К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
– А не махнуть ли нам в Питер сегодня? – Он смотрел Юле в глаза и продолжал о чем-то думать. – До поезда два часа. В Ленинград приедем около полуночи. Мосты, говорят, разводятся в два. До утра погуляем, потом купим твой маг и домой. Как, принимается? Я ведь ни разу не был в Ленинграде в белые ночи.
Чтобы не обнаружить радости, Юля по-детски надула щеки, выдержала взгляд, делая вид, что думает, и наконец изрекла:
– Ладно. Согласна.
– Готовься. Я договорюсь с командиром и зайду за тобой. А ты с отцом договорись.
– Я уже взрослая.
– Все равно. Отец, он и в Африке отец.
Они, не сговариваясь, обернулись. Чиж сидел на своем однажды выбранном месте – в углу на последнем сиденье – и задумчиво смотрел в окно. От уголков глаз разбегались кривыми лучиками морщинки, иссеченные глубокими линиями щеки запали, усы безвольно обвисли. Тень от густых бровей прикрывала глаза, и они казались печально-потухшими.
«Какой он уже старенький у меня», – подумала Юля, переполняясь смешанным чувством нежности и жалости. Она верила, что больше всех на свете с отцом повезло ей. Он был своей дочери другом, когда она только училась ходить, и остался таковым по сей день. Сколько Юля помнит себя, она всегда и во всем доверяла отцу, гордилась им и больше всего боялась огорчить его.
Чиж стойко перенес беду и всем говорил, что перехитрил судьбу: в воздух не поднимается, но летает с каждым летчиком, когда руководит полетами.
Юля тогда очень переживала и боялась за его здоровье, а он улыбался и успокаивал ее: воздух аэродрома – самый целебный. И действительно, за эти два года Юля ни разу не видела его в дурном расположении духа. Казалось, что сложившимся положением, своей новой работой Чиж удовлетворен стопроцентно. По вечерам частенько брал гитару и пел веселые песни из своей фронтовой юности: «На станции нашей перрон и вокзал, на станции нашей любовь я искал…»
И вот – снова потухшие глаза. Это все из-за перевода полка. Он чувствует – Волков в нем не нуждается, и переживает из-за этого больше всего. Надо готовить его к новой жизни. Ведь рано или поздно уходить на пенсию придется. Переедут они в Ленинград, поселятся в маминой квартире на Фонтанке, Юля будет работать в каком-нибудь НИИ, а Чиж…
И тут ее мысли споткнулись. Она просто не знала, чем еще может заниматься отец, если у него не будет аэродрома и самолетов. Он свянет и зачахнет от тоски. Да и себя Юля плохо представляла вне аэродрома, без привычного гула самолетов, без общения с этими устало-озабоченными, но всегда полными жизнестойкого оптимизма людьми, без Коли Муравко. Ведь это будет совсем несправедливо – она в Ленинграде, а он у черта на куличках. Соглашение у нее действительно до конца года, но, если отец останется здесь, Юля будет вынуждена остаться с ним.
– Павел Иванович! – позвала она и, когда он повернулся, вскинула брови – мол, что задумался?
Чиж стеснительно улыбнулся и покачал головой: ничего, все в порядке.
«Смотри у меня», – сказала Юля взглядом и тоже улыбнулась.
«О нас не беспокойтесь», – подмигнул Чиж.
– Мне не нужно звонить Волкову? – спросила она Муравко.
– Ни в коем случае, – сказал он. – Когда женщина вмешивается в служебные дела мужчин, это…
Уже в автобусе Юля лихорадочно перебирала в памяти свой гардероб – она должна одеться просто и эффектно. Лучше всего шерстяное платье с кожаным пояском, в котором она сдавала зимнюю сессию. С собой взять плащ и теплую мохеровую кофту, ту, что привезла из Голландии мамуля. Но не слишком ли зимний наряд? Июнь – и шерстяное платье? Надо надеть светлую юбку и голубую кофту-батничек, – просто и красиво. Только в юбке этой не сядешь где захочется, малейшая пыль – и сразу видно.
Дома, открыв шкаф, Юля увидела потертые джинсы и шлепнула себя ладонью по лбу – ну как же она о них забыла? Это же то что надо! Купленные мамулей в Штатах, с фирменным лейблом «Вранглер». Юля тут же их надела и облегченно вздохнула – одна проблема решена.
