Высокое небо - Грин Борис Давыдович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
И все же они превзошли собственное умение. На столах было все, без чего немыслима праздничная трапеза. Не было только того, без чего можно обойтись.
Когда Аркадий Дмитриевич вошел в большой зал фабрики-кухни, пиршество уже достигло зенита. Пахнуло теплой волной, ослепило ярким светом, оглушило многообразием звуков. Это не походило на обыкновенные ресторанные сидения. Все говорило о том, что здесь собрались люди, у которых много общего. Казалось, они пришли в гости к имениннику, а он почему-то оставил их одних, и теперь, в ожидании его возвращения, они расточают друг другу добрые чувства, предназначавшиеся для виновника торжества.
Аркадий Дмитриевич разыскал столик, за которым сидели жена и мать, и направился к ним. Едва он извинился за опоздание и наполнил бокалы, подошел Побережский с бокалом в руке. Шутя, он представился:
— Иосиф Побережский, президент компании Пермьаэронаутик. — И свободной рукой обняв поднявшегося ему навстречу Швецова, звонко поцеловал его в щеку.
Аркадий Дмитриевич не выносил фамильярности, понимая, что это фальшивая монета. Но порыв Побережского означал совсем другое. Никто не знает, что можно ожидать от стопроцентно счастливого человека, каким сейчас был директор завода…
С Побережским Швецову всегда было хорошо и покойно. Рядом с ним люди чувствовали себя, как под навесом во время дождя. Он умел предвосхитить событие, предотвратить беду. Ничто не могло выбить его из колеи. Любую трудность, непредвиденность он воспринимал с поразительным спокойствием, словно она встречалась ему по меньшей мере вторично.
Собственно говоря, Побережский и заманил Швецова в Пермь. Сделал он это тонко, с присущей ему дальновидностью. Когда в 1933 году Орджоникидзе направлял в Америку специалистов авиапрома, Побережский подсказал, что хорошо бы послать и Швецова — он однажды уже побывал в Штатах. Серго разгадал замысел Побережского, который был утвержден директором и начальником строительства завода в Перми: он думал о главном конструкторе. Назавтра в кабинете Орджоникидзе и состоялось их знакомство.
«Миссия Побережского», как ее назвал товарищ Серго, колесила по свету не один месяц. Директор завода не терял времени попусту, он методично обрабатывал Швецова, делая это, однако, весьма тактично, подбрасывая лишь пищу для размышлений.
— Америка еще укусит себя за локоть, — говорил Побережский, разрисовав пермский завод всеми красками. Начисто отказавшись от лобовой атаки, он продолжал: — А то, что наш завод в Перми, а не в Москве, меня нисколько не угнетает. Богатейшие у нас места!
Тут уж Швецов не мог удержаться!
— Совершенно согласен с вами, Иосиф Израилевич. Я ведь родом из тех мест.
Неожиданно для себя Побережский радостно выпалил:
— Тем более!
Такому человеку, как Побережский, можно было верить. Еще в Москве Швецову рассказали историю, после чего он сразу же, еще заочно, проникся к нему уважением. История была такова. Среди ночи в московской квартире Побережского (он тогда занимал высокий пост в наркомате) раздался телефонный звонок. Заместитель наркома сообщил: в одной из центральных областей погиб в автомобильной катастрофе директор моторостроительного завода, нужно без промедления подобрать нового директора. Помолчав, Побережский ответил: «Считай, что мы подобрали — это я». Замнаркома, помолчав в свою очередь, сказал: «Хорошо бы тебе выехать туда в ближайшие дни». Побережский ответил: «Не стоит откладывать. Выезжаю через два часа». В ту же ночь он покинул Москву.
Этот поступок отражал его характер. Он искренне верил, что ему на роду написано испытывать преодоление, и нисколько не тяготился таким предназначением. Все у него получалось просто к естественно. Возможно, он и не подозревал, что самою личностью своею вдохновлял других.
Так или иначе, а Швецов решил работать с Побережским. И никогда не жалел об этом.
Сейчас они сидели рядом за тесным столиком, уставленным дарами заводского праздника, разговаривали о самом обыденном, пили вино, и у обоих было легко на душе, как бывает легко людям, сбросившим с плеч тяжелую ношу.
