Короткий миг удачи(Повести, рассказы) - Кузьмин Николай Павлович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Беспокойный взгляд этот насторожил Константина Павловича. Он и без того почувствовал, что неосторожно помянутый Серьгой сумасшедший в какой-то мере касается его, а точнее, сестры Дарьи. Понял он это еще и потому, что Корней Иванович сразу умолк, а учитель, как мог, постарался замять неприятный разговор. Но оставить разговор Константин Павлович не дал, — он хотел наконец узнать о семейной жизни сестры все, как было.
— Вы понимаете, — неловко начал Корней Иванович, — тетка Дарья уж так просила ничего вам не говорить. Вроде стесняется она этого, что ли. А по-моему, чего тут стесняться? Мужик он был хороший. Золото, можно сказать, мужик. И зарабатывал, и все… Но вот находило на него. Ну уж тут, как найдет, так хоть из дому беги.
— А чего это с ним? — заинтересовался Константин Павлович.
— Да как вам сказать? Война опять все та же, пропасти ей нет! Танкист он был, из трактористов уходил, — не наш брат, не пехота. Ну, а танкистам-то известное житье! Ведь как лупить по ним начнут, так свету белого невзвидишь! Сердце кровью обливается! Броня-то эта самая — разве под ней от смерти загородишься? Уж в земле-то спасу нет, а им, сердешным… Как свечки, бывало, запылают и так горят, дымят по полю.
— Ох, ну их и с броней ихней! — покряхтел и махнул рукой внимательно слушавший Серьга.
— Ну вот и их когда-то запалили. Так он еще ничего — выскочил. И не только выскочил, а еще и кой-кого повытаскивал. Раненый был, а повытаскивал. Там ведь, когда ранят-то, сперва вроде и не чуешь ничего… Ну, повытаскивал, а самого-то последнего и не успел, — шибко уж будто заниматься начало. Это он нам потом рассказывал. А последний этот возьми да и окажись первейшим его другом, самым что ни на есть товарищем. И когда-то, говорит, самого из полымя вынес. Ну как тут пережить? На глазах, можно сказать, сгорел. С тех пор вот у него и… того. В госпитале еще, говорят, начинаться стало, ну а уж потом… и вовсе. Такое вот дело.
Корней Иванович умолк и принялся подкладывать в костер, раздувать горячие угли. Пламя заиграло, набирало силу, озаряя лица сидевших вокруг людей.
— А так он хороший был мужик, работящий. И в Дарье души не чаял. Но вот уж как находило на него — тут все! Это он нам радио-то сшиб. Повесили нам ведерко у правления на дереве, а тут как раз на него и найди! Ну, вырвал кол да колом по нему, по ведерку-то. Как не было! В последнее время, правда, на него все чаще находить стало. И как уж он скончался, мы все, грешным делом, вздохнули за Дарью, — дескать, отмаялась, сердешная. А так он нам товарищ был. Бывало, на рыбалку — только вместе. Одежонка-то на вас — его.
Константин Павлович вздрогнул и невольно оглядел все, что на нем надето.
— А вот сын у них был хорош, — с чувством проговорил Серьга. — Помнишь, Корней Иваныч?
— Хороший парень, — серьезно подтвердил Борис Евсеевич.
— На племянника вы бы сейчас порадовались, — говорил Серьга. — Война, зараза. Косит без спросу.
— А дочь? — спросил Константин Павлович.
— А что дочь? — желчно ответил Серьга. — Известное дело — баба. Махнула хвостом — и нету ее. Чужое мясо.
— Да-а… — вздохнул Корней Иванович, поудобнее укладывая ноющую ногу. — Племяш у вас хорошим человеком рос. Тут как-то к нам — в третьем году, что ли! — приезжал какой-то ферт из Польши. А может, и не из Польши, а еще откуда-то оттуда. Из газеты какой-то. Вроде бы другом приходился, но я бы от такого друга подальше. Ну, ходил он тут у нас и все фыркал. То ему не по душе, другое. Гладенький такой, морщится. И попадись он на ферме на тетку Дарью. Подошла это она к нему, посмотрела, посмотрела, да и говорит: «Так это, говорит, в твоей землице моего-то закопали?» И так это она ему сказала, что он завял, зажался и тут же убрался из колхоза. Тут же! Вот какая у тебя сестрица! Я после этого к ней присматриваться стал. Тихая вроде, но, если надо, покажет себя! Хочу вот ее в правление сагитировать.
Помолчали. Корней Иванович зевнул, прикрыл рот рукой; потом раззевался так, что затряс головой.
