Жаркие перегоны - Барабашов Валерий Михайлович (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Льдом охватило затылок, спину. Нога диспетчера отчаянно жмет педаль.
— Санга! Санга!! Сергеевна, где ты там?!
— Слушаю, Евгений Алексеевич.
— Что с «Россией»? Где поезд?
— На подходе... У входного сигнала, Евгений Алексеевич.
— Перекрывай входной!!! — страшным голосом закричал Бойчук. — Слышишь? Немедленно!! И машиниста, машиниста предупреди по рации!
— Батюшки мои-и!.. — заголосила в то, же мгновение женщина. — Да они вон уже... Ребята, милые мои, тормозите-е! Машинист скорого! Срочно тормозите!
Несколько секунд стояла в кабинете Бойчука гробовая тишина. Зажав ладонями уши, диспетчер сдавил голову, подняв белые, расширившиеся глаза к потолку, но не видя ничего, — звон и грохот опрокидывающегося поезда затопил его зрение, слух, нервы — все его существо. Тело диспетчера сбилось в этот миг в железный ком мускулов, превратилось в отчаянно-мощную силу, и он мысленно посылал эту силу неведомому машинисту «России», страстно молил его сделать все возможное и невозможное, если есть хотя бы мизерная надежда снасти поезд, себя и сотни людей. А воспаленный мозг рисовал ему картины одну страшнее другой, и Бойчук не выдержал — застонал протяжно и глухо, в кровь кусая белые, мертвые губы, тупо раскачиваясь в жалобно поскрипывающем кресле... — Тормозите, милые!
Он опустил ладони, они безвольно поползли вниз, царапаясь о колючую щетину щек, пальцы деревянно, бесчувственно терзали пуговицы рубашки, ворот которой, казалось, навсегда прилип к мокрой шее.
А по коридору уже бежали какие-то люди — к нему, в кабинет, — что-то спрашивали, теребили, заглядывали в опущенное мертвенно-белое лицо, но Бойчук не слышал голосов — грохотал в ушах поезд...
«Россия» на большой скорости летела к Санге. Только что кончилась кривая, и поезд, распрямляясь, вытягиваясь в струну, стучал уже по станционным пересечениям. По-прежнему блестели впереди рельсы, четко было видно, что Санга пропускает скорый поезд по главному пути, а на боковом, справа, ждет грузовой, кажется, все те же только что обогнавшие в Шумкове цистерны... Но что это?
— Что это, Санек?
Глаза Бориса — он стоял рядом с Санькой, сидевшим за контроллером, — впились в летящий навстречу путь — на боковой ветке — электровоз ведь может задеть! — торчал хвост черного состава цистерн и, все увеличиваясь в размерах, горел, как красный глаз светофора, кроваво-красный круг ограждения!.. И вдруг леденящий душу, явно теперь уже опоздавший женский крик-мольба в рации:
— Ребята, милые, тормозите-е!..
— Саня, пусти! — крикнул Борис, сталкивая помощника с кресла.
Руки машиниста судорожно крутят колесо контроллера и мертво хватают отполированные до блеска рукоятки тормозных кранов. Перед глазами Бориса прыгают в круглых вырезах стрелки приборов, сдавленная мощными тормозами, стонет в насилии огромная масса поезда, ощутимо теперь, метр за метром, сбрасывающего скорость; резкий запах горячего металла бьет в нос, а черная, грязная, со зловещим красным глазом на раме цистерна все ближе, ближе, и ясно уже, что не остановится родная, надежная «чээска» хотя бы за метр, хотя бы за сантиметр до этого чумазого лиха, кем-то и почему-то не убранного с их пути.
Санька вцепился побелевшими от напряжения пальцами в кнопки сигналов, и электровоз ревет — ревет отчаянно и страшно.
Все медленнее, медленнее скачут под днище локомотива бетонные ребра шпал, все крепче сжимают колеса тормоза... Еще бы немного, еще бы чуть-чуть... Нет, не остановиться!
