Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич (книги онлайн .TXT) 📗
Женя чокнулась рюмкой со стопкой Алексея, лихо выпила водку и скривилась, замахала руками.
— Ваш тост принимаю всем сердцем, — серьезно сказал Алексей.
За ним выпили и остальные.
Таня и Беридзе сидели друг против друга. Георгий Давыдович откровенно любовался Таней и думал: «Нарисуй художник такое лицо — и не поверят, очень уж красиво».
— Татьяна Петровна, вы приезжая или коренная дальневосточница? — спросил он.
— Коренная. Я родилась в Рубежанске. Мать и сейчас там живет. Учительница, уже старушка. Все зову ее к себе, но она не может расстаться со школой.
— А отец?
— Погиб под Волочаевкой. — Таня посмотрела на Беридзе, будто решая, стоит ли рассказывать и дальше. — Мне тогда было года четыре. Я его и не помню. Зато слышала много. Я горжусь отцом. У нас в семье бывал Бойко-Павлов... Вы знаете, конечно, кто это такой... Он хорошо говорил об отце. Бойко-Павлов пришел в наш институт на выпускной вечер и сказал большую речь, а ко мне обратился отдельно: «Твой отец, Петр Васильченко, был верным коммунистом и храбрым партизаном. Ты не забывай, чем ему обязана... Жаль, что он не дожил до этого дня, мой славный боевой товарищ!»... Подумайте, как я разошлась! — спохватилась Таня. — Совсем неинтересно вам слушать такие подробности.
Но Беридзе было интересно слушать Таню, его растрогал се рассказ. Он принимал близко к сердцу все, что имело отношение к девушке. В шуме голосов он различал сейчас лишь ее голос.
Серафима расстроилась: гости рано покинули стол, на кухне так и не дождались своей очереди пирожки. Она грозилась отшлепать Женю — та первая вскочила из-за стола и убежала в комнату Ольги. Оттуда послышался патефон.
— Вальс «На сопках Маньчжурии», — объявила Женя, появляясь. Она раскраснелась, глаза и щеки ее горели. — Приглашают дамы, так как их больше. Соблаговолите, дорогой москвич?— она приглашала Алексея.
— Не могу.
— Не умеете? Даже забавно — не умеющий танцевать москвич!
— Не могу, — повторил Алексей.
— На что же это похоже? — спросила Женя, оглядывая всех. Шуткой она пыталась скрыть смущение. — Не похоже ли это на оскорбление личности? Вон он какой, лирик! Придется танцевать с Серафимой.
— Проверим, — сказала Таня, поднялась и подошла к Алексею. — Я приглашаю вас.
Алексей снова отказался. Беридзе, и тот удивился:
— Ты что, милый?
— Я сказал: не могу! Извините! — уже с некоторой злостью отрезал Ковшов.
— Приглашайте меня, — предложил Георгий Давыдович. — Танцор я не из важных, однако завертеть могу до смерти.
Таня внимательно взглянула на помрачневшего Алексея и протянула руку Беридзе:
— Покружимся. Только не вскружите мне голову.
Женя не отступалась от Ковшова:
— Какой вы смешной, наивный. Придумываете разные сложности. Пойдемте, потанцуем.
— Женя, отстань! — тихо сказала Ольга своим грудным, слегка вибрирующим голосом.
Козлова поглядела на нее, на Алексея, в досаде махнула рукой и убежала к танцующим.
Ольга с большой симпатией посматривала на Ковшова. Она много слышала о нем от Беридзе.
— Помогите мне закурить, — попросила она его; бинты на руках мешали ей.
Подойдя с зажженной спичкой, Алексей невольно встретился с ней взглядом. Ему показалось, что в широко раскрытых глазах ее, в глубине, лежит страдание.
«Обыкновенно глаза отражают работу разума, а в этих как бы видно сердце», — подумал Ковшов.
— Не люблю, когда женщины курят, — сказал он, отгоняя табачный дым. — Если бы я издавал законы, то строго запретил бы женщинам курить. Пусть уж пускают дым в глаза только фигурально.
— Медики много курят, профессиональная привычка. Лично я почти равнодушна к табаку. — Она потушила папиросу.. — Вы действительно не танцуете?
