Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (книга регистрации .txt) 📗
По алфавиту первому готовить данные для стрельбы выпала честь мне. В этом вечное преимущество и вечный недостаток фамилии Абросимов. Контроль за моими действиями был поручен бывалому артиллеристу старшему лейтенанту Чижику. Кроме нас двоих, на наблюдательном пункте был Сашка Блинков — ответственный за связь. А связь с огневой позицией была наипростейшей: команды передавались по цепочке. Десять курсантов залегли на расстоянии метров тридцати друг от друга, чтобы дублировать команды стреляющего командира, то есть мои.
На огневой, помимо боевых расчетов, находились и командир батальона, и адъютант старший, и даже старшина Пронженко. Остальную часть курсантов увели в укрытие, и только группа командиров взводов да старший лейтенант Мартынов, еще не окончательно передавший дела Чижику, с биноклями в руках пристроились у сырой скирды чуть ниже и впереди наблюдательного пункта. Участия в стрельбах они не принимали. Для них это тоже был своего рода экзамен.
Я был уверен, что подготовка данных без учета смещения НП оказалась бы по силам любому третьекласснику. После того как мы определили расстояние до цели, на подготовку не ушло и минуты. Я передавал Чижику установки угломера, прицела и количество дополнительных зарядов, а он, поглядывая на буссоль, перепроверял меня и заносил данные в записную книжку.
При стрельбе приняты команды: «Заряд первый, второй, третий…» Чем больше количество дополнительных зарядов, тем дальше летит мина. По моим расчетам, требовался заряд третий. И старший лейтенант через Сашку передал эти сведения на огневую. Команды, как замирающее эхо, побежали по цепочке. Но в последний момент укоренившаяся артиллерийская привычка взяла над Чижиком верх, и он вместо «Одна мина» скомандовал: «Один снаряд» и следом после короткой паузы волнующее: «Огонь!»
Существует с давних пор детская игра в «испорченный телефон», когда фраза, переданная невнятным шепотом на ухо, по цепочке часто доходит до конца в невероятно искаженном виде. Тот, кто допустил ошибку, не расслышал, отдает фантик.
Примерно то же самое произошло и у нас. Слово «снаряд» отсутствует в лексиконе минометчиков, и поэтому курсант Радченко воспринял его по созвучию как «заряд», совершенно не вдумываясь в смысл.
— Один заряд! — передал он, хотя, конечно же, знал, что такой команды не существует. Но что делать, здесь он поставлен не рассуждать, а транслировать.
— Один заряд!
— Один заряд! — покатилось дальше, пока не споткнулось о Юрку Васильева.
У Васильева было «отлично» по артстрелковой, и такой вопиющей безграмотности он допустить не мог. Поэтому Юрка тут же решил внести исправление, отредактировать команду и передал:
— Заряд первый!
Старший на огневой, видимо, пожал плечами и приказал срочно убрать лишние дополнительные заряды — небольшие пакетики, вставленные в пазы оперения мины. И тут докатилась команда: «Огонь!»
Мы на НП смотрели во все глаза, надеясь понаблюдать за полетом мины — обычно ее бывает хорошо видно — и послушать характерный шелест. А мне еще надо было засечь место разрыва. Только на этот раз мы не успели ничего ни увидеть, ни услышать.
Прямо впереди нас, возле скирды, где на переднем склоне холма расположилась с биноклями группа командиров, ахнула мина, разметав по сторонам комья земли, и облако горчичного дыма повисло над полем.
Прежде чем самому пригнуться, я успел заметить, как плюхнулись, растянувшись на животе, Мартынов, Зеленский и все остальные. Дымок уже рассеялся, а они все еще продолжали лежать, словно приклеенные к земле. Я думаю, они изрядно перетрусили в эту минуту от неожиданности, и только командир роты, сняв шапку и вытирая мокрый лоб, заржал во все горло:
— Ну молодцы! Ну сработали! Трубка пять — по своим опять? Ладно, не тушуйтесь. Если не на ошибках учиться, то на чем же еще…
На НП прибежали перепуганные комбат и Абубакиров. Долго искали причину ошибки, даже просмотрели записи и мои и Чижика. Виноватых нашли, конечно. С Васильева и Радченко причиталось по фантику…
А пока надо было продолжать стрельбы.
