Радуга просится в дом - Дроздов Иван Владимирович (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Сидя на лавочке, Катя рисовала одну картину за другой: думала о Белове. Ей почему-то казалось, что с Майей и, тем более, с Вадимом Петровичем ничего не может случиться. А вот Павел Николаевич…
Впрочем тут же старалась разубедить себя: почему с ним должна случиться беда? Он что, грести не умеет, или сил у него нет?.. Катя невольно улыбнулась. Она на мгновенье представляла себя возле Павла Николаевича, и ей становилось смешно: она, такая маленькая рядом с Павлом Николаевичем, тревожится не за себя, не за Майю, а за человека сильного, смелого. Но почему непременно смелого? Разве Катя видела Белова на войне или в какой-нибудь опасной переделке?.. Нет, Катя не видела Павла Николаевича в трудном положении, но Катя верила и в силу, и в смелость Белова. И если бы кто-нибудь вздумал оспаривать эти его качества, Катя бы горячо доказывала свою правоту, она бы сумела убедить кого угодно. И все-таки ей было страшно. Не за себя, а за Павла Николаевича. Сердце восставало против всяких логических умозаключений. «Павел Николаевич в опасности! Он, наверное, попал в беду!..»
Стало светать. Девушка не заметила первых признаков зарождающегося утра, не увидела она и момента, когда прямо перед ней обозначилась полоска камышового островка, а над черной полоской задрожал слабый, еле пробивающийся свет. Она смотрела, и слушала, напрягала нервы до звона в ушах; каждый посторонний шорох приводил ее в смятение. Она готова была пуститься вплавь, но только не стоять на месте. Потом спохватилась: «Рассвет. Утро!..» И стала выталкивать лодку из камыша. Толкала лодку, упиралась шестом в илистое дно. И лодка подвигалась. Вот она выдралась из камышей, и волны подхватили ее, понесли к камышовому островку, видневшемуся теперь отчетливо впереди.
Коснувшись бортом камыша, не стала забираться в него, отвернула нос в сторону открытой воды, плыла по волнам. Огибала «островок», прислушивалась, вглядывалась в даль. Утро размыло чернильную темень, обнажило шумливые гребешки волн, развесило над озером серые громады туч.
Кате почудился голос:
— О-го-го-о-о!..
Девушка от неожиданности выронила шест. Волна подхватила его и отшвырнула далеко в сторону. Катя кинулась к корме, потом к носу: дважды поскользнулась, чуть не опрокинула лодку. Хотела грести ладонями — где там! Плоскодонка крутилась на волнах, черпая бортом воду. А шест уже потерялся из виду. Катя обхватила руками голову, расплакалась. Лодку прибивало к камышам.
— Лю-ю-ди-и! — снова раздался зов.
«То мне послышалось! — подумала Катя. — Я начинаю терять рассудок».
— Ого-го-о!
Катя привстала на лавочке, застыла в напряженном ожидании. Тем временем лодку прибило к камышам, и она мерно покачивалась на волнах. Зов повторился: «О-го-го!..» Сомнений быть не могло. Кто-то зовет на помощь. Но кто? Павел Николаевич! Он упал в воду и взывает о помощи. Что же я стою? Скорее, скорее!
Катя схватилась за камыши, рванулась вперед. Лодка подвинулась. Еще рывок, еще… Лодка выскочила в узкий коридор, устремилась к камышовой редине. Без труда подмяла низкие остренькие камышины, зашуршала по ним, словно по песку. Снова раздался крик: «Помоги-и-те-е-е!» Кричал мужчина. Да, то был Павел Николаевич. Сомнений быть не могло. Катя отчетливо слышала его голос. Девушка привстала на корме, поднесла ладони к губам, но… крикнуть не могла. От волнения перехватило горло. Катя снова схватилась за камыши, но тут увидела впереди себя лодку, различила кожаную куртку Вадима Петровича. Златогоров стоял на корме и, опираясь на длинный шест, смотрел в ту сторону, откуда доносился крик. Казалось, он видит Белова.
Крик повторился снова: «Помогите-е-е!» Совсем рядом. Катя опустилась на лавку, точно парализованная. В каком-то шоковом состоянии она смотрела на Златогорова и ждала от него действий. Но Вадим Петрович по-прежнему стоял неподвижно. Крик раздавался снова и снова — он доносился с той стороны, где был Златогоров. Неужели Вадим Петрович не слышит?
