Том 3. Воздушный десант - Кожевников Алексей Венедиктович (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Разбудил его непонятный, ни с чем не сообразный шум. Гудели машины, ревел и мычал скот, кричали, ругались, плакали люди, — и всё сразу.
Выглянул боец. Стог при самой дороге, а по дороге идет эвакуация. Может быть, и верно, что беда не ходит одна, в тот раз так и случилось — к стогу подъехала пароконная бричка, и четверо немцев принялись навивать воз сена. Боец переполз от них подальше, но все равно подать рукой. Нагрузилась бричка и уехала. А бойцу некуда скрыться, кроме этого стога: кругом чистый луг, рядом дорога, по ней идут нескончаемые колонны угоняемых в Германию, идут под конвоем автоматчиков и овчарок.
Бричка приезжала три раза, движение на дороге шло весь день. Когда присмерклось, боец выполз из-под сена, стал обозревать, куда ему лучше двинуться.
В это время к стогу с оглядкой и опаской подошел старик и начал быстро набивать сено в мешок. Боец вынырнул перед ним:
— Здравствуй, отец!
Старик рванулся бежать, но боец схватил его за рубаху.
— Ничего, дед, не трусь! Мне от тебя не много надо — укажи дорогу на Таганский лес.
— Тебе какую? — прошамкал дед. — Большую? Малую? Короткую? Долгую?
— А чтобы одному пробежать, без встреч, и поскорей.
Дед подробно обсказал дорогу, со всеми поворотами, стежками, обходами деревень и других бойких, опасных мест.
Десантник поблагодарил деда, и разошлись.
Боец всю ночь проползал по лугу, разыскивая парашютно-десантный мешок. Утро застигло его на краю леса, застигло без мешка. Не знал, как быть: искать ли еще мешок или смириться с пропажей. Утро не умудрило его.
Но тут ему здорово повезло — невдалеке из леса вышел человек с вязанкой хвороста. Окликнул его. Это оказался подросток. Сошлись, познакомились. Подростка звали Петькой, бойца — Васькой. Десантнику было девятнадцать лет, а Петьке тринадцать.
— Чуть-чуть не ровесник тебе, — обрадовался Петька, — скоро догоню, через шесть годов буду, как ты, в армии.
— Раньше будешь, теперь призывают семнадцати лет, — порадовал его боец.
Хорошо получилось: один будто чуть меньше стал, а другой чуть больше, они сравнялись будто, и разговор побежал легко, сам собой. Петька пожалобился, что немцы расстреляли у него отца, мать после этого заболела, и он теперь — главный хозяин в доме. Вот готовит дрова на зиму.
Десантник погоревал, что не может найти мешок с пулеметом. А Петька ему:
— Говори спасибо!
— Кому?
— Да мне, мне.
— За что?
— Вчера я подобрал здесь парашют и мешок.
— И там пулемет?
— Самый форменный. Я собрал его.
— А это зачем?
— Буду крошить немцев.
Вполне правильно собранный пулемет был замаскирован в лесу и установлен так, чтобы держать под обстрелом большую дорогу, по которой шли к Днепру немецкие войска. Решили, что десантник заберет пулемет, раз он сброшен для него, а Петька поищет себе другой, бесхозный.
Между тем сильно ободняло. Истомленный боец, не спавший двое суток, лег передремнуть. Петька остался охранять его. Под вечер на этого бойца набежал лейтенант Гущин со своим «войском». Боец присоединился к нему. Пулемет разъяли на три части и унесли. А парашют, на котором спустился он, оставили Петьке на память.
— А вы как приземлились? — спрашивает Гущина Сорокин.
Гущин мямлит:
— Известное дело, парашют — швыряет наобум…
— Куда же все-таки? — настаивает Сорокин.
— На тырло. Где скот во время водопоя толчется и всякую гадость делает. И кинул меня в самое гэ-гэ. И вышло, что я не приземлился, а придерьмился.
Мы сдержанно, в ладошки, фыркаем.
— А это, говорят, к добру. Во сне увидеть — к деньгам, наяву попасть — тоже к удаче, — успокаивает Гущина Сорокин.
— Да вот нашел пятерых, только это не моя, а ваша удача.
Разговор переходит на оружие. Патронов изрядно расстреляно, немало разбросано гранат. Но есть и прибавка: два парашютно-десантных мешка, станковый пулемет, диски для автоматов.
