Энергоблок - Медведев Григорий Устинович (мир книг txt) 📗
– Да-да-да… Да-да-да… – бормотал он в ответ.
Какое-го время Палин сидел словно в отупении, безучастно глядя на жену. То ли невольно, а может, по какой-то внутренней закономерности движения его взбудораженной души перед мысленным взором Палина стали возникать вдруг картины из прошлого.
…В городском саду играет духовой оркестр… Грустная музыка далекого вальса. По-теперешнему – очень наивные слова… И все равно дорогие… Круглая, огороженная высоким деревянным частоколом, танцплощадка, прозванная «тетеревиный ток» из-за частых пьяных драк…
Но для него это было место памятно. Там он впервые увидел Соню…
Рябой на фоне неподвижной листвы диск луны. Струящаяся, будто с крон деревьев стекающая музыка… Соня танцует. Стройненькая, белокурая… Рассыпчатый шелк волос…
«Березка…» – подумал тогда Палин.
Большие ясные доверчивые глаза… Березка, Березка… Он так и звал ее до того самого дня…
Ах, если бы праздничная комиссия, инспектируя территорию склада, по невежеству своему не сделала тогда предписание сдвинуть в одно место бочки с радиоактивными жидкими отходами солей плутония и пятого урана… Если бы… Тогда все для них с Соней было бы иначе…
Но произошло… Сдвинутые вместе, бочки образовали критмассу…
Значительно позднее Палин узнал, что всего лишь четырех килограммов плутония этих веществ в чистом виде достаточно, чтобы обеспечить ядерный разгон. В сдвинутых бочках было гораздо больше…
Взрыв на складах был очень мощный, хотя и не достиг полных параметров атомного.
Позже подобное явление получило название СЯР – самопроизвольный ядерный разгон…
Попавшие в эпицентр погибли сразу. Не меньше бед принесло и радиоактивное облако, низко пронесшееся над городом, лесами и полями.
Сонечка Палина, лаборантка объектовской ТЭЦ, и две ее подружки по дороге домой были накрыты облаком взрыва в полутора километрах от места аварии. Оставшийся путь доехали на рейсовом автобусе.
Спустя час – температура, рвота, понос, отеки. С неотложкой отправили в медсанчасть…
Доза, ею полученная, составила двести пятьдесят рентген. Кроме того, надышалась и наглоталась активности внутрь. Вся распухла. Выпали волосы…
Палин неделями дежурил у ее изголовья. С содроганием смотрел на жену. Милой Березки больше не было… На койке лежала отекшая, облысевшая и сильно постаревшая женщина. Лишилась сна. Лежала с открытыми глазами, тупо уставившись в пространство перед собой…
– Сонечка, милая, – просил Палин, – усни хоть немножко.
Пустые серые глаза. Глухой голос:
– Нету сна, Вова… Мне кажется, я никогда не спала. Странно думать, что где-то спят люди… А ты храпел ночью…
Палин покраснел. Соня пристально посмотрела на мужа и твердо сказала:
– Бросай меня, Вовка. Зачем я тебе такая?..
– Никогда! – ответил Палин.
Соня вдруг сильно побледнела и потеряла сознание.
– Ей вредны эмоции. Положительные тоже… – сухо сказал лечащий врач. – Нервная система еле дышит…
Лечили тогда примитивно. Давали есть сырую печень, кололи витамины и… покой… А там, куда кривая вывезет… Вся надежда на природные силы организма.
Соня ела сырую печень через силу. Плакала. Все время тошнило. Палин отирал слезы и кроваво-красный печеночный сок, при разжевывании выступавший по углам рта и струйками стекавший вниз.
Перед аварией Соня была беременна на третьем месяце. После облучения произошел выкидыш…
Отходили Соню с трудом… Вернулась домой – другой человек. Отеки, вялость. Потеряла интерес к работе, жизни. Безразличие к людям, вещам, родному дому…
Медленно, очень медленно возвращались к ней какие-то, крохи прежних сил и энергии. По существу, она стала глубоким инвалидом. Моча долгое время была радиоактивной. Неспокойная кровь. Стойкая лейкопения…
Сильно кружилась голова. Ноги плохо слушались. Заново училась ходить. Помощь Палина отвергала, говоря:
– Если не веришь, что научусь сама, лучше уж сразу закопай меня…
Ходила, держась за стену дома. Палин шел рядом, страховал.
