Лори Лэн, металлист (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XIX) - Шагинян Мариэтта Сергеевна
«Их пригласил министр Шперлинг в качестве мажордомов. По уговору они должны были прослужить весь вечер, получить по две марки и ужин. Вместо этого их выставили до ужина и дали им по марке, да и то не деньгами, а чечевицей».
— Какое мне дело, — поднял брови лорд Чирей, — какое мне дело, Джон, что эти молодые люди получили чечевицу от министра, тем более, что сам министр получает чечевицу от клерикалов, аграриев и консерваторов?
— Сэр, слушайте дальше! — загадочно ответил секретарь.
— Нам это показалось обидным! — снова загудели вегетарианцы. — Мы сказали друг другу, что это несправедливо! Почему, сказали мы, министр позвал на вечер французов и не позвал англичан? Почему французы видели — какой такой новый металл открылся у немцев, а англичане не видели? Мы обиделись, сэр, и мы пришли к вам. Вот, сэр, чистосердечная исповедь.
— Гм… Что за металл?
— Стреляет, сэр, насквозь. Живая обезьяна лопается, как пузырь. Мы слышали, будто металл открыли у русских, где-то в Зангезурии…
— Джон! Принесите справочник!
Секретарь подал лорду справочник. Лорд раскрыл его тонким, желтым пальцем и прочел про себя:
Зангезур. Катарские рудники. Бывший владелец виконт Луи де Монморанси. Концессия передана четвертого июля сего года американскому подданному, мистеру Надувальяну, армянину. Медь хорошего качества. Импорт. 30 % чистой прибыли на акцию.
— Джон, я слышал об этой концессии от лорда Хардстона, дня за три до его смерти. Дайте молодым людям по шиллингу и прикажите их накормить! Автомобиль!
С этими словами лорд Чирей попудрился, скинул халат и через несколько минут был в блестящем посольском наряде. Взяв цилиндр и перчатки, он заткнул в глаз монокль, сел в автомобиль и приказал везти себя на Тюрк-Платц, в Советское Торговое представительство.
В кабинете Торгового представительства, как всегда, тишина. Жалюзи притворены. Пол затянут ковром. За столом сидит мягкий человек в пенсне и читает деловые бумаги. Но вот против него на дверях вспыхнула фиолетовая лампочка, невидимая клавиатура светового «Ундервуда» приведена в движение, и одно за другим загораются слова:
АНГЛИЙСКИЙ ПОСОЛ К ГЛАВНОМУ ПРЕДСТАВИТЕЛЮ.
ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА ПРОСИТЕЛЬНОЕ.
Через секунду фиолетовые слова стерты. Агент кивнул секретарю.
— Я занят с французским депутатом. Заставь его ждать (взгляд на часы) тринадцать минут.
Секретарь кивнул головой и вышел из кабинета, прикрыв дверь. Тринадцать минут для английского посла — это все равно, что чаша знаменитого райского напитка, уготованная добрым пролетариям и называемая терпением. Английский посол прихлебывал от нее по глотку, резко шагая взад и вперед. Породистые баки его трепетали. Когда на донышке осталось всего несколько капель, дверь мягко открылась, и в вестибюль вышел главный агент, ласково приветствуя посла.
— Э-гм! — начал посол, усаживаясь в кресло и сбрасывая монокль: — очень жалею, что вы не приняли меня вне очереди. Выгодное предложение. Что вы скажете, любезный сэр, о больших уступках с нашей стороны?
— Я скажу, что это будет благоразумно, — ласково ответил агент.
— Но вы понимаете — кое-что нужно для этого и нам! Ряд сделок второстепенного значения, между ними, — передача Зангезурской концессии…
Мягкий человек в пенсне поднял обе руки:
— Зангезурская концессия передана, дорогой сэр.
— Но… она может быть переоформлена. Вы понимаете, с уплатой неустойки!
Мягкий человек грустно улыбнулся:
— Сэр! Вы огорчаете меня… Международное право и основы европейской этики, сэр, не должны быть колеблемы из этого кабинета.
— Но, между нами говоря…
— Сэр! Между нами не может быть говорено ничего, что не стало бы уделом гласности, в интересах международного правового порядка.
Лорд Чирей был положительно возмущен наивностью русского агента, не понимающего основ, подоснов, видов, субвидов и других разветвлений этики:
— Но, любезный сэр, вы могли бы быть лично заинтересованы…
— Сэр! — мягкий человек приподнялся со стула.
Лорд Чирей схватил свою треуголку и подбросил монокль в глаз. Пальцы его полезли в перчатку.
