Первое знакомство - Некрасов Виктор Платонович (читать книги без регистрации txt) 📗
Заранее оговорюсь, что действующие лица этой маленькой истории, само собой разумеется, говорили по-итальянски – другими словами, я ничего или почти ничего не понимал из того, что они говорили. Но самые события и участники их были настолько выразительны, что общий ход происшедшего я уловил сразу, а позднее мои спутники помогли мне восстановить и словесную ткань этих событий.
Итак, в один из воскресных дней мы – я, переводчик Лев Михайлович и еще несколько человек из нашей советской колонии – поехали в Альбано. Поехали на двух машинах. Примерно через час одна из них испортилась. Началась обычная возня с мотором, поиски пропавшей искры, беганье куда-то за недостающим инструментом.
Кто-то предложил, пока тянется вся эта волынка, пройти по дороге вперед. Пошли. Метров через двести натолкнулись на хибарку, почти совсем скрытую зеленью. Оказалось, что это винный склад, довольно грязный и неуютный, но всем нам очень понравившийся. Вернее, не он, а само местоположение его – дорога здесь шла над крутым обрывом, а по другую сторону заросшей густым кустарником теснины, на еще более крутом каменистом обрыве, лепился небольшой городишко, названия которого никто из нас не знал.
Мы заказали вина. Хозяин – очень толстый, в широченных парусиновых брюках и рваной красной майке, сквозь которую пробивалась густая черная шерсть, а голова была голая, как бильярдный шар, – долго выяснял, какое вино нам нужно, потом принес его в двух больших, стеклянных кувшинах. Тут же возился с велосипедом долговязый парень с бельмом на глазу. Хозяин что-то ему крикнул, парень оторвался от велосипеда, скрылся в складе и через минуту вышел, неся четыре стакана, которые старательно вытирал собственной рубашкой.
Мы расположились на бочках у входа в сарай. Потягивая холодное кисленькое вино, любовались пейзажем – каменистым обрывом, громоздящимися друг на друга домиками с черепичными крышами и обязательной над всем этим колокольней. Парень возился со своим велосипедом. Хозяин куда-то исчез. Было тихо и мирно, только цикады без умолку звенели, совсем как у нас в Крыму.
Вскоре где-то на дороге послышался звук мотора, и к сараю подкатил на ярко-красном мотороллере солдат. Еще издали завидев его, долговязый парень бросил свой велосипед и поспешно скрылся в сарае.
Солдат прислонил свой мотороллер к дереву, вытащил из кармана пачку сигарет и, усевшись на бочке невдалеке от нас, закурил. Это был красивый, статный парень, очень смуглый, в кокетливо сдвинутой на затылок красной берсальерской феске с длинной синей кисточкой, небрежно переброшенной через плечо на грудь.
Через минуту возле него оказался хозяин с таким же, как у нас, кувшином в руках, на который солдат даже не взглянул.
– Чао, Пепино, – сказал хозяин.
Солдат ничего не ответил. Хозяин расстелил на одной из бочек чистенькую салфетку (нам он этого не предложил) и ловко, одним коротким движением, наполнил до самых краев стакан, не пролив ни капли. Все это сопровождалось веселым смешком и какими-то возгласами, в которых сквозило явное заискивание. Долговязый парень, забыв о велосипеде, стоял, прислонившись к косяку двери, и с любопытством за всем следил, слегка приоткрыв рот.
Солдат залпом осушил стакан и, так и не взглянув на хозяина, спросил:
– Где Розина?
В то же мгновение долговязый парень был послан куда-то на велосипеде, очевидно за Розиной, а толстяк, все так же дружелюбно похохатывая, подсел к солдату и налил на этот раз не один, а два стакана вина. Но солдат, ни слова не сказав, встал, взял свой стакан, ловко подкатил ногой маленький пустой бочонок и сел рядом с нами, обхватив бочонок ногами.
– Выпьем за любовь, – коротко сказал он и обвел нас всех своими красивыми, черными, злыми глазами. – За любовь, которой нету на земле.
Становилось интересно. Мы выпили за любовь, которая все-таки есть на земле. Солдат отрицательно качнул головой.
– Нету ее на земле. Нету!
Тут он вдруг решительно засучил рукав и обнажил до локтя волосатую, загорелую, мускулистую руку с вытатуированным на ней именем «Розина».
– Джироламо! – крикнул он.
Хозяин рысцой подбежал.
– Ты видишь, что тут написано?
– Вижу, – ответил хозяин.
– Что?
– Розина.
– Чье это имя?
Толстяк миролюбиво улыбнулся.
– Ты же знаешь, чье это имя, Пепино, зачем же ты спрашиваешь?
