Берег любви - Гончар Олесь (книги серии онлайн TXT) 📗
- Или, может, все это я напрасно говорю, Виктор?
Почему ты молчишь? Собака, мол, брешет, а ветер относит Так?
- Я слушаю. Внимательно слушаю. Вникаю, Гаптта Гурьевна.
Ото ее подбодрило: неожиданно почтительное обращение кому не польстит. Как бы подхлестнутая этим, нропела еще одну хвалу своему штурманцу, вспомнила затем троюродного племянника Ягнича Анатолия, который где-то там, в ГДР, во время пожара немчонка спас,- об этом факте сообщило в Кураевку командование части, в которой служил герой. Использовав сильный этот пример, женщина опять принялась за "санобработку" вертопраха, который сидит сейчас перед нею такой-то очень уж покорный да вежливый, такой печальный, что хоть икону с него пиши!
Уставился глазами в потолок, ловит, однако, кажется, не столько то, о чем она ему толкует, а, скорее, тех мошек, которые вокруг лампочки под потолком мельтешат.
- Если себя не жалко, то хоть родителей бы пожалел,- продолжала увещевать наставница.- Отец твой извелся весь, изгоревался, на человека стал непохож, а из-за кого? И матери не легче, от горя да стыда на люди боится выходить... Один ты ведь у них, единственная надежда, всем твоим прихотям потакали. Баян ли, "Ява" ли - ни в чем отказа не было. И так-то ты их отблагодарил? Родителям дни отравил, а себе? Исковеркал молодую жизнь по дурости своей. Виновных не ищи на стороне, все в тебе заключается... Хоть это-то ты понимаешь?
- Понимаю, Гурьевна, еще как понимаю,- и снова монашески-смиреннейшая мина на красивом лице, ставшем вдруг еще печальнее.- Постараюсь измениться в корне. Обещаю: скоро вы меня не узнаете. Мое духовное возрождение, тетка Ганна, мое воскрешение, начавшееся в колонии, не закончилось, оно продолжается во мне, вот тут,- и драматическим жестом приложил руку к груди.
У женщины отлегло от сердца. Стоит лишь поговорить с человеком по душам, глядишь, что-то и ворохнется в нем хорошее, обнадеживающее: человек ведь не камень! Дома, поди, не умеют наставить хлопца на путь истинный, хотя оба там учителя. С чужими оно легче, а к своему ключика не подберут. Она же вот хоть и не учительница, хоть только в детсаду маленьких воспитывает, а поди ж ты - сразу сумела оболтуса этого усовестить... Теперь принялась расхваливать ему Инну. Как училище закончила с золотой медалью (медаль эта родилась тут же, на веранде, экспромтом) и какие хорошие места предлагали, заманивали даже в столицу, в тот центральный Красный Крест, который с медикаментами да продуктами и в Индию, и на край света летает, где только случится какая-нибудь эпидемия или землетрясение... Ничем не соблазнили Инну, потому как она всей душой рвалась домой - Кураевка для нее милее всех на свете, возле матери ей теплее всего!
- Сейчас вот Варвара позвала, чтобы банки поставить председателю. У тебя, говорит, Инночка, лучше получается, чем у меня. Да и сам поразмысли: разве голова доверился бы с маху кому-нибудь, разве подставил бы свою важную государственную спину, а ей - пожалуйста, исцеляй, раз ты с отличием закончила...
Были, таким образом, и дочери пропеты панегирики со всем материнским вдохновением, с врожденной ягничевской фантазией.
- И вот такая-то девушка ждала тебя, непутевого, хотя к ней там, в училище, трижды сватались, предлагали руку и сердце, покоя не давали ей и летчики и подводники,- вдохновенно продолжала хозяйка, ради общей картины не останавливаясь перед явным преувеличением фактов.- Другая, глядишь, не упустила бы такого случая, вмиг бы ухватилась за красавца лейтенанта, или избрала бы врача с дипломом, или же молодого комбайнера с Золотой Звездой! Нот, говорит, мама, я своего суженого и осужденного ждать буду. Он там страдает, мается, только и держится тем, что верит в меня. Отвернуться, когда человек в беду попал,- это нечестно. Нет, не отступлюсь, говорит, дождусь, если уж Витеньку сердце избрало. Дак ты ж оцени!
