Твоя заря - Гончар Олесь (мир бесплатных книг .txt) 📗
Латыш это решительно отмотал. Никакой конопли по ночам, никакой ступы! Ночь дается, чтобы отдохнуть парню, ему же расти, сил набираться...
Не там ли, на переговорах в глинищах, и этот Кирик, то бишь Кирилл Петрович Заболотный, брал первые уроки дипломатической премудрости? Не тогда ли он ужо кое-что наматывал на ус, прислушиваясь, как неуступчивый, со стальными нервами Ян Янович, все взвесив, все предусмотрев, в конечном итоге добивался для хлопцев надлежащих гарантий и навязывал тому, в чумарке, свои условия, сметливо, с неколебимой выдержкой обуславливал каждый пункт крутых глинищанских соглашений. Ибо все там следовало предусмотреть: где парень будет спать, чем будут кормить малого тернопщанина, сколько аршин и какой именно материи наберут осенью этому соколу на штаны, а сколько еще и зерном добавят, да чтобы не суржиком, не отсевками... Отбывать же срок хлоицу до покрова и ни днем больше...
- Принимаете?
- А куда денешься...
- И чтобы никакой кривды, никакого рукоприкладства, потому что да это суд... Союз "Рабземлсс" начеку батрацких интересов.
- Да знаем.
- Ну, значит, и баста!
Кончается дипломатия тем, что хлопцы, Грицко, Иван и Степан, понурив головы, с кнутами, скользящими позмеииому им вослед, оставляют свои родные глинища, покидают отца, который стоит опечаленный, с глубоко запавшими щеками и сердитым усом, встопорщенным грозное, чем обычно, и мудрого своего латыша покидают, и нас с Кириком, и сестренку свою Ялосоветку с глазами, полными слез. Вернейшие наши друзья, шутники и выдумщики, надолго они теперь отправятся по чужим стежкам, исчезнут для нас на все лето, затеряются в безвестности хуторов, словно где-нибудь на других континентах. Даже в большие праздники нам их не видеть, не отпустят живоглоты хлопцев до седых заморозков, до покрова,- нужно ли удивляться, что Ялосоветка, проводив братьев, не день и не два еще станет лить слезы о них, и со временем, хотя слезы уже и высохнут, она все будет уноситься мыслями братьям вдогонку, целое лето оставаясь в тревоге: как там они? Не разбили ль кого жеребцы всполошенные? Не поднял ли Степана бык на рога?
Ялосовотка - создание болезненное, квелое, после ;1иыь1 такое бледное, прямо светится, поэтому не только отец, но и братья Ялосоветку жалеют, помня материнский завет.
Стоит девчонке взяться своими тоненькими, как соломинки, руками за ухват, чтобы достать из печи чугун с картошкой, тут же кто-нибудь из хлопцев отстранит сестренку, оберегая, чтобы не надорвалась, сам будет тужиться у того чугуна, а если это Кирик, так он еще и пошутит:
- Тяжело в печь, а из печи это мы играючи...
Наверное, не бывает воскресенья или какого праздника, чтобы во дворе Заболотных нс появился мальчишка или девчонка из слободы, придет, прижимая к груди крынку, завязанную в платок: мама молока прислали. Или еще: вот вам молозива передали... Пусть и не родственники, а не забывают люди Заболотных, их осиротевшую без матери хату.
А чем Заболотныо богаты, так это соловьями: каждую весну в их вербах соловьев полно! В ту пору, когда птицы, ошалев от пения, заливаются, когда они аж стонут вокруг хаты в зеленых ветвях верб, да если еще это будет весенний воскресный день, а то и сама пасха, то есть когда наши слободские хатки станут еще белее, так и засияют стонами против солнца, а где-то там, на седьмом небе, неугомонный Клим будет вызвенькивать в колокола свое вдохновенное "Клим - дома, Химы - нету", когда все над селом и над нашими балками исполнится особенной чистоты, согласия и торжественности,Заболотный-вдовец в такой день, оставшись дома со своей дочкой, достанет ей из сундука самое большое семейное богатство - цветистый кашемировый платок, развернет и степенно в руки подаст:
- Повяжи мамин, Ялосоветка.
Повяжется девочка послушно, окутается маминой красой и сядет у вербы перед отцом, который долго-долго будет на нее смотреть, всматриваться пристально, и мы знаем - почему: в этом платке Ялосоветка вылитая мать.
- Мама твоя платок этот очень любила...