— Я до глубины души сожалею, — кротко произнес агент, когда прощальные жесты были уже проделаны, — но, может быть, сэр, вы повидаете самого концессионера, мистера Надувальяна, отель Ливорно, Зальцгассе, 8?
— Как? Отель Ливорно?..
Агент терпеливо повторил адрес.
— Это было бы, — докончил он с обворожительной улыбкой, — правильной попыткой войти в дом через двери.
Лорд Чирей вышел, сжимая в руках книжку с адресом. Глаза его засветились надеждой.
Отель Ливорно — пышная гостиница над торговой частью Зузеля, с громадным количеством буфетных столиков, не пустующих ни днем, ни ночью. Мосье Надувальян только что приступил к своему первому завтраку, состоящему из бараньей ноги и салата, и мирно разделяемому его сожителями, полковником Мусаха-Задэ и князем Нико Куркуреки, как торопливо подошедший хозяин шепнул ему:
— Синьор! К вам знатный гость в треуголке. Бросьте баранью ногу! Бегите к себе!
Надувальян пристально посмотрел на своих соседей, потом на баранью ногу, вздохнул и поднялся с места.
— Нико, сказал он князю: — поручаю тебе беречь мою баранину! А тебе, Мусаха-Задэ, — беречь мой салат!
Установив таким образом систему экономического равновесия, он поднялся наверх, где его ждал английский посол.
— Мистер Надувальян, перепродайте мне вашу концессию! — решительно произнес посол, вынимая чековую книжку. — Ваши условия?
— Вот уж плохая погода, сударь, — задумчиво ответил Надувальян, — как плохая погода — у меня глухота на оба уха. Вы насчет чего?
— Катарская концессия! — заорал англичанин.
— Катары и компрессы. Гм, гм, до этого еще не дошло, сударь.
Английский посол выхватил карандаш и написал крупным и буквами: «Перепродайте нам право на Катарскую концессию».
Надувальян потер обеими руками переносицу.
— Катарскую концессию? Это, сударь, замечательное дело. Медь — просто мармелад. Климат, местоположение, ручьи, скалы. Горячий ключ бьет прямо из недр. Помогает от чесотки. Баранина первый сорт. Ширванское вино в бурдюках. Вы ширванское вино пили? Надо пить ширванское вино.
Лорд кивнул головой в знак согласия. Он дрожал от нетерпения.
— Пилавы, сударь, — продолжал Надувальян, разгорячась, — нельзя есть без ширванского вина. Ба-а-ль-шой доход иметь буду. Роговые изделия в горах. Разведение свиней. Фабрика щеток. Хороший процент и никакая себестоимость, ходит в горах, траву кушает.
— Позвольте узнать ваши условия?
— Катарская концессия… — задумчиво протянул армянин, — очень хорошее дело. Но, извините, не могу. Не перепродаю.
Лорд подскочил на стуле:
— Я не поскуплюсь, — пробормотал он хриплым голосом.
— Зачем скупиться? И я бы не поскупился. Да говорю тебе, душа, не продаю.
Английский посол поднялся с места посеревший.
— У вас там открыт новый металл, — вырвалось у него в бешенстве, — вместо свиней вы бы лучше не дали вытащить его у себя из-под носа!
— Свиньи — большой процент и никакая себестоимость, — хладнокровно ответил армянин: — насчет металла посмотрим. Ты приезжай в Зангезур, к Надувальяну, поговорим. Зачем сейчас духом падать? Духом не падай. Может, ты и будешь первый покупатель. Концессию не продам, металл продавать буду. Кому фунт, кому два, а захочешь, так десять.
С этим сомнительным утешением английский посол, злой, как собака, уехал к себе домой. А Надувальян, ставший весьма задумчивым, вернулся в столовую, где Нико Куркуреки и Мусаха-Задэ сидели над бараньей ногой и салатом, меряя друг друга сверкающими глазами и держась за кинжалы.
Глава тридцать вторая
ШТАБ МЕТАЛЛИСТОВ
Раздевальная машиностроительного завода Гурлянда полным полна. Инвалиды помогают друг другу — кто снять шапчонку, кто поправить рукав, кто вычистить о цыновку костыль. Они торопятся изо всех сил, чтоб не пропустить ни единой рабочей минуты. Инженеру, прошедшему к себе, подняв воротник и насупившись, решительно нечего делать: такого собачьего патриотизма, угодничества, строительства, залезания в рот он прямо-таки не выносит. Ему начинает даже казаться, — о ужас! — что все это воспитывает в нем скрытую оппозицию. Поэтому инженер сидит у себя в кабинете, подписывая бумаги, пьет чай с монпансье и не заглядывает в мастерские ни разу в день — к великому огорчению старшего техника, ничуть не скрывающего своих чувств.
