и пролетных птиц. На песчаной отмели неподвижно, будто задумавшись, часами выстаивали кроншнепы, в заливе деловито ныряли кряквы, возле берега, по колено в воде, озабоченно потрескивая, бродили чирки-трескунки, усердно ковыряясь в иле, проворно бегали колпицы, а серые цапли, осторожно застыв на одной ноге, время от времени стремительно выхватывали из воды рыбу.
В заливе чистики, часто взмахивая крыльями, словно порхая, гонялись друг за другом, дружно ныряли, потом сбивались кучей, клюв к клюву, и поднимали отчаянный писк.
Кругом стоял оглушительный птичий гвалт. Сорокопуты носились вверху, производя крыльями такой звук, словно резали ножницами материю. Стрижи с пронзительным визгом вертелись в воздухе каруселью, и порой казалось, что они свиваются в густой клубок.
Каждый по-своему радостно встречал весну.
В прибрежном дубняке сухие листья лишь недавно опали, а новые зеленые листочки только проклюнулись, поэтому лес сделался необычно прозрачным.
Багульник и сон-трава отцвели. Крошечный фиолетовый ирис уже раскрывал свои яркие лепестки. На опушке леса запенилась черемуха.
Вечерело.
Над морем ползли низкие, темные тучи. Птичий гам постепенно смолкал. А может быть, его просто заглушил быстро нараставший рокот волн.
Капланов спускался по тропе среди скал, поглядывая на отдаленные зарницы. Бесшумные молнии вспыхивали по всему горизонту. Грохот прибоя усиливался с каждой минутой. Стемнело, и молнии стали ярче, ослепительными зигзагами выпадали они из туч и проваливались куда-то в глубину моря. А пенистые валы, озаряемые ими, катились и катились один за другим, и не было им конца…
Скалы загудели. Начинался шторм.
Когда через день Капланову снова удалось побывать на берегу, он увидел на песке выброшенные волнами кучи водорослей самых разных оттенков — от салатных и розоватых до темно-зеленых и буро-красных. Полакомиться ими ночью на морской берег приходили пятнистые олени. Они всюду оставили следы своих точеных копытцев. Тут же, между камней, лежало несколько толстых трепангов и два небольших осьминога. Один из них еще был жив и конвульсивно вытягивал свои щупальца. Капланов сунул его в рюкзак, чтобы зажарить на ужин.
На песке валялось много мелких морских животных, которых он затруднился бы определить или хотя бы разнести по отрядам.
Шторм миновал, и море опять сделалось безмятежно тихим.
А среди скал, где держались горалы, было по-прежнему тревожно. Время от времени там слышались выстрелы. Нередко следы нарушителей встречались на прибрежном песке. Очевидно, браконьеры высаживались сюда с сейнеров и кавасаки, занимавшихся рыболовством в прибрежной зоне.
Однажды Капланов ночевал в скалах над самым морем, откуда хорошо проглядывалось побережье. На рассвете он заметил: между камнями пробирался какой-то зверь. Ему видна была лишь рыже-бурая шерсть, мелькавшая среди скал. Судя по окраске шерсти и повадкам зверя, это мог быть только волк, который охотился на горалов.
Неожиданно на том месте, где крался волк, выросла фигура человека. На голове его была косматая шапка — ее-то Капланов и принял за волчью спину.
Человек осматривался, держа на изготовке ружье. Несомненно, это был браконьер.
— Стой! — крикнул Капланов, не сводя с него дула карабина.
Тот опешил и в испуге низко присел.
Капланов узнал в нем наблюдателя охраны Кухту.
— Зачем вы здесь?
— На-на на в-вол-ков п-пришел… — заикаясь от волнения, проговорил тот, растерянно глядя на своего директора.
— На волков? Непохоже, чтобы так за волками охотились. Еще бы несколько секунд — и я мог бы по ошибке пустить пулю в вашу голову. Давайте-ка не врать. Вы сюда шли за горалами. Верно я говорю?
— В-верно… — ошеломленно пробормотал наблюдатель.
Кухту пришлось уволить.
Директор оленесовхоза попросил Капланова помочь в охране оленей — повадился ходить в приморский олений парк леопард. В том узком месте, между сеткой и морем, где оставлял свои следы зверь, Капланов поставил капкан.
Ночью при луне он пришел проверить капкан, однако вместо леопарда обнаружил на берегу человека. Тот поспешно укладывал в мешки мясо убитого оленя. Это оказался Сыч, которого один раз уже задержал Капланов.
— Значит на совхоз переключился? — встряхивая его за шиворот, спросил Капланов.
Сыч обмер от страха и только молча клацал зубами.
Капланов отвел браконьера к директору совхоза.
А в тайге он все чаще обнаруживал следы двух людей, у одного из которых на каблуке сбита подковка. С браконьерами обычно ходили одна или две зверовые лайки.
Братьев Зуйковых он решил настигнуть во что бы то ни стало.
И вот наступил день, когда Капланов, уследив выход браконьеров в тайгу, сумел захватить их на месте преступления.
Они подстрелили пятнистого оленя. Уже наступил период пантовки и поэтому от оленя можно было взять не только мясо, но и главное — панты, которые ценились чрезвычайно высоко.
