Старая скворечня (сборник) - Крутилин Сергей Андреевич (читать книги полные TXT) 📗
Виктор ее был изрядным баловнем. Уйдет с утра в Поляны — нет его и нет. К обеду нет, и к ужину. Где он пропадает — одному богу известно. Спросит его мать, а он только улыбнется в ответ или, чтобы она не приставала к нему, скажет: «Был у дяди Васи, выпили — ночью одному не хотелось идти». Дядя Вася — это тот самый сын тети Поли, который в райцентре магазином заведует. В магазине у него служит продавщицей Нинка Котова, епихинская, соседка их; года два назад, сразу после школы, выскочила она замуж за продавца раймага, а того вскоре посадили за растрату.
Оставшись без мужа, Нинка, как передают злые языки, балует с мужиками. Мария Михайловна догадывается, что у нее пропадает Виктор, — видали бабы.
— У Нинки небось ночевал? — допрашивает мать.
— А что, мы оба холостые.
— Вернется муж, он тебе все косточки переломает.
— Еще посмотрим, кто кому переломает.
— Тогда женился бы! — наставляет мать. — Нинка девка хорошая. Взял бы ее в Москву, а дом ее был бы вам за-место дачи.
Виктор молчит, только чуть заметно ухмыляется: мол, воробья на мякине не проведешь. Виктор не шибко грамотен. После семилетки он устроился в ремесленное училище при автозаводе. Работал на конвейере слесарем-сборщиком. Вернувшись из армии, года два работал на заводе, а затем стал водителем автобуса. Сколотил кое-какие деньжата, ушел от матери, купил себе в кооперативе небольшую однокомнатную квартирку и живет припеваючи. Мария Михайловна, которая озабочена нравственностью сына, жалуется на него: «Баб к себе водит — одна другой лучше. Нарядные, духами от них за версту несет. И как ни приду к нему — все встречаю новеньких, незнакомых. „Что ж ты, говорю, не женишься-то, Вить? Вон в тот раз какая у тебя хорошенькая была, блондинка-то. Чем не жена?“ А он смеется: „А зачем жениться, когда мне и без жены хорошо?! Ругаться с ней, портить себе нервы, как дядя Митя? Нет, избавьте, этого я не хочу“».
Виктор, как это часто случается с выходцами из деревни, считал, что особый шик горожанина состоит в одежде. Нельзя сказать, что он одевался изысканно — для этого у него не хватало вкуса, но подчеркнуто модно. Рубашки он носил нейлоновые; носки — красные, яркие; вместо костюма — куртку на «молнии»; шляпа, разумеется, узкополая, котелком — тоже из эрзаца, тонкая подделка под кожу. Когда Виктор в полном параде — то есть в куртке, шляпе, при модном галстуке с фольговой нитью, то весь он — с головы до ног — одет в полиэтилен. Ничего на нем нет простого, своего, русского, а все иностранное. Это понятно: он возит иностранных туристов.
Все эти столичные наряды: куртка, галстук, шляпа, цветные нейлоновые сорочки — висят в углу, за русской печкой. Висят не в гардеробе, не на вешалке даже, а на ржавых гвоздях, вбитых в стену. На улице знойно: Виктор боится запреть в своем полиэтиленовом панцире, поэтому он решил одеться попроще. Он надел белую рубаху, без галстука; натянул расклешенные брюки с «молниями» по швам; сандалии на ногах просвечивают насквозь, и виден весь рисунок дорогих японских носков.
Одевшись и позавтракав, Виктор отправился в Поляны, к дяде Васе.
Под вечер в проулке тарахтит мотоцикл. Это дядя Вася, завмаг, привез домой племянника. Да не одного, а вместе с Нинкой Котовой.
Нина первой выпрыгивает из коляски. На ней легкое платье с яркой строчкой, на груди глубокий вырез. В руках — сумка с провизией и водкой.
— Галка, принимай гостей! — кричит она.
В окно выглядывает Галя. Волосы у нее распущены по плечам — то ли она мыла голову, то ли, придя с работы, переплетала косу.
— Ой, Нинка! — кричит она радостно; голова ее тотчас же исчезает, и через минуту Галя появляется на крыльце.
Подруги обнимаются. Галя искренне рада приезду Нины. Поскандалив с мужем, Галя чаще всего скрывается не у матери, куда, отоспавшись, тотчас же заявляется Митька, а у Нины.
— Галя, муженек дома? — спрашивает Виктор; он сидит за спиной дяди Васи, расставив в стороны длинные ноги.