Новички поглядывают на наши вещмешки. Нетрудно догадаться, что хотят есть. На дорогу получили все одинаково, но распорядились по-разному. Некоторые еще в казарме сильно поубавили сухарей, променяли, просто выложили. Сухари — самый объемистый, неудобный груз. Некоторые уже в десанте постарались поскорей отправить паек из мешков в желудки, чтобы не оттягивал плечи. Только самые бережливые сохранили кое-что до сегодня.
— Ну, выкладывай, кто чем богат! Поужинаем, — говорит Сорокин.
Мы собираем свой ужин с миру по нитке.
Гущин глядел-глядел на нас и не выдержал:
— Эх вы, десантники! Без мешка сухарей посылать вас никуда нельзя, протянете ножки. Учитесь вот у стариков! — Ему годов тридцать. И начал выкладывать из вещмешка огурцы.
— Нас не удивите, — сказала Полина, — вчера мы ели арбуз.
— И нас не удивите, все наперед знаем: сами ели, а про нас не подумали. — В голосе лейтенанта Гущина легкий упрек и насмешка. — А я не прочь бы удивиться, особенно арбузу. Да где уж, и мечтать не решаюсь. Обойдемся огурцами. — Самый крупный огурец кладет перед Полиной. — Кушайте на здоровье! Пусть ваш дом будет полон детками, как этот огурец семечками. — Затем кивает нам: — А вы чего ждете, поклонов? Действуй!
Огурцы переспелые, дряблые, кислые — одним словом, мозглые, но в них много воды, а теперь для нас самое главное — вода.
Спрашиваем Гущина, где раздобыл он такую прелесть.
— Бежал, наступил, поскользнулся. «А ну, поглядим, что такое? Ба, огурчики!» Знать, проглядели их во время уборки. Больше не надейтесь, все выложил, даже НЗ не оставил.
Поужинали. Идем. Надо перебираться через дорогу: Таганский лес — наш сборный пункт — на другой стороне.
Полночь. Машин на дороге стало меньше. Судя издали по огням, они бегут уже не сплошным потоком, как вагоны в железнодорожном составе, а разорванным. Но все-таки густо. Медлить нам нельзя. Надо не только перебежать дорогу, но уйти подальше от нее и укрыться засветло в надежном убежище.
В одном месте дорога делает крутой поворот. Там цепочка огней почему-то обрывается и снова возникает за поворотом. Ползем туда. Метрах в двадцати от поворота Сорокин приказывает основным силам — семь человек — залечь среди копен, а мне и Федьке ползти за ним.
Местечко интересное: дорога ныряет в глубокий овраг — вот почему не видно оттуда огней — и затем поднимается узким, извилистым серпантином. В глубине оврага мост.
— Слушайте задачу, — шепчет Сорокин. — Уложите на мосту машину, сделайте пробку!
— Есть уложить машину, сделать пробку!
Сорокин остается наверху, а мы сначала по скату, затем по дну оврага, прячась в глубоких, темных промоинах, подбираемся к мосту. Ложимся в кювет. Машины проходят часто, разные. Но мы не торопимся открывать стрельбу: легковая не годится, мала для хорошей пробки; не годится и грузовая с людьми, схватка с такой опасна.
Наконец то, что нужно, — грузовая с кладью. Она, спускаясь в овраг, быстро глотает дорогу. Мне кажется именно так — глотает темное земляное полотно с белыми тумбочками, с канавами, заросшими дикотравьем, с телеграфными столбами. За машиной остается одна пустая тьма. И еще кажется, что не только машина несется на меня, а и дорога мчит меня к ней, прямо в пасть. И в то же время что-то сильно тянет назад. Злюсь на машину: «Ползи, гадюка, ползи! Меня ты не заглотишь, нет. Я заткну тебе пасть, заткну!»
По мере того как близится машина, вся моя злость оборачивается на нее, меня уже томит ожидание, подмывает вскочить и кинуться навстречу слишком медлительному врагу.
Но вот короткий, обрезанный шорами, свет фар коснулся нас.
— О гад! Стой! Ни шагу дальше! — кричим ему, как живому, вернее, крик вырывается сам собой. Затем палим из автоматов в свет, в гул, в белые пятна за стеклами кабины, в колеса… Продырявленные покрышки громко хлопают.
Машина затихает и останавливается посреди моста. Федька открывает кабину. В ней два убитых немца. Снимаем с них автоматы, пистолеты, полевые сумки, надеваем все на себя.