– За ночь проголодаетесь, – посоветовал Чиж, – возьми с собой перекусить чего-нибудь.
Юля заглянула в холодильник, но ничего подходящего не обнаружила. Она взяла сумку и побежала в гастроном. Нервничая из-за того, что всюду длинные очереди, Юля покупала то, за чем не надо было долго стоять: плавленые сырки, фасованное печенье, пепси-колу, конфеты. Она спешила, боясь опоздать к приходу Муравко, шла домой энергично, никого не замечая. И чуть не сбила с ног выросшего на пути человека.
– Юля, – сказал он, подхватывая ее под руку. – Так ведь можно упасть и разбиться. А мне придется лечить.
– Простите, Олег Викентьевич, – смутилась Юля. – Это было бы ужасно – попасть к вам на больничную койку. Кстати, как завершились дела в тот вечер? Мы так и не дождались вас.
– Извините меня, но уйти до утра не удалось, – он погрустнел на секунду, но снова улыбнулся. – Будет жить, сделали все, что могли.
Он запросто взял ее под руку, взял крепко и повел в сторону их дома. Почти у самого подъезда, словно передумав, Булатов повернул в сторону детской площадки и предложил присесть на низенькую скамеечку.
– Я хочу вам сказать, Юля… – он начал растирать пальцы и сделал паузу, от которой Юле стало не по себе. Она представила продолжение фразы и покраснела.
– Я вас прошу – не надо, – она опустила глаза.
Булатов снисходительно улыбнулся и положил руки на колени.
– Я хочу вам сказать о другом. Это касается отца вашего.
Юля насторожилась.
– Говорить вам этого не нужно было, но предстоящая передислокация полка заставляет меня искать выход. – Он положил ее руку в свою широкую ладонь, второй накрыл сверху. – Отец ваш, Юля, слишком щедро расходовал свои ресурсы и быстрее, чем это бывает, подошел к критическому рубежу.
– Осколок? – Юля вспомнила виденный ею рентгеновский снимок с рваным темным пятнышком.
– Другое, Юля. Осколок можно вынуть за несколько минут. Сердце у него износилось. Ему бы не следовало сейчас так резко менять климат. Я пытался его уговорить, но он отшучивается, не принимает моих слов всерьез.
– Вы думаете, он меня послушает?
– Да нет, не думаю. Но есть другой выход, – Булатов снова начал растирать пальцы. – Если вы останетесь, если не полетите с ними, он без вас… Он любит вас, Юля, и не сможет…
Юля хмыкнула и встала.
– Он не сможет без самолетов. И на второй день умрет. Я не могу пойти на это, Олег Викентьевич. Жестоко это. Сейчас он больше всего боится, что командир не позовет его с собой. А еще я. Это будет предательством.
– Я вас понимаю, – Булатов тоже встал. – Извините, наверное я не должен был говорить вам всего этого, но Павел Иванович мне дорог, и очень хочется, чтобы такие люди как можно дольше оставались с нами… А как это сделать, мы не всегда знаем. Зашли бы вечерком. Мне привезли новые диски – самые последние записи: «Баккара», «Черрони», «Джо Дассен». За жизнь поговорим. А, Юля?
– Спасибо вам, Олег, – Юля протянула для прощания руку. – Я побегу. Спасибо.
– Всего доброго.
Тревога за отца заставила Юлю мобилизоваться, что-то взвесить и переоценить и сделать неожиданный вывод: Булатов преувеличивает опасность, не хочет, чтобы Юля уезжала, и пытается удержать ее таким вот образом. Она, конечно, не склонна обвинять его в нечестности, врач он знающий, но категоричность выводов его замешана на личной заинтересованности. Нет, уважаемый Олег Викентьевич, от Севера мы не откажемся.
– Муравко не объявлялся? – спросила она с порога.
– Звонил, – сказал Чиж, не отрываясь от телевизора.
– Что сказал?
– Скоро будет.
– Папка, – Юля подошла к Чижу и запустила пальцы в его хоть и поседевшие, но еще довольно густые волосы, – ты меня любишь?
– Что ты еще задумала?
– Папка, я буду в институте, меня спросят: когда твой отец выступит у нас? Я должна им что-то ответить или нет?
– О чем выступать? – сердился Чиж.