Он ответил не сразу:
— Танцую. Может быть, вам тоже покажется смешным и наивным, но я действительно как-то сейчас... ну, вот просто не могу танцевать. У меня жена на фронте. И даже не на фронте, а за фронтом...
— Вовсе это не смешно и не наивно! — взволнованно сказала Ольга и неловко пожала ему руку забинтованной своей рукой.
Они молчали, прислушиваясь к тягучей и грустной мелодии вальса.
— Мне очень хочется подружиться с вами, — сказала Ольга. — Порой так нужен умный и верный друг! Что я хотела вам сказать? Да! Я рада за вас, очень рада. Вы счастливый человек, хотя вам и не легко сейчас. В вашей любви нет сомнений, вас, очевидно, любят так же верно и чисто, как любите вы. А бывает другая любовь — темная, гнетущая. Представьте себе, вы полюбили, впервые в жизни — преданно, горячо. Но вот однажды видите — ваша любовь неправильная, она — несчастье. Но она существует, от нее так просто не откажешься. Вы не слышали пословицы: «Если хочешь быть любимой — люби»? Очевидно, это лживая пословица. Но я в нее верила. Я решила любить так, чтобы моя любовь сделала недостойного человека хорошим. — Ольга закрыла глаза; измученно лежали на коленях ее забинтованные руки. — А потом пришлось убедиться, что любовь непоправима, она безнадежна... Осталось одно: бороться с ней. Какая это ужасная борьба! В ней не может быть помощников, а победа не доставит радости.
Ольга отошла к двери и сиротливо стояла там. Гнетущее чувство передалось от нее к Алексею. Он не мог не подойти к Ольге, а подойдя, не знал, какими словами ее утешить.
— Ольга Федоровна... Я рад, что встретился с вами, — сказал Алексей. — Мне хочется, чтобы вы поверили в нашу дружбу. Знаете, я всегда готов придти на помощь, сделать все, лишь бы вам было лучше.
Он прижался губами к пахнущему лекарствами бинту на ее руке и, незамеченный никем, пошел к выходу.
Глава одиннадцатая
О старых грехах
По настоянию Татьяны Васильченко, Коля Смирнов созвал комсомольское собрание. Только он объявил повестку дня и предоставил слово Тане, как появились Батманов, Залкинд, Беридзе, весь состав партийного бюро и некоторые начальники отделов. Комсомольцы, вплоть до Генки Панкова, поняли, что руководство стройки придает большое значение предложению их бывшего комсорга.
— Продолжаем нашу работу, — с достоинством сказал Смирнов и кивком головы попросил Татьяну говорить.
Деловито изложив сущность своего проекта, девушка обратилась ко всем комсомольцам с призывом добровольно записываться в сквозную колонну связистов.
— Нам представляется возможность на деле доказать свой патриотизм, — говорила Таня.
Попросил слова Батманов.
— Нельзя больше, друзья мои, обходиться без проволочной связи, — сказал начальник строительства. — Нам она нужна, как человеку нужны глаза и уши. Вы слышали Васильченко — провод можно подвесить за шесть недель.
Ближе всех к Батманову сидел Генка Панков, он с жадным вниманием, чуть приоткрыв рот, пытливо смотрел на Василия Максимовича. Батманов приметил подростка и часто поглядывал в его сторону.
— Можно, разумеется, приказом назначить в колонну всех, кого назовет Васильченко. Я не хочу этого делать. Связистам предстоят большие испытания, придется работать в тайге при лютом морозе. За это нужно браться добровольно, с открытой душой и решимостью. Так на фронте бойцы идут выполнять важное задание. Кто не чувствует уверенности в своих силах, у кого нет такой решимости — пусть уж лучше остается на своем теперешнем месте.
— Кому дать высказаться, у кого есть предложения? — Коля с высоты своего роста оглядывал товарищей.
— Нечего высказываться, начинай записывать! — закричал кто-то.
— Запиши меня!
Смирнов постучал карандашом по столу:
— Шуметь не надо. Будем работать спокойно.
Приняли решение: поддержать инициативу Татьяны Васильченко, просить руководство закрепить за коллективом комсомольцев строительство проволочной связи как самостоятельный объект.
— Теперь откроем запись! — сказал Коля.
Подходили парни и девушки — чертежники, счетоводы, машинистки. Таня среди них увидела секретаршу Залкинда, молоденькую девушку с круглым личиком.
