Пёс (Роман) - Маркиш Давид Перецович (книги онлайн полные .txt) 📗
Час шел за часом, внизу за окном темнело море, а Тель-Авив оставался для Захара все тем же расплывчатым и чуждым понятием — краем земли. Евреи, летевшие в Тель-Авив, курили и дремали, листали какие-то брошюрки и, уверенно перебрасываясь странно звучащими названиями городов — Бат-Ям, Кирьят-Оно — обсуждали свою будущую жизнь. Эта жизнь была так же отъединена от Захара, как жизнь на Луне или иной планете. А бело-розовая бумажка с надписью «на постоянное жительство в Израиль» источала смертный холод: задержат, не отпустят обратно, отправят в пустыню. Он слышал в Вене рассказы о том, что иммигранту выехать из Израиля трудно, почти невозможно, что нужно возвращать деньги за перелет из Европы, что для получения выездной визы необходимы какие-то бесчисленные справки и бумажки. Ничего этого не было у Захара: ни денег, ни бумажек. И, после еды и разговора с Михал Наумычем, именно это обстоятельство смущало его более всего: без денег, без бумаг, на краю земли. Ведь могут не поверить, могут принять за шпиона, Бог знает, что могут… А где спать, что есть? А то, что он — русский?
На исходе четвертого часа показался берег, и пассажиры, толпясь, бросились его рассматривать. Берег был плоский и, кажется, голый; впрочем, трудно было его рассмотреть.
Михал Наумыч стал озабочен.
— Историческая родина, — сказал Михал Наумыч, склонясь к окну над сидящим Захаром. — Это тебе не хрен собачий… Песок, что ль? Тель-Авива пока не видать.
Малое время спустя показался и Тель-Авив, и Захар скорбно глядел на его желтые и серые дома. Пассажиры, наконец, расселись, пристегнулись — и вот уже плиты посадочной дорожки скользнули под крыло.
У трапа ждали деловитые молодые люди, указывали:
— В автобус! В автобус, пожалуйста! — и переговаривались между собой на непонятном, быстром языке.
— Из России? Нет-нет, вам не сюда! В этот автобус, пожалуйста!
Собрав эмигрантов в два автобуса, молодые люди последними вскочили на ступеньки и дали знак шоферам. Далеко ехать не пришлось: автобусы подрулили к зданию аэропорта, и молодые люди, отсекая эмигрантов от туристов и прочего летающего люда, провели их через какую-то боковую дверь в большой чистый зал с сотней кресел посередине. «Добро пожаловать на Родину!» написано было на щите над входом в этот зал.
Захар глядел по сторонам, гадая, к кому бы обратиться: к этому ли старику, объявившему, что он приехал сюда сорок два года назад и что его зовут Яшей, или к одному из молодых людей, или к тому бородатому мужчине в черной шелковой куртке и в ковбойских сапогах, что гуляет, заложив руки за спину и поглядывая на иммигрантов, вдоль стены зала.
— Так, — обратился тем временем к приезжим старик Яша. — Ну, так… Дорогие друзья! Итак, вот вы приехали и вот вы уже на родине после вашей героической борьбы. Разрешите поздравить вас с этим великим днем в вашей жизни! Так… А теперь мы займемся нашими текущими делами и давайте сначала запомним слово «савланут», которое означает на русском языке «терпение». Итак, савланут! И теперь я вас буду вызывать, и вы пойдете в эту комнату оформлять ваши документы. Пока все понятно? Так… Приготовьте ваши визы! — и старик Яша помахал бело-розовой советской бумажкой.
Захар долго ждал вызова: час или более. За широким, во всю боковую стену, окном вдруг стемнело, как будто опустили занавес с нарисованными на нем блестками далеких и близких огней. Иммигранты чем-то возмущались, чему-то радовались, слонялись по залу с полицейским у выхода, жевали бесплатные бутерброды и пили сок. Все они давно перезнакомились между собой, какие-то загадочные для Захара общие интересы объединяли их в единое целое с множеством рук, ног и голов. Захар сидел, сгорбившись, в своем кресле, ждал. Наконец, вызвали и его.
— Возьмите, пожалуйста, вашу визу, — сказал старик Яша, — и садитесь вот сюда.
— Понимаете ли, господин… — сказал Захар, не садясь.
— Яша, — сказал старик. — Вы можете меня звать Яша. Это очень просто. Все евреи зовут друг друга по имени.
— В том-то и дело, — как бы извиняясь, сказал Захар. — Я — русский.
— Русский? — старик Яша взглянул на Захара с интересом. — Так ваша жена — еврейка?