Неожиданно врачи посоветовали рожать. Может быть, роды встряхнут организм и дело быстрее пойдет на поправку. Но легко сказать!.. Долгие годы – хроническая лучевая болезнь, привычные выкидыши…
Сашку родила в тридцать шесть. Очень слабенький. Синюшный. Еле выходили…
В довершение ко всему у Сони внезапно открылась сахарная болезнь. Высокое давление. Частые гипертонические кризы, никудышные нервы, слабое сердце…
И вот теперь она, Сонечка, милая белокурая Березка, которую он сразу и на всю жизнь полюбил тогда, с обостренным чувством опасности пытается таким вот своеобразным бабьим способом выручить его, Палина, своего мужа, уберечь семью, гнездышко свое…
У Палина сжалось сердце. Он встал, обнял ее за плечи.
– Успокойся, Сонечка, прошу тебя!
Майор тоже встал и со смущенным выражением на лице вышел из-за стола.
– Не надо так переживать… Не надо, прошу вас, успокойтесь…
– Что мне делать? – довольно грубо спросил Палин майора, держа всхлипывающую Соню под руку. – Отсидеть пятнадцать суток или штраф?..
По лицу майора пробежала тень, но он сдержался и, глядя на Палина несколько задумчиво, сказал:
– Вы все же пройдите в исполком… – и, заколебавшись, добавил: – А об остальном после… Потом… Зайдете завтра…
Он проводил их до двери, плотно закрыл ее за ними, и лицо его сразу приняло откровенно озабоченное выражение. Подумал вдруг, что зря «клюнул» на это место и переехал так близко к атому. Оказывается… И его вдруг не на шутку охватило серьезное беспокойство за детей своих…
6
Майор Дронов в задумчивости стоял у зарешеченного окна. Тревога не проходила. Смотрел сквозь решетку на маленький заброшенный внутренний дворик, окаймленный П-образным зданием милиции и глухим деревянным забором.
Взгляд Дронова метался по замкнутому пространству двора, упираясь то в деревянные стены здания, обшитого ссохшейся от времени доской с шелушащейся белесоватой синей краской, то в забор, как-то неровно просевший на грунте, то скользил по прибитой дождями нехоженной рябоватой корке подсохшей пыли…
– Да-а… – сказал он тягуче, отмечая какое-то странно незнакомое звучание своего голоса. Ему стало неуютно. Передернул плечами. – Задумаешься тут… – снова сказал он, будто не своим, сдавленным голосом.
В дверь постучали. Майор вздрогнул. Энергично прошел к столу.
– Войдите!
Вошел директор атомной электростанции Мошкин. Неуверенно затоптался у дверей. В огромных черных глазах его блуждало удивление. Похоже, он не находил здесь того, кого хотел увидеть.
Дронов узнал директора АЭС. Он весь как бы метнулся навстречу большому начальнику, первому человеку в городе, который оказал ему честь, и вот теперь стоит на пороге и смущенно топчется. Где-то в глубине сознания у майора все же мелькнуло: «Все правильно… Советскую исполнительную власть представляем мы…»
Но внешне Дронов порозовел. На лице готовность, напряженность. Руки невольно забегали по столу, наводя еще больший порядок. Он несколько раз как-то дернулся плотным корпусом в сторону Мошкина и, наконец, совладав с собой, густо-красный лицом, сдавленным голосом попросил, указывая рукой на стул:
– Прошу вас, товарищ Мошкин, садитесь. – И подчеркнул – Рад видеть вас у себя в гостях!
Мошкин все еще смущенно стоял у двери. Ему очень хотелось узнать, куда подевался Палин. В душе, в груди своей он все еще ощущал неприятный холод, сдавленность, отдаленно напоминающую боль.
Торбин был с ним враждебно сдержан после инцидента, чаще обычного груб. Прямо не говорил, но всем видом своим, неожиданно изменившимся отношением давал понять, что он, Мошкин, перебрал, поторопился с милицией. Дал волю эмоциям… Не подумал…
И тогда Мошкин понял, угадал тайное желание, приказ начальника главка. «Уладить! Замять!..»
Поняв это, не стал звать водителя. Сам сел в «Волгу» и подкатил к милиции…
– Прошу вас! – уже свободней и радушней пригласил Дронов. В глазах его сияли радостно-смущенные искорки. – Чему обязан, товарищ Мошкин?..
