В двух шагах от войны - Фролов Вадим Григорьевич (книги серии онлайн TXT) 📗
— Ольга! Чего регочешь?!
Она фыркнула презрительно и принялась собирать плавник.
«Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота», — думал я каждый раз, когда с очередной поклажей, согнувшись в три погибели, тащился вверх.
Да, наверное, не один я так думал. Если в первый раз все бросились разбирать грузы с шутками, смехом, то сейчас только кряхтели да иногда поругивались сквозь зубы. Пот катился с разгоряченных лиц, мы поснимали свои ватники и пальтишки, но от этого было не легче — груз врезался в плечи и спины и даже в мягком мешке или матрасе вдруг появлялись твердые и острые углы. Мне, например, казалось, что на спине у меня вырос горб, как у хорошего верблюда.
И вся эта работа проходила под неумолчный шум прибоя и под вопли и хлопанье крыльев встревоженных нами птиц. От этой музыки заложило уши и ломило в висках. Не знаю уж, из каких сил, скорее всего только на самолюбии, но я держался…
Однако кончилась и эта адова работа, и все мы в изнеможении повалились на землю, вернее, не на землю, а на поросшие кое-где мохом и какой-то неказистой коричневой и бурой растительностью камни. Некоторые, правда, догадались вытащить из груды вещей матрасы, а я как брякнулся на плоский камень, так и не поднялся, пока не позвали ужинать. То есть не позвали, а просто принесли еду к нашему «лежбищу». А носили ее в мисках Ольга со своими братишками — старшему одиннадцать, младшему семь-восемь. Ох, что это была за уха! В жизни своей я не ел ничего вкуснее. Когда только успели приготовить?
— Это Людмила Сергеевна ваша да маманя моя, — охотно ответила на мой вопрос Ольга.
— А добавки можно? — спросил Саня Пустошный.
— Почему не можно? Обязательно даже можно, — ответила Ольга весело, и десяток мисок протянулись ей навстречу.
Наконец все наелись, как говорят, от пуза и снова разлеглись кто где. Я лег на живот и, подперев голову руками, стал лениво обозревать окрестности. Честно скажу, приятного было мало. Голая каменистая, довольно ровная площадка с разбросанными там и сям валунами, вдали — снежные шапки гор, неподалеку в небольшой лощинке — приземистая изба, а рядом еще одна избушка поменьше, да бесконечное кружение птиц и привычный уже тускловатый оранжевый шар полярного солнца. И пожалуй, только синее, играющее переливами море скрашивало эту не очень-то приветливую картину.
Отдыхали мы недолго. Подошли отец и сын Прилучные.
— Заморились? — сочувственно спросил старший. — Однако, робятки, ишшо дна работенка есть: палатки ставить. Не на воле же ночевать. — Он осмотрел горизонт, и, видимо, что-то ему не понравилось. — Гляди, как бы ветер не взялся, вон горы-то как куриться зачали.
Мы с опаской посмотрели на горы: они и верно как будто курились мелкие, разорванные и разбросанные, светлые облака ходили вокруг вершин в медленном хороводе.
Кряхтя и чертыхаясь, ребята начали подниматься.
До чего же неподдающимися и тяжелыми оказались эти огромные зеленые брезентовые воинские палатки. Колья и крючья никак не хотели вбиваться в каменную землю, брезент то и дело вырывался из рук под редкими, но сильными порывами ветра, а ветер, будто нарочно, издевался над нами: тихо, тихо, а как только возьмешься за край палатки, он тут как тут — рванет вдруг, и ты вместе с брезентом летишь в сторону. Веревки-растяжки не желали завязываться — не слушались скрюченные пальцы.
Видно, у Людмилы Сергеевны и правда был хороший опыт в таких делах она не только подсказывала, что надо делать, но и сама работала с нами и первая смешно запевала: «Эй, ухнем, эх, крякнем, эх, зеленая сама пошла». И мы ухали, крякали, и тянули, и сопели, и стонали.
Но вот они стоят как вкопанные, наши миленькие, зелененькие. И ветер сразу стих, только слегка пошевеливал брезентовые стенки да мелкой рябью пробегал по крышам.
— Все! — отчаянно крикнул Арся и кинулся — откуда прыть взялась — в открытую палатку.
— Ур-ра! — прохрипели мы шепотом и, кто согнувшись пополам, а кто и на четвереньках, толкаясь и суетясь, поползли за ним. И повалились в палатке чуть ли не друг на друга.
— Не-елюдимо на-а-аше мо-ре, де-ень и но-очь шумит оно-о! — затянул вдруг Славка-одессит.
