Москва слезам не верит - Черных Валентин Константинович (читаем книги бесплатно .txt) 📗
– Ну, это вы что-то разгорячились, – усмехнулся поэт. – Театр, тут я согласен, действительно скоро отомрет, но книги, кино…
– А вот вспомните мои слова лет через двадцать!
– Ну, через двадцать! – рассмеялась Катерина. – Через двадцать вообще все по-другому будет.
– Не так уж это и много – двадцать лет, – грустно заметил Антон.
– Ну да! – сказала Катерина. – Через двадцать лет я уже старушкой буду.
– Это вы сейчас так думаете, – печально улыбнулся Антон. – Поверьте мне, в сорок лет вам будет казаться, что теперь только и начинается ваша жизнь.
– В сорок-то! – Катерина расхохоталась. Она и предположить не могла, что через двадцать лет Рачков все эти слова про телевидение будет говорить ее дочери. А она, Катерина, только в сорок встретит и полюбит человека, который жил в Москве в одном микрорайоне с ней, и они ездили в метро по одному маршруту несколько лет и не могли встретиться раньше и, может быть, встречались, но не обратили друг на друга внимания.
А пока Людмила поставила на проигрыватель новую пластинку, и Катерина снова танцевала с Рачковым, а Людмила с Гуриным.
Гурин танцевал серьезно, старательно выполняя фигуры быстрого фокстрота, которые, вероятно, недавно выучил.
– Свободнее, – подбадривала его Людмила. – Представьте, что вы на хоккейном поле.
– У нас не поле, у нас площадка, – поправил ее Гурин.
– Вы на площадке! Я шайба! И вы меня ведете к воротам.
Это сравнение развеселило Гурина, он стал двигаться свободнее, даже пытался импровизировать.
– Расскажите про Прагу, – уговаривала его Людмила.
– Да я Прагу только из окна автобуса видел.
– Вам что, не разрешают ходить по улицам? – удивилась Людмила.
– Почему? Разрешают. Мы один раз походили по магазинам. Но деньги сразу потратили, а потом чего ходить?
– А музеи? – спрашивала Людмила.
Гурин рассмеялся.
– Тренер, когда нас отпускает, всегда говорит: а теперь по музеям. Мы магазины музеями называем. Между прочим, там в магазинах, как в музеях, есть на что посмотреть.
– Говорят, в зарубежных магазинах все есть? – спросила Людмила.
– Все, – подтвердил Гурин. – И мужское, и женское. Я, правда, женское не покупал, так, для матери платок и кофту, а те, у кого жены, много и женского, и постельного, и по хозяйству – всяких кофемолок, фенов купили.
Ладно, подумала Людмила, при первой же зарубежной поездке проверим твои чувства. Надо только точно узнать, какие в Швеции размеры, в разных странах все по-разному. При случае надо спросить Еровшина про Швецию, если этот случай будет, конечно. Еще она решала про себя, продолжать ли представляться Гурину дочкой академика или признаться, что разыграли. Нормальный розыгрыш. Поймет. На дочках академиков он ведь раньше жениться не собирался. А квартиру, пусть однокомнатную, ему дадут, когда женится.
– Вы о чем задумались? – спросил ее Гурин.
– О жизни, – ответила Людмила – это была правда.
Рачков, танцуя с Катериной, продолжал рассказывать о телевидении.
– А что вы заканчивали? – спросила Катерина.
– А заканчивать пока нечего, – объяснил Рачков. – Еще никто не готовит таких специалистов. Но со временем у нас на телевидении будет все. И свои институты, а может быть, даже своя академия. Понимаете, всегда очень важно точно сориентироваться. Скажем, когда начиналась авиация, надо было догадаться вовремя в нее прийти. Тогда все авиаторы были героями. Или атомная физика. Те, кто в свое время сделали правильный выбор, сегодня имеют все: квартиры, машины, дачи, награды. То же самое и с телевидением. Мы сегодня у самых истоков, но телевидению принадлежит будущее. Кстати, вы были на телевидении?
– Конечно, не была.
– Непременно побывайте. Это очень интересно!
– А как?
– Я вам выпишу пропуск.
И сразу жизнь стала осмысленной. Теперь Катерина спешила домой с работы – ведь мог позвонить Рудольф. Он с матерью и младшим братом недавно получил двухкомнатную квартиру в Черемушках, когда-то там была деревня, а теперь вырос один из первых в Москве микрорайонов из блочных пятиэтажек. Дома собирали из бетонных блоков так быстро, что не успевали строить ни магазины, ни телефонные станции. Домашний телефон Рачковым еще не поставили, поэтому Рудольф звонил из телецентра, в перерыве между передачами. И Катерина сидела вечерами дома в ожидании его звонка.