Катя зацепила в ладони пучки камыша, подтянулась, еще зацепила, еще подтянулась. Увидела, как между пальцами, на кулачках, проступила кровь, но даже и не подумала, не вспомнила, что камышинки острые, что надо осторожнее, тише. Нет, она хватала то один пучок, то другой, тянула и тянула лодку. Она уже подплывала к Вадиму Петровичу, ясно различала его сутуловатую спину, серую широкополую шляпу, видела ружье, ягдташ. Златогоров, видимо, тоже услышал зов о помощи: он резко подался вперед, поплыл к соседнему камышу.
Катя поспешила за Вадимом Петровичем. Поверх камышей она увидела перевернутую лодку, плавающего возле борта Белова. «Павел Николаевич!..» И стала лихорадочно грести руками.
Потом над самой ее головой раздалось:
— Держи шест! Слышишь?..
Вадим Петрович подал ей запасной шест, лежавший на дне его лодки.
Она приняла шест, и оба они поплыли к Белову.
Завидев спасителей, Павел махал им рукой, что-то кричал, но Катя ничего не могла разобрать. Она видела мокрое лицо Павла Николаевича, неистово толкала лодку, но сказать слово не могла. Она и помочь не могла Павлу Николаевичу: не находила места, толкалась лодкой то о борт лодки Вадима Петровича, то о корму перевернутой плоскодонки Белова. Видела, как Вадим Петрович тянет за руки Павла Николаевича, слышала смех, шутки… Катя чувствовала себя счастливой. И лишь только тогда, когда Павел Николаевич весь мокрый, но с улыбкой на лице подносил ко рту протянутую Златогоровым флягу со спиртом, девушка пришла в себя: улыбнулась, кивнула Павлу Николаевичу. В ответ он поднял над головой флягу.
24
Возвращались с охоты молча. Говорил один Златогоров. Все случившееся на озере Вадим Петрович пытался представить в смешном свете и беспрерывно подшучивал над Беловым. Правда, в его словах звучала невеселая, фальшивая нота; он и улыбался как-то неестественно, и говорил будто бы через силу, но все это замечала только Катя. Она всю обратную дорогу сидела в углу заднего сидения и, сославшись на усталость, не отвечала на вопросы Златогорова. Порой она полностью отключалась, не слушала Вадима Петровича, пыталась отвлечься, забыться, даже глаза закрывала в полудремоте, но мозг ее продолжал работать упорно и лихорадочно. Ей все время представлялся сухощавый седоволосый «Костя», слышался горячий шепот Вадима Петровича: «Ты должен завалить перевод того… углегорского».
Катя в бессильной досаде стискивала зубы, закрывала глаза и чуть заметно покачивала головой. Так ей было легче переносить муки сердца.
На квартиру приехали ночью. Катя долго не смыкала глаз, смотрела на ширму, за которой размеренно и шумно дышал спящий Сергей. Ей хотелось выговориться, выплакаться, но ни с одним человеком на свете она не разделила бы своих мучений. Никогда не узнает о них и Павел Николаевич, нет — она ни за что ему не скажет о том, что слышала там, в домике. И Сергею не скажет — ему тем более! Зачем?.. Разве что Ирине?.. И ей не расскажет.
Встала раньше всех, оделась и вышла на улицу. Троллейбусом доехала в центр столицы, в справочном узнала адрес издательства. Еще ночью она решила поговорить с седым «Костей», начистоту выложить все, что думает о махинациях с переводом. В случае надобности она пойдет к другим начальникам, к высшим, и даже самым высшим, но Павлу Николаевичу поможет. Он ведь даже и не знает, какие тучи собрались над его любимым детищем.
Дождалась девяти часов, поднялась в лифте на пятый этаж. Встретившаяся в коридоре девушка показала кабинет главного редактора. Подойдя к двери, увидела табличку: «К. И. Саврасов». Перевела дыхание. Слышала, как бьется сердце. Во рту стало сухо. Еще раз передохнула, вошла. Узнала «седого», стало немного легче. Так это он, значит, К. И. Саврасов. А «седой» не поднял голов, не взглянул на вошедшую. Когда же Катя спросила: «Можно?», — редактор оторвался от бумаг, бесстрастно сказал: «Вы уже вошли». И продолжал смотреть на девушку, а она смотрела на него. И думала: «Неужели не узнает?..» Саврасов не узнавал. И ничего не говорил. А выражал готовность слушать. И Катя сказала: «Там, на озере, я невольно, подслушала ваш разговор…» Саврасов как-то вдруг ожил, глаза его остро блеснули, он подался вперед, прищурился. «А вы… та самая девушка?..» Катя закивала головой, заулыбалась. Редактор тоже улыбнулся, вышел из-за стола, усадил девушку.