После учений я подошел к Чижику. Мне показалось, что он до сих пор переживает случившееся.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?
— Да, — ответил он рассеянно. — Я слушаю вас.
— Почему вы спросили вчера, откуда я призывался в армию?
— A-а, вот вы о чем, — улыбнулся старший лейтенант. — Просто маленькая промашка. Такие вот дела-делишки. Фамилия ваша хоть и нечасто встречается, но однофамильцы у каждого есть. Мне уже доводилось знавать одного Абросимова.
— Когда? — вырвалось у меня.
— А прошлой осенью. На фронте.
— Его не Михаилом звали? — с надеждой спросил я.
— Может, и Михаилом. В армии, знаете, у командиров из старичков не принято обращаться по имени. Все больше по званию да по фамилии… Только тот Абросимов был не из этих мест, а откуда-то из Центральной России.
— Так ведь и я тоже жил под Москвой, в Калинине. В Джамбул я уехал после того, как отец ушел в армию. Надо было кончать школу.
— Так-так, — проговорил он, и в его глазах появилась заинтересованность. — А где воевал ваш отец, не знаете?
— На Западном. Последнее письмо пришло от него из Орши. Он бросил его прямо на станции. Я тогда еще в городе оставался, — говорил я сбивчиво и сумбурно. — Отец у меня старший лейтенант…
— Сапер?
— Сапер! — почти крикнул я, подавшись вперед всем телом.
— Лысый такой, да? Высокий.
— Ну не такой уж лысый, — обиделся я за отца, — но волосы действительно редкие, особенно спереди.
— Ты смотри! — тряхнул, как тряпкой, раненой рукой Чижик. — Вот так дела-делишки. Пока все сходится — и сапер, и старший лейтенант, и сын у него был…
— Почему был? — растерянно проговорил я, чувствуя, как внутри все холодеет.
— Вы не так поняли, — поспешил он успокоить меня.
— Так он жив, скажите? — молил я его глазами, боясь, что сейчас все оборвется, окажется очередной ошибкой «испорченного телефона».
— Думаю, жив. Скорее всего именно так.
— Но почему же от него никаких вестей? Уже полтора года!
— А вы не спешите, послушайте лучше, — сказал Чижик и дотронулся до моего плеча. — Я войну встретил на польской границе в Западном Особом военном округе. Под Барановичами в окружение попали. Кое-как прорвались с остатками стрелкового батальона. Немцы уже Минск заняли. Так нам пришлось его с севера обходить. Шли лесными тропами, главным образом ночью. Уже перед самой Березиной встретили большую группу бойцов и командиров. Они также пробивались по тылам. Были среди них и саперы. Именно тогда я и познакомился со старшим лейтенантом Абросимовым…
— А потом?
— Что потом? — засмеялся Чижик, и безбородое лицо его покрылось сеточкой трещин, как старая резиновая грелка. — Потом долго советовались, то ли к своим пробиваться через линию фронта, то ли партизан искать. Выбрали первый вариант. Шли на восток больше месяца. Как шли, говорить не буду, и так понятно. Но форсировать Днепр на виду у немцев таким большим числом людей было рискованно — боеприпасов у нас почти не оставалось, и мы разделились на две группы. Абросимов с другой группой ушел. На юг. Больше мы не виделись. Если они не смогли тогда переправиться, то позже наверняка встретились с белорусскими партизанами.
— Но ведь и оттуда можно присылать письма, — с сомнением заметил я.
— Связь со многими партизанскими группами до сих пор затруднена. Там, брат, не до писем. Радисты не в каждой группе есть.
— А как вы расстались? — спросил я, все больше волнуясь, щеки мои горели. — Он ничего не говорил?
— А чего тут скажешь? Хлопнули друг друга по рукам, и все. Только и сказал, помнится: «Ну, будь!»
Забыв про чины и должности, я схватил его за плечи.
— Это его слово! — крикнул я, задохнувшись. — Товарищ старший лейтенант, это мой отец!
12 февраля на Кубани наши войска в результате решительной атаки овладели городом Краснодар, а также заняли районный центр и железнодорожный узел Тимашевская, районные центры и железнодорожные станции Роговская, Пинская, Новотитаровская, районный центр Тохтамукай.