– А синьоры не знают. Скажи им!
– Ну, это имя моей дочери. Младшей дочери…
– А сколько мне было лет, когда я это имя на своей руке написал? А?
Пепино не сводил теперь своих черных злых глаз с толстяка, но тот все так же дружелюбно улыбался.
– Семнадцать, Пепино.
– А теперь мне сколько?
– Двадцать один.
– Так… – Пепино еще выше засучил рукав и, согнув руку в локте, заставил толстяка пощупать бицепс.
Тот с готовностью потрогал вздувшийся под коричневой кожей шар и, одобрительно хлопнув солдата по спине, сказал:
– Молодец, Пепино, молодец…
Нам тоже предложено было удостовериться в крепости Пепининых мускулов, после чего он, старательно застегнув рукав, спросил:
– Можно на эту руку опереться, а?
Мы дружно сказали, что можно.
– А вот меня заставляют вместо этого сжимать ее в кулак. Вот что меня заставляют делать. – Он сжал кулак так, что косточки на сгибах побелели. – А что делают кулаком, Джироламо? Знаешь ты это или нет? Отвечай!
Джироламо понимающе кивнул головой – знаю, мол, очень даже знаю, – а у Пепино, рука которого могла служить опорой любой женщине, у нашего бравого Пепино на глазах появились вдруг слезы, самые настоящие слезы.
Засунув пальцы в густую черную шевелюру, он несколько секунд молча просидел так, подергивая подбородком, потом вдруг заговорил, сначала тихо, потом все громче, громче.
Он говорил о том, что лучшего, чем он, шофера в Сессино нет, что за три года у него не было ни одной аварии, хотя меньше чем по сто километров в час он не ездит, что вот он купил мотороллер, а через год, когда уйдет из армии, продаст его и купит «фиат», что Розина все это знает, как и то, что он ни разу, ни в чем ее не обманул и с семнадцати лет, когда в первый раз поцеловал ее, ни на одну девушку не взглянул, и что вот теперь, когда до его возвращения домой остался какой-нибудь год, она, воспользовавшись его отсутствием, стала засматриваться на парней, он это точно знает, и даже знает, на кого именно, и так далее, в том же духе…
Монолог этот произносился довольно долго, сначала сидя, потом стоя, прерываемый только для того, чтобы осушить очередной стаканчик вина, и кончился неожиданно вдруг тем, что Пепино полез в боковой карман, вытащил бумажник, из него конверт, а оттуда фотокарточку. На карточке была изображена прекрасная блондинка с мокрой, по-модному вывернутой нижней губой, томным взглядом и поразительных размеров грудью.
– На, взгляни, – кинул он карточку толстяку Джироламо. Тот внимательно стал ее рассматривать. – А теперь переверни.
На обороте был написан какой-то адрес – нам тоже его показали.
– Ясно? – Пепино взял карточку, положил ее обратно в конверт, конверт – в бумажник, бумажник – в карман и застегнул пуговицу – Лили Брэдли! Миллион долларов за картину!
А может, он назвал и другую фамилию, сейчас не помню, но, в общем, речь шла о какой-то знаменитой американской киноактрисе, которая, как выяснилось из дальнейшего рассказа, явно была расположена к нашему Пепино. А рассказ заключался в следующем. Дней десять тому назад они с Джованни Кастеллани – все его знают, сын мельника из Гроттафератта, великий бабник – стояли в почетном карауле у могилы Неизвестного солдата. А нужно «сказать, что берсальеры – род войск, в которых служил Пепино, – это нечто вроде гвардии, в функции которой входит охрана президентского дворца и прочих парадно-официальных мест. И вот стоят они уже полчаса у венка, как вдруг подъезжает длинная белая машина, и из нее выходят две красавицы.
– Одна, вот эта вот, Лили Брэдли, я ее сразу узнал, другая, поменьше, черненькая, все время куталась в меха. Вышли, постояли, посмотрели, потом взяли из машины фотоаппарат и сфотографировали нас с Джованни. Потом подошли ближе, опять постояли, и тут Лили Брэдли, посмотрев на меня, сказала что-то своей приятельнице, и обе рассмеялись. Потом Лили Брэдли вынула из сумочки эту самую карточку, написала на ней свой адрес – вы его прочли: отель Плацца – лучший отель на Корсо, – подошла ко мне и как ни в чем не бывало расстегнула вот этот самый карман и сунула карточку туда. Потом сама застегнула карман, улыбнулась так, что я чуть сквозь землю не провалился, а Джованни весь позеленел от злости, взяла подругу под руку и села в машину. На прощание еще помахала ручкой… Ну, что скажешь, Джироламо?
