Душевная травма(Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом) - Ленч Леонид Сергеевич (читать книги регистрация .txt) 📗
Чем мельче был вопрос, тем почему-то значительнее оказывалась высота, на которую его ставил принципиальный Неносимов.
У него был бледный, высокий — в основном за счет лысины — лоб, на носу очки в тонкой золоченой оправе. Ему льстило, когда бедные пьяницы, дежурящие у входа в гастроном, окликали его так:
— Доцент, давай, будешь третьим!
В характере Неносимова была одна особенность: считая себя широкомыслящей личностью, он, однако, не признавал и не терпел иных мнений на явления жизни и искусства, кроме своих собственных. Все, что не совпадало с его взглядами, Неносимов безжалостно клеймил как «ретроградство», «отсталость», «невежество» или, в лучшем случае, как «проявление дурного вкуса». Спорить с ним было невозможно. Отстаивая свои суждения, Неносимов махал руками перед носом оппонента, на его бледном лбу выступал неприятный пот, голос срывался на кошачий визг. Уступая не доводам, а поту и визгу, оппонент умолкал, и Неносимов торжествовал победу.
…Когда в тот день Неносимов вернулся домой с работы, он застал за столом, накрытым к вечернему чаю, сына Севу, студента-электрика второго курса. Закрыв уши руками и уткнув нос в учебник, Сева что-то зубрил.
— Где мать? — спросил Неносимов, присаживаясь к столу.
— У себя. Говори тихо — она спит. Пришла домой из больницы усталая, с головной болью, просила ее не будить.
— Между прочим, когда молодые люди твоего возраста и положения говорят со старшими, — строгим шепотом заявил Неносимов-старший, — а тем более с родным отцом, они обязаны хотя бы голову поднять от стола.
— Извини, папа, совсем одурел от сессии!
— Сессия сессией, но надо как-то отвлекаться, не замыкаясь в узком учебном кругу. Не забывай, Сева, что твой общественный долг — стать гармонически развитой личностью. Еще Козьма Прутков сказал, что узкий специалист подобен одностороннему флюсу. Сходил бы хоть в театр, посмотрел интересную пьесу. Я готов материально обеспечить.
— Спасибо! Я позавчера ходил с ребятами в театр. Мама материально обеспечила.
— Что смотрели?
Сева назвал классическую, нашумевшую сатирическую комедию.
— Ну и как?
— Здорово! Смешно, остро! Ребятам очень понравилось.
— «Ребятам понравилось»! А где твое собственное отношение?
— Этот спектакль и в газетах хвалят!
— Ах, его «и в газетах хвалят»! Какая прелесть! Не надо, сынок, за хвост тетеньки газеты держаться, оценивая то или иное явление искусства. Самому надо до корней доходить. Самому! Кстати, ты знаешь, что написал в свое время классический критик Писарев об этом твоем классике?.. Не знаешь!.. То-то!
Сева закрыл учебник и сказал запальчиво, но шепотом:
— Ты сам себе противоречишь, папа. За хвостик тетеньки газеты держаться нельзя, а за хвостик дяденьки Писарева можно. Но мое-то собственное мнение совпадает с мнением тетеньки, а не дяденьки!
— Ты сначала стань гармонически развитой личностью, а потом уж козыряй собственными мнениями.
— Опять у тебя тут противоречие: только что ты учил меня, что надо самому доходить до корней, а сейчас, оказывается, надо ждать, пока тебя признают гармонически развитой личностью. Нелогично, папа!
Бисеринка пота выступила на лбу Неносимова.
— Молод еще ловить родного отца на его якобы противоречиях! — В голосе старшего Неносимова зазвучали знакомые Севе громко-визгливые ноты. — Ишь какой якобы ловец нашелся! Ты, дорогой мой, пока еще круглый невежда в этих вопросах. И к тому же невежа. Мать спит, а он кричит!
— Я говорил и говорю шепотом, беру в свидетели эти стены. Это ты кричишь, а не я. Потому что у тебя аргументов не хватает. С тобой, папа, спорить невозможно, это все знают!
Сева схватил учебник и рывком поднялся из-за стола.
— Ты куда?
— К Эдику Самойленко. Буду у него заниматься! — буркнул Сева и убежал.
Неносимов пошел к себе. Внутри у него все кипело. «Мальчишка! До чего распустился! „Аргументов не хватает“! Я тебе покажу такие аргументы — до новых веников не забудешь!»