— Вот разобрало, — проговорил он и посмотрел на темное небо.
Поднялся вялый Борис Евсеевич, отошел за куст, постоял и вернулся.
— А что, Корней Иваныч, — потягиваясь, сказал он, — может, пойдем, сходим?
Корней Иванович снова посмотрел вверх, почесался.
— Пожалуй.
Сонный Серьга пробурчал:
— Куда вы, рано еще.
— Да нет, время, — гораздо бодрее возразил Борис Евсеевич, роясь в привезенных припасах. — Это тучки сегодня.
— Теперь уж не уснуть, — сокрушенно сказал Серьга и посмотрел на квело сидевшего у потухшего костра художника. — Замерзли, Константин Палыч?
— Я? Н-нет, — ответил, с трудом приподнимая веки, Константин Павлович и еще плотнее запахнулся в пиджачишко.
— Тогда не спите, — посоветовал Серьга, — хуже будет. Мы вот сейчас их проводим, да костерик раздуем, да чугунок поставим. К приходу-то у нас уж все будет и готово.
— Вы не беспокойтесь, я не сплю, не сплю, — через силу ответил Константин Павлович, больше всего на свете желая сейчас разогнуться в тепле, вытянуться и уснуть.
— У нас Корней Иваныч первый спец по переметам, — продолжал рассказывать Серьга, разгребая теплую золу. — Нам бы с ними пойти, но там топь, комары заедят. Мы уж тут с вами на пригорочке, у огня…
Без устали журчавший голос Серьги не давал художнику забыться и даже стал отдаваться в висках. Константин Павлович раздраженно открыл глаза и увидел, что небо посерело и на его фоне двигаются две фигуры. Он машинально стал следить, как собираются учитель и Корней Иванович, а когда они ушли, он попытался снова задремать, но не смог, — сон пропал. Тогда он сжался до последней возможности, чтоб не окоченеть, и, как ребенок, загляделся на веселый огонек костра, разгоравшийся все сильнее суетливыми стараниями Серьги.
Близилось утро; от реки несло плотной сыростью.
Огонек, потрескивая, облизывал все новые сучья, и отблески его пробегали по угрюмому, колючему лицу художника.
Серьга сходил за водой и приладил над огнем чугунок. Присел, протянул к огню озябшую руку и тоже засмотрелся, задумался.
Далеко отсюда, вверх по реке, куда ушли учитель и Корней Иванович, послышался плеск.
— А вы, я вижу, — тихо позвал Серьга, — тоже бобылем мыкаетесь?
Константин Павлович, не отводя от огня взгляда, скупо ответил:
— Что поделаешь.
— Да-а… — вздохнул Серьга, все еще сидя над огнем и зябко шевеля пальцами руки. — Женихи.
Константин Павлович только шевельнул бровью.
— А вот на Кавказе, я слышал, — говорил Серьга, — имеются старики, которым уже за сто, а у них бабы все еще ребятишек таскают.
— Есть такие.
— Но, по-моему, тут надо все-таки разобраться!
— В чем? — Константин Павлович вытянул онемевшие ноги и чуть не закляцал зубами, — такой нестерпимый холод приносило каждое движение.
— Как — в чем? В этом самом. Ребятишек-то, может, они и таскают, но опять же старикам в этом могли и помощь оказать.
— Как оказать? — не понимал и сердился Константин Павлович.
— Ну как, известно как! Посредством, скажем, соседа.
— Ах, ты вот о чем! — рассмеялся Константин Павлович и перебрался поближе к огню. — Нет, у них там удивительно сохраняются люди.
— Значит, и нам с вами еще не заказано жениться.
— Да уж нам… — усмехнулся Константин Павлович и не договорил, заглядевшись, как огонь подбирает последние ветки. Толстой сухой палкой Серьга стал подгребать жар под самое донышко чугунка.
— Оно конечно, — рассуждал Серьга, — сейчас нам с вами жениться — не масленица. Кого возьмешь? Перестарка какого-нибудь. А это — сами понимаете… Нет, правду сказывают, что первая жена от бога, вторую люди найдут, а уж третью сам черт подсунет.
— Да, да, да, — вяло соглашался Константин Павлович, глядя, как растревоженное палкой пламя костра сердито бросается искрами в лицо Серьги и жадно растекается по закопченным стенкам чугунка.
— Вот возьмите вы опять же меня. Ну, есть у меня кума. И хорошая, скажу вам, баба. А все-таки не то. Не то, нет! Или во мне уж все сгорело? Не знаю.