— Нет.
— А где он?
— Он там, внизу, с Кубаркиными.
— Заработался братец! — говорит дядя Вася. — Придется подскочить за ним.
Сказал — и с места в карьер! — полный газ. Мотоцикл рванулся; Виктор от рывка чуть было не свалился с заднего сиденья.
Дядя и племяш уже навеселе.
Обдавая сизым дымом детей, игравших на поляне, мотоцикл помчался по проулку вниз, к реке. На некоторое время резкий стрекот его замолкает. Значит, мотоциклисты спустились к броду, где на площадке, усыпанной галечником, плотники заканчивают рубить сруб. Митька там с братьями Кубаркиными.
Не проходит и четверти часа — снова на всю улицу раздается трескотня мотоцикла. Судя по всему, едут. «Ижевец» круто разворачивается, подкатывая к самому крыльцу. Разминая затекшие от неудобного сидения ноги, Виктор первым поднимается на крыльцо. За ним не спеша следуют братья.
В доме — суета. Подруги накрывают стол, время от времени переговариваются, делясь своими женскими тайнами.
— Я ему и говорю: «Вить, я ведь и забеременеть могу». — «Что? — говорит. — А мне какое дело?»
— Галя! — кричит из сеней Митька. — Зови всех. Гульнем!
10
Забегает Галя. Она более чем всегда оживлена и радостна.
— Мам! — обращается она к Пелагее Ивановне. — Дайте нам штук пять тарелок. Гостей собралось полон дом, а посуды не хватает.
Тетя Поля молча подает тарелки.
— Мам, и вы приходите.
— Ладно, приду. Корову только подоить надо.
— Потом подоите! Мы ненадолго. Хорошо?
— Хорошо, — соглашается тетя Поля.
Галя стучится во вторую половину, к Тутаевым:
— Можно?
— Пожалуйста! — Семен Семенович сложил газету, которую он читал, бросил ее на подоконник, шагнул к двери. — Заходите, Галя. Заходите.
— Я спешу, — говорит Галя, останавливаясь у двери. Она уже успела переодеться; теперь на ней голубое платье крупным белым горошком, которое очень идет ей. Волосы собраны сзади в пучок, веки и ресницы слегка подведены синей краской. — Семен Семенович! Анна Павловна! Приходите, ждем вас!
Тутаеву не хочется идти. Он хорошо знает, что попойки эти добром не кончаются. Но и отказаться неудобно.
За эти годы, пока Тутаев с женой снимают дачу у Зазыкиных, они сдружились настолько, что стали ближе иных родственников. Не только праздники, по и все семейные торжества: именины там, дни рождения — всегда отмечали вместе. Даже в Москве Мария Михайловна всегда звала к себе, а тут и подавно. Но сегодня Тутаеву почему-то не хотелось идти: молодежь одна собирается — чего им, старикам, там делать?
Видимо, по выражению лица Семена Семеновича Галя поняла его настроение. Поэтому она поспешила предупредить отказ.
— Семен Семенович, дорогой! — Она прижала тарелки к груди. — Напьется опять Митя. Он ведь только вас и слушается. Приходите!
Тутаеву стало жаль Галю.
— Ну хорошо, придем. Только ненадолго.
— Хоть на часок загляните!
Анна Павловна с неохотой оставила вязанье, стала собираться.
Как всегда, сборы в гости не обошлись без ворчания по поводу того, что ей нечего надеть.
— Любая колхозница лучше одевается, — говорила Аннушка, перебирая свои платья.
Семен Семенович молчал. Он привык не обращать внимания на сетования жены. Тутаев считал, что их время прошло. Пусть наряжается молодежь, а им, старикам, теперь уж не до этого. Однако, думая так, Семен Семенович все-таки принарядился: надел белую рубаху с малахитовыми запонками и легкие парусиновые брюки. Аннушка тоже разрядилась по-праздничному, и они пошли. В Митькину половину вход был с улицы. Они прошли палисадником, обогнули дом, поднялись на крыльцо и, пригибаясь в низких дверях, вошли в сенцы. Зазыкины и их гости были уже в сборе.
— Семен Семенч! Анна Павловна! Прошу сюда! — Митя, как и подобает хозяину, распоряжался, встречая гостей. — Сюда! Так. В тесноте — не в обиде.
С торца стола, у окна, сидела тетя Поля: знать, быстро управилась с коровой; по обе стороны от нее — Мария и Сергей. На лавке у стены сидели оба Митиных постояльца: Слава и Анатолий — шоферы съемочной группы.