Перекрывая нестройный гул голосов, кто-то за дальним столом запросил внимания. Тотчас все стали друг друга призывать к тишине, и уже вовсе не стало ничего слышно. Самозванный тамада (им оказался молодой технолог с главной сборки) взобрался на подоконник, ему подали большой бокал, он поднял его над головой — и все, как по команде, смолкли. Оглядев притихший зал, технолог вдруг смутился, понял, что забузил не подумавши, но поворачивать назад было поздно, и он крикнул: «Фашизм не пройдет!»
Зал содрогнулся от неудержимого раскатистого «ура». Все поднялись с мест.
Осоловевшие от пива и, казалось, дремавшие оркестранты спохватились и ударили в литавры. Раздирая слух безжалостной медью, гремела мелодия марша ВВС. Оркестру начали подпевать, и вот уже по залу понеслось:
— А вы что же не пели, Аркадий Дмитриевич? — у стола вертелся какой-то незнакомый. Он прищурился, улыбаясь: — Не ансамбль?
Швецов не успел ответить. Побережский схватил наглеца повыше локтя, притянул к себе, угрожающе выдохнул: «С кем говоришь, сво…» Но не досказал, удержался.
Настроение было испорчено. Аркадий Дмитриевич засобирался домой, ссылаясь на предстоящий трудный день. Побережский и слышать не хотел. Загородив ему выход, он стал зазывать молодежь.
Подошел Эвич. Его встретили шумным возгласом: «А, первая ласточка!» Он смущенно заулыбался, принял из рук Аркадия Дмитриевича бокал, чокнулся поочередно со всеми.
— Садитесь, Иван Петрович, очень рад вас видеть, — Швецов указал молодому инженеру свободное место и сам сел рядом.
Первая ласточка… Так и осталось за инженером Эвичем это имя. Он не обижается. Чего уж тут обижаться? Любя называют так товарищи. Еще с тридцать четвертого.
Тогда, в августе 1934 года, на завод неожиданно приехал Орджоникидзе. Времени у него было в обрез, всего один день, тем не менее он не ограничился беседой в управлении. Сопровождаемый уральским уполномоченным наркомтяжпрома Малышевым, Побережским, Швецовым, нарком отправился по действовавшим и строившимся блокам. Удивительное чутье безошибочно вело его на отстающие участки, и короткие разговоры с рабочими помогли дорисовать общую картину.
Ходом строительства Орджоникидзе остался недоволен, об этом он заявил прямо. Его интересовало одно: что нужно предпринять для ускорения работ?
Побережский просил нажать на подрядчиков, поторопить с поставками оборудования. Швецов попросил прислать на завод хотя бы несколько молодых, энергичных инженеров с прицелом на конструкторские должности.
Орджоникидзе обещал помочь.
Не думал Аркадий Дмитриевич, что обремененный тысячами забот нарком без замедления выполнит свое обещание. Но уже 27 августа, через шестнадцать дней, по путевке наркомата прибыл Иван Эвич, только что окончивший факультет авиадвигателей Харьковского механико-машиностроительного института.
«Первая ласточка!» — воскликнул Аркадий Дмитриевич, отдавая прибывшего новичка во власть отдела кадров. Оттуда и пошло прозвище.
Вслед за Эвичем на завод потянулись другие специалисты. Из Москвы приехал Петр Тихонов с дипломом авиационного института. Молодой, красивый, общительный. Поразили его глаза — напряженно-внимательные, какие бывают у гипнотизеров и математиков. Он и впрямь оказался превосходным аналитиком, и невозможно было представить, что кто-нибудь другой мог возглавить расчетную группу.
— Разрешите к вашему шалашу? — Тихонов в нерешительности стоял у столика, за которым уже не было места.
— Что за вопрос, Петр Антонович, конечно же, к нам! — Аркадий Дмитриевич притянул свободный стул. — Но не лучше ли нам соединить столы, как вы считаете?
Все повскакали со своих мест и стали сдвигать ближние столы, а самые практичные направились в буфет, чтобы пополнить таявшие запасы.