— Вообще-то она еврейка, — сказал Захар. — Но она — христианка, и…
— Христианка? — с еще большим интересом спросил старик Яша. — Но вы же говорите, что она еврейка?
— Да, — сказал Захар и покивал головой. — Она осталась в Вене. Она — еврейка, принявшая христианство. — При этих словах Захара старик Яша вытянул губы трубочкой и поморщился, как от кислого. — И я тоже христианин, и попал сюда просто по недоразумению, понимаете ли, по страшному недоразумению.
— Так вы — тоже христианин? — то ли с сомнением, то ли с осуждением в голосе спросил старик Яша, как спрашивают о чем-то интимном и не вовсе безоблачно чистом. — Так, так… Подождите минутку. Или лучше идемте со мной.
Они быстро пересекли зал и подошли к бородачу в ковбойских сапогах. Яша, помахивая короткими ручками, заговорил с бородачом на иврите. Бородач слушал молча и глядел на Захара дружелюбно.
— Ну, так, — сказал Яша, переходя на русский. — Этого парня зовут Цви. Просто Цви. Он тоже понимает по-русски. Так вот, расскажите ему, как вы сюда попали.
— Идемте сядем где-нибудь, — сказал Цви и улыбнулся. — Хотите кофе? Да вы не волнуйтесь. — Он говорил на отличном русском с московским, пожалуй, произношением. — Можно взглянуть на вашу визу?
— Вы меня поймите, — начал Захар, — вся эта история просто чудовищная. Я сам в ней виноват, это верно — а потом все покатилось, покатилось… У меня жена в Вене, мы на Толстовском фонде.
— Понятно, — сказал Цви. — Дурацкая, действительно, история. Но давайте по порядку. Как вы очутились в этом самолете?
Захар рассказывал долго — про поездку в Мюнхен, про ночь в полиции, про возвращение в Вену. Цви слушал внимательно, переспрашивал, записывал что-то в блокнот. Они сидели в маленькой комнатке, отделенной от зала тонкой пластмассовой стенкой; шум голосов, перекрываемый иногда выкликающим голосом старика Яши, доносился до них.
— Мы, понятно, не будем вас здесь удерживать, — сказал Цви, выслушав Захара. — Но нам нужно связаться с австрийцами и утрясти с ними это дело — иначе они вас просто не впустят в Австрию. И, второе: билет до Вены. Вы деньгами не богаты? Ну, понятно… Попробуем договориться с нашей авиакомпанией, чтоб они вас бесплатно довезли.
— Вы это сделаете? — спросил Захар, почти не веря своим ушам. — И меня отпустят отсюда?
— У нас есть выход? — усмехнулся Цви. — Как вы думаете?.. Это, правда, все требует времени, но, я надеюсь, завтрашним рейсом мы вас отправим. До завтра вам придется просидеть на аэродроме, поспите в медицинской комнате, там есть койка. Талоны на завтрак и на обед я вам дам, это не проблема. И последнее: вы можете ходить по аэропорту куда хотите, но на улицу выходить нельзя — вы не прошли пограничный контроль.
— Спасибо, — сказал Захар. — Спасибо вам большое… Я, откровенно говоря, когда сюда летел, все себе представлял иначе. Вон немцы меня для начала отправили в тюрьму.
— Ну, мы ж, все-таки, евреи, — наморщил лоб Цви. — Держите вот талоны. Вам тут объяснят, как пройти в столовую для персонала.
Через двадцать минут Цви связался по телефону с секретарем венского отделения Толстовского фонда и попросил телеграфно удостоверить личность Захара Артемьева. Телеграмма из Вены была получена под утро. Под гарантию Фонда австрийские власти согласились разрешить Захару Артемьеву въезд в страну. После некоторого нажима пассажирский отдел «Эл-Ал» дал «добро» на оформление бесплатного билета. Покончив со всеми этими делами, Цви сел в свой фиат и приехал домой, в Иерусалим, в третьем часу ночи.
Он был родом из Ленинграда, Цви, и ему почему-то было приятно помочь земляку.
После разговора с Цви время для Захара словно бы потянулось, заскользило в обратном направлении. Он видел себя в Вене, окрашенной в мягкие палевые тона — в той славной Вене, из которой он не уезжал ни в какой Мюнхен и не прилетал ни в какой Тель-Авив. Он видел себя на тенистых улицах, по которым неторопливо и без особого дела прохаживался, и в своей квартире, на кухне, и видел Мышу рядом с собою — как три дня тому назад. Возвращаясь памятью в Вену, он почти физически ощущал тихое счастье жизни в этом городе.