— В ро-оково-ом его-о про-о-сторе много бед погре-е-бено, подхватило еще несколько голосов.
— Совсем тронулись, — мрачно сказал Саня Пустошный.
А за пологом стояла Людмила Сергеевна и смеялась.
— Ребятки, — сказала она, — а ведь еще не все.
— Что еще? — с ужасом спросил я.
— Не на камнях же вам спать, надо койки соорудить.
— Шабаш! — заорал Баланда. — Никуда я отсюда не двинусь! И на камнях подрыхнем. Не баре какие…
— Н-на м-матрасах, — заплетающимся языком выговорил Боря.
— Пошли, — сказал Антон, с трудом поднимаясь.
— А может, на матрасах? — уныло спросил Толик.
— Ну, а дождь? — спросила Людмила Сергеевна. — Подтечет под матрасы…
— Ничего, — бодро сказал Арся, — на солнышке высохнут.
— Ага, — сказал Славка, — а что Ольга скажет?
И хоть смеяться вроде не было сил, — все так и грохнули. Когда отсмеялись, Антон спросил, что надо делать, и вслед за комиссаром вышел на волю. За ним поплелись остальные. Только Баланда перевернулся на живот и остался лежать.
— Василий, — окликнул его Антон. — Выходи!
— А катитесь вы все, — глухо донеслось из палатки.
— Ладно, — сказала Людмила Сергеевна, — может, и верно невмоготу ему. Пусть отдохнет немного.
— Нет, не пусть, — упрямо сказал Антон, — договорились же, что никому сачковать не позволено. Вон, даже Боря-маленький и тот вылез. И Димка тоже, а их ветром шатает.
Боря и верно стоял и покачивался, закрыв глаза.
— И как будто стоя спит, — сказал неугомонный Славка.
Опять засмеялись, а Боря, не открывая глаз, пробормотал:
— Я н-не сп-плю, я т-так, н-на минуточку.
— А тот, губастик, разлегся, как на курорте, — продолжал Антон. Арся, Саня, Толик! Пошли-ка.
Они вчетвером отправились в палатку, и оттуда раздался поросячий визг Баланды. А вскоре его вынесли наружу за руки и за ноги и осторожно положили на камни. Васька уже молчал, только зло зыркал своими глазками.
— Это надо же, — сказал Толик, разглядывая свой палец, — чуть не оттяпал. У-у, акула! — И он замахнулся на Ваську.
— Без этого! — строго сказала Людмила Сергеевна. — Если у него совести нету, пусть полежит, пока ему другие постельку не приготовят.
— Да шут с ним, — сказал Арся, — пусть лежит. Пошли.
Когда мы отошли на несколько шагов, я обернулся — и чуть не свалился от смеха: Васька огляделся, встал на четвереньки и так, на четвереньках, быстро-быстро полез снова в палатку.
— Э-э, нет! — закричал Славка и ринулся за Васькой.
За Славкой опять побежали Арся, Толик, Антон. Баланду снова выволокли из палатки, и Антон, поставив его перед собой, взял за грудки и сильно встряхнул.
— Ну, вот что, Баландин Василий, — свирепо сказал он, — так тебе с нами не жить. И больше с тобой никто дела иметь не будет, а как случай представится, отправим тебя отсюда к чертовой бабушке. Товарищ комиссар, у нас сейчас время военное?
— Конечно, — сказала Людмила Сергеевна.
— Так посадите этого шкуродера под арест в баню к Прилучным. Денька на три. Да на хлеб и воду. Может, поумнеет.
— А что? — сказала Людмила Сергеевна. — Пожалуй, правильно.
— Не имеете права, — заныл Васька.
— Имею, Баландин, — железным тоном, как самый настоящий комиссар, сказала Людмила Сергеевна, — в полном соответствии с законами военного времени.
То ли тон и слова нашего комиссара, то ли встряска, полученная от Антона, то ли еще что подействовало на Ваську, но он понуро поплелся за всеми.
Койки мы делали так: за домом Прилучного оказался целый штабель посеревших от времени и дождей, но вполне годных в дело досок. Две доски ставились на землю параллельно на ширину матраса и укреплялись колышками, на них поперек стелились короткие отпиленные доски. Поверх укладывался матрас и в изголовье набитые стружкой наволочки-подушки, а сверху все это укрывалось байковым одеялом. Получилось, как в военных лагерях, что я в кино видел. Потом из четырех небольших бревен и тех же досок посредине палатки в проходе между койками соорудили низкий стол. А Иван Иванович-младший — он все время работал вместе с нами — прикатил откуда-то здоровенную железную бочку из-под бензина и притащил жестяную с одним коленом трубу.