Необходима была какая-то разрядка, и Неносимов снял телефонную трубку, набрал номер. На другом конце провода трубку взял старый приятель П. О. Пакупаев. Неносимов стал жаловаться ему на Севу и поднял стычку с сыном на принципиальную высоту «проблемы отцов и детей». Пакупаев сказал, что проблемы никакой тут нет, а есть плохой характер.
— У кого? — спросил В. К. Неносимов.
— У тебя, конечно! — смеясь, сказал П. О. Пакупаев. — Тебя еще в институте звали гармонически развитой занудой.
Неносимов перешел на визг. Но тут из комнаты жены донесся жалобный, плачущий голос:
— Володя, я же просила потише, у меня голова разламывается, а мне завтра рано вставать на работу! Дай покой!
Неносимов хотел огрызнуться, но спохватился и закруглился:
— Павел Осипович, я вынужден закончить разговор… Нет, нет, не согласен, а просто мне затыкают рот!.. Кто?.. Ну, знаешь, затыкальщики всегда найдутся, было бы кого и чем затыкать!.. Я тебе завтра позвоню, и мы продолжим наш спор, я остаюсь непоколебимо на своих позициях!
Положил трубку, походил по комнате, чтоб остыть и успокоиться. Не получалось! Хотелось высказаться! Неносимов подошел к двери в комнату жены и сказал тихо, но твердо:
— Клавдия, ты спи, но знай, что я выражаю тебе свей принципиальный протест против твоего бестактного вмешательства в мой спор с Пакупаевым.
Сказав, на цыпочках вернулся к себе, плотно прикрыл дверь и — на всякий случай — накинул на нее крючок.
Сразу стало легче.
СУРГУЧНАЯ ПЕЧАТЬ
Позвонил по телефону старый приятель Егор Борисович Бутузов, великий мастер комедийного эпизода, сказал:
— Могу подарить сюжет. Из моей собственной жизни. Я знаю, вы любите такие историйки. Хотите?
— Хочу, конечно!
— Тогда слушайте…
…Несмотря на свой почтенный возраст — за восемьдесят! — Егор Борисович до сих пор с блеском играет на сцене одного звонкого столичного театра. Зрители его знают и любят.
Живет Егор Борисович в большом новом доме в центре Москвы, в уютной однокомнатной квартирке в окружении книг, фотографий с автографами знаменитых режиссеров и артистов — его друзей, покойных и живых, и других милых актерскому сердцу сувениров. Он старый холостяк и живет один. Пищу себе готовит сам, а убирать квартиру раз в неделю приходит к нему резвая старушка Марья Степановна. Или просто — Степановна.
Поскольку старушка играет стержневую роль в этом комическом, скорее даже трагикомическом рассказе, мне придется познакомить вас с ней более основательно.
Степановне под семьдесят, но она пышет здоровьем и неутомимо-подвижна, как детская игрушка с надежным и прочным заводным устройством. Внешность у нее самая благодушно-старушечья — этакий состарившийся ангелочек с румяными щечками в симпатичных морщинках. Она большая театралка, но узкого профиля: Степановна ходит только в один театр, в тот, в котором служит Егор Борисович, и только на те спектакли, в которых он занят. Она его верная и неизменная поклонница.
И вот умирает сослуживец Егора Борисовича, тоже хороший старый актер. Гражданская панихида происходит в театре. Егор Борисович не только явился на панихиду, но еще потом и на кладбище поехал — отдать последний долг покойному товарищу и другу.
Надо же так случиться, что именно в этот день после недельного перерыва Степановна явилась убрать квартиру своего артиста.
Она поднялась на пятый этаж, позвонила. Молчание. Позвонила еще раз. Молчание! Стала стучать — молчание!
Встревоженная Степановна пошла к себе домой. А у ее подъезда сидел на переносном стульчике знакомый пенсионер Петр Фомич, читал газету.
— Здрасте, Марья Степановна! Здоровье как, ничего?
— Ничего, грех жаловаться. Чего пишут в газетке, Петр Фомич?
— Да вот артист, пишут, умер.
Марья Степановна вся похолодела. И тут же ее в жар кинуло.
— Какой артист?
— Заслуженный. Из этого… из смешного театра… Марья Степановна, постойте, куда вы?.. — Петр Фомич снял очки, ухмыльнулся. — Вот это дунула так дунула!..