— Держись, Саня-а! — вырвалось у Шилова, и в ту же секунду раздался глухой, скрежещущий де-то по боку электровоза удар. Вздрогнули, заколотили, подталкивая друг друга, цистерны, — испуг и возмущение железным эхом побежали по черным их горбатым спинам...
От сильного толчка Иван Иванович, свесивший во сне руку, тяжелым кулем повалился вниз, на чашки и бутылки молока на столике, обрывая с окна белые занавески. В последний момент он инстинктивно уцепился за матрац, увлек его за собой, и постель смягчила его падение. И в тот же миг, еще как следует не проснувшись, он ощутил под собою, на полу, что-то живое — и сейчас же придавленно, страшно закричала женщина. Иван Иванович вскочил, сдергивая с Ларисы свою постель; с полки вскочил перепуганный Авенир Севастьянович, грубовато оттолкнул толстяка, и тот почти вывалился из купе с матрацем в руках; в следующее мгновение Авенир Севастьянович бережно и неумело поднял с полу Ларису.
— Я спал... вдруг... не пойму, что случилось... Никогда так крепко не засыпал... — говорил Иван Иванович сбегающимся к их купе людям, но его и не слушал никто — взгляды всех были обращены туда, к Ларисе. Женщина каталась с глухим тяжким стоном по узкой своей полке, охватив руками живот, закатывая от боли глаза. «Ой! Ой! Ой!» — беспрестанно повторяла она. Женщины, выталкивая из купе мужчин, захлопотали возле Ларисы, закрыли дверь.
Расталкивая пассажиров, вбежала в купе Людмила, за нею Дынькина; через минуту ее голос тревожно метался по коридору: «Врачи есть среди вас?.. Товарищи, врачи есть? Врача надо!» Но врача в их вагоне не оказалось, и Дынькина убежала в соседний, потом в бригадирский. Вскоре зашипели динамики, и взволнованный мужской голос стал повторять:
— Граждане пассажиры, если среди вас есть врачи, срочно пройдите в вагон номер один. Повторяю...
Пять или шесть человек явились на зов. Пожилая грузная женщина сразу все взяла в свои руки. Женщина эта, оказавшаяся главврачом какого-то роддома, в мгновение ока выпроводила из купе всех посторонних. Отдавала Людмиле четкие и быстрые команды:
— Простыней свежих — побольше! Могут пригодиться, вдруг начнутся роды... Новые есть? Хорошо. несколько комплектов приготовьте. Вода... Титан горячий? Так, в соседних вагонах тоже пусть греют, никому ни капли!.. Так, вы кто? Невропатолог? Ладно, стойте тут, возможно, пригодитесь. Или вот что: идите мыть руки!
Уже с охапкой свежих, похрустывающих простыней Людмила налетела на Рогова. Начальник поезда, в форме, с фуражкой, которую он почему-то держал в руках, стоял у купе, тянул в приоткрытую дверь кудрявую, с изморозью седины на висках голову. Потом, осмотревшись, командирским голосом велел всем посторонним расходиться «и не мешать».
Иван Иванович стоял в коридорчике, напротив туалета, торопливо и неловко затягивался сигаретой, прыгавшей в его пальцах.
— Сплю, вдруг... чувствую, что п-падаю, — слегка заикаясь, в который уже раз рассказывал он сбившимся возле него мужчинам. — И Лариса на п-полу... Бог ты мой! У м-меня вес-то!.. — и он с виноватой и жалкой улыбкой оглядывал себя, потерянно качал головой.
Из купе по-прежнему доносились рвущие сердце стоны, и все взрослое население вагона, замерев сочувствии, прислушивалось к ним, тихонько про себя охая и ахая, желая попутчице благополучно выкарабкаться из опасной этой ситуации, — на свои синяки и ушибы никто почти не обращал внимания. Людмила с Дынькиной выпроваживали в соседний вагон детей с их послушными, безропотно подчиняющимися мамами.