Сидит на завалинке, смотрит на притихшую дочурку, на единственный образ любимой жены, оставленный его жизни, и слушает, как на колокольне во все нарастающем темпе звонят, играют, вытенькипают Климовы колокола.
Вот они точно в жаркий танец пустились, торопятся, разгоняются больше и больше, весело-празднично выговаривая весенней Терповщине:
Клим - дома!
Химы - нету!
Хима - дома!
Клима - нету!
Тенькают, климкают, вызванивают радостно, отплясывают на колокольне все шибче, вызывая своим танцемсостязанием добрые улыбки во всех концах села.
А как-нибудь попозже Ялосоветка тайком позволит и Кирику повязаться маминым платком: "И ты в нем тоже на маму похож... Брови - - как у нее..." Хоть маму она вряд ли и помнит.
Отдзинькают, отбамкают пасхальные колокола, и пойдут снова будни. Отец Заболотный приладит в повети станок, но не ткацкий, который всю зиму бухал в хате, а столярный, и неспешно изо дня в день будет мастерить окна да двери людям, а мы с Кнриком, как и в прошлом году, опять окажемся в роли пастушков в стопи. У всех дела, и даже для Ялосоветки найдется работа, с нею сговариваются слобожанские женщины стеречь на левадах полотна, разостланные для отбеливания, присматривать, чтобы по ним гуси нс ходили, н оставляли лапчатых своих следов. День по дню будет скучать в одиночестве Ялосоветка возле тех полотен, а в жарынь девчонка укроется в тони вербы, сядет и, склонив голову в позе маленькой мадонны с подаренной латышом глиняной куклой па руках, будет ее укачивать да чуть слышно напевать писклявым голоском:
Запрягайте кон! в шори, кон! ворон"
Та и чешем догапяти л1та МОЛОДА...
Заболотный не спускает глаз с полотна автострады, наверное, витает и он мыслями где-то там, в наших балках соловьиных. Может, и ему напомнило это гудроновое полотно те далекие терновщанские полотна, которые что ни лето белели, выстланные по нашим левадам,- даже и сейчас белеют они оттуда сквозь вьюгу времени... Натканные за зиму, сошли со станка суровые, грубые и" невзрачные, еще их надо золить, а побывав в кадке с пеплом, вызолев, день за днем выбеливаются на солнце, пока из серых станут белыми как снег, а Ялосоветка их сторожит да писклявонько над ними поет уже о том, кто с нею "на рушничок встанет"... Светятся полосы полотен, днем прямо ослепительные, и если бы в то время кто с самолета взглянул па них, вряд ли и догадался бы, что это за таинственные знаки белеют пасмами на зеленой земле. А то все белели педоспапньк1 ночи наших матерей, то набиралось чистоты от солнца чье-то приданое, будущие рушники, цветами расшитые знаки чьей-то доли.
Звучит рядом тихая, словно из дали лет прилетевшая мелодия - Заболотный что-то там за рулем гудит себе под нос...
- Как это сказано,- обращается он вдруг ко мне,- догонять лета молодые!.. Сумела же чья-то душа так вот выразить себя...
Купальское огнище полыхает в синих сумерках наших левад, девушки в венках вокруг головы - на ниточке нанизаны у каждой крупнолепсстковые цветы мальвы, украшающей многие хаты. Да и меньшие девчата-подростки шмыгают здесь, во.чбужденные, запыхавшиеся, они тоже в венках, глаза блестят, эти козы боятся, что мы будем гоняться за ними да обрывать с них венки, боятся и в то же время ждут наших мальчишеских шутливых налетов, но покамест мы их не трогаем, пусть прыгают и Катруси, и Одарочки через костер, где и мы наперебой демонстрируем отвагу и ловкость, а потом, распаленные, с обгоревшими бровями, будем гоняться в сверкающей темноте за юными подругами, жарко обжигать им крапивой поджилки, а они, ныряя в гущину левад, будут взвизгивать пугливо и весело, даже зазывно. Способен ли кто-нибудь из современных ощутить вес чары нашей летней терновщанской ночи, все эти игры-шалости по балкам среди свисающих до земли вербовых кос и звездных котловин, среди зарослей, где было так жарко от сверкающей глазенками темноты, от благоухания любистков-мят да учащенного дыхания убегающей, еще не названной любви? Нечто было тропическое в той смятенной расплывшейся тьме с ее духом по-ночпому странного зелья хмельного, где юные упругие и знойные уста лепетали навстречу обрывки невнятных признаний, отчаянных, йемыслимо-счастливых, как первая влюбленность...