- Я оценил.- Голос его налился настоящим, неподдельным теплом.- Инке равных не видел, Инка для меня - все, если хотите знать. Дня не было, чтобы ее не вспоминал. Ради нее переломлю себя, потому что знаю: не ужиться ей с моими недостатками, да и мне самому опостылела собственная разболтанность. Положу этому конец. Но войдите и в мое положение. Здорово встряхнула меня жизнь, Ганна Гурьевна, так встряхнула, что до сих пор пошатываюсь... Первый крепкий удар был, когда из мореходки вытурили. Могли бы все же и не так строго... Ведь за одну лишь самоволку...
- Что это такое - самоволка?
- Ну, прогул, что ли. Отлучился на двое суток... А там дисциплинка, скажу я вам...
- Что ж бы это была за мореходка, если бы без дисциплины? Настоящего человека порядок не страшит. Вот мой брат сколько па "Орионе" ходил, полжизни морской службе отдал, а не жалуется. Наоборот, скучает по морю, несмотря на все его строгости... Вон и детишкам тут передает свою пауку про непотопляемость корабля!
С ухмылкой, а подчас и с еле удерживаемой зевотой выслушивал Виктор похвалы в адрес орионца, хотя о нем у парня было свое мнение: с крутым характером дед, амбитный, неуживчивый, лучше держаться от него подальше; попадешься орионцу на глаза - он тоже начнет тебе душу драить...
- А вот если бы ты, Витенька, вел себя п училище на "отлично", плыть бы тебе с курсантами сейчас где-нибудь под парусами "Ориона". Честь-то какая! В прежние времена, бывало, дядька напарусит крылья на своей ветряной мельнице, и то для нас, малышей, диво, а тут... Эх, ты!
"Орион" упустить!..
Зацепившись за "Орион", тетка Ганна не могла остановиться и подавно, разошлась так, будто саму уж подхватило парусами, будто сама была морячкой, рассказывала-пела про то, каких туда хлопцев берут да какую закалку они там получают, говорила и говорила, а Веремеенко, подавив скуку, снова вытянул свою журавлиную шею, слушал будущую тещу с напускным вниманием; однако до него доходила лишь мелодия ее речи, похожая па отдаленное, монотонное журчание ручья. Хлопец прислушивался больше к своему внутреннему голосу. А голос этот говорил: пусть стократно вы правы, уважаемая будущая теща, но от этого мне не легче. Горько вашему Витеньке. Известно ли вам такое состояние души, когда просто жить не хочется, хотя вроде бы и пет явных причин для подобной сердечной депрессии. Знаете ли вы, что такое серое безразличие, серое и тусклое, когда тебя ничто не интересует, когда все словно бы уже было и сам ты будто когда-то уже был и заранее знаешь, каким будешь завтра, какое меню увидишь в чайпой на грязном, замызганном столе, какие мухи будут жужжать над жирным твоим борщом?.. Нет, не знает про то хозяйка. Вот если б Инна... Никто не проявляет к тебе столько терпения и великодушия, как она. Хочет видеть и видит тебя лучшим, чем ты есть на самом доле; ее любящее сердце наряжает тебя в одежды своих щедрых мечтаний, возлагает на тебя самые смелые надежды, и, странное дело, порой ты чувствуешь, как от самих ее надежд ты и в самом доле становишься словно бы лучше, чище, достойнее... Инна - это та высочайшая премия, которую тебе выдала жизнь, выдала, быть может, даже слишком рискованно, авансом! Ради нее сидишь тут и выслушиваешь битый час эти нудные тетенькины проповеди, прикидываешься самым прилежным слушателем, поддерживаешь в будущей теще иллюзию, будто только ее речи и смогли совершить в твоей душе мгновенный переворот...
Когда же тетка Ганпа попыталась точное выяснить, насколько крепок парень в своих чувствах к ее дочери, Виктор не заметил, как у него вырвалось:
- В ней мое счастье, правду вам говорю! Только в ней, а не в пансионатских химочках!..
Сказал и осекся, потому что хозяйка тотчас же насторожилась, прищурила глаза:
- Это что еще за химочки? Кого ты так величаешь?
- Ну, химочки, так все их там называют...
- Кто все? Блатпяки, может, твои, с которыми баланду по колониям хлебал! Так это еще нс все. А порядочный человек не станет насмешливо обзывать девушку или жен-, щину даже за глаза... Химочки, химочки, придумать же такое,- никак не могла она успокоиться.- И над чем - над именем человеческим измываешься. У меня вот у самой бабусю Химой звали, так что - позорно это, насмешка, можно сказать, по-твоему? Никто в Кураевке над пей не смеялся, потому что Хима девятерых родила и воспитала, и не было среди них ни одного такого балбеса, как ты!