Конечно, у нее состоялся разговор с Людмилой, все-таки это был ее знакомый.
– Тебе он нравится? – спросила Людмила.
– Очень, – призналась Катерина.
– Бери, – великодушно согласилась Людмила. – Я займусь Гуриным. Для меня он перспективнее, так, во всяком случае, мне кажется.
– А Рудольф? – допытывалась Катерина. – Ты же его больше знаешь. Расскажи, какой он?
– Нормальный, – ответила Людмила.
Катерина почувствовала, что Людмила что-то недоговаривает.
– А все-таки, – настаивала Катерина.
– Была я у него на телевидении. Потом собрались в компании. И он тут же полез мне под юбку.
– А ты?
– Дала ему по яйцам.
– Как? – не поняла Катерина.
– А вот так!
Людмила подошла к Катерине, обняла и саданула ей коленкой между ног.
– Прием безотказный, – объяснила она.
– Зачем? Может быть, он хотел тебя поцеловать?
– Я это сделала уже после поцелуя, когда он завалил меня на тахту и стянул трусы.
– Неужели он такой? – ужаснулась Катерина.
– Все они такие. Но надо отдать ему должное. Приставания он тут же прекратил. В общем, понятливый.
Зазвонил телефон.
– Бери трубку, – сказала Людмила. – Мои уже отзвонились.
Катерина сняла трубку и сказала:
– Алло, – она чуть протянула – «о», так всегда отвечала Изабелла, и Катерине казалось, что это очень женственно.
– Это ты, Катерина? – спросил Рудольф.
– Я.
Ей нравилось, что Рудольф называет ее Катериной. Свидетельство о рождении получал отец, и он настоял на том, чтобы вместо «Екатерина» записали «Катерина». Никто же не зовет «Екатерина», зовут или «Катерина» или «Катя», а Екатерина была только царица, объяснял он. Мать потом рассказывала, что отец был не совсем трезв, а председателем сельсовета был его фронтовой друг, – как отец попросил, так он и сделал. Теперь при прописке в милиции удивлялись и даже предлагали заменить паспорт, чтобы записать имя правильно, но Катерине нравилось, что оно у нее особенное.
– Что у тебя завтра во второй половине дня? – спросил Рудольф.
– С пяти я свободна.
– Я тоже. Может быть, тогда в шесть часов встретимся в кафе «Молодежное»?
– Я согласна. Только говорят, туда невозможно попасть. Очередь на несколько часов.
– Это мои проблемы. Обо всем уже договорено. Расскажи, как ты провела день? – Рудольф любил в перерыве между передачами поговорить по телефону.
Что же ему рассказать, лихорадочно соображала Катерина. Как восемь часов отстояла у пресса или как ругалась, что не привезли заготовки и весь участок стоял без работы сорок минут – некоторые работницы даже успели сбегать в ближайший универмаг?
– Нормальный день, – ответила Катерина.
– А какие лекции были?
– Тебе пересказать содержание?
– Нет-нет, – рассмеялся Рудольф. – В этих твоих альдегидах я ничего не понимаю. Я даже таблицу Менделеева забыл.
– А какой у тебя день? – спросила в свою очередь Катерина.
– Насыщенный, – усмехнулся Рудольф. – Уже три выпуска новостей про уборку урожая, а также тонны чугуна и стали. Передача про кинолюбителей. Один идиот взял профессиональную камеру, год вкалывал на Колыме и весь год снимал. Мы отобрали десять минут из его двухчасового фильма.
– Он был рад? – поинтересовалась Катерина.
– Не думаю, – посмеиваясь, ответил Рудольф. – Его гонорар не оправдает даже затрат на пленку.
– Но, может быть, он снимал свой фильм не ради денег? – предположила Катерина.
– Не продается вдохновение, но можно рукопись продать, это еще Александр Сергеевич Пушкин говорил.
Надо запомнить, подумала Катерина. Рудольф рассказывал, как кинолюбитель упрашивал вставить еще несколько планов; издевался над профессиональным идиотом, который решил заняться кино, поразить красотами Севера, хотя какие красоты в черно-белом телевидении, на экране, где можно рассмотреть лицо человека, только если оно снято крупным планом.
