Вечный зов. Том II - Иванов Анатолий Степанович (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Конец июня и начало июля в маленьком домишке Анны Савельевой было тесно и весело от голосов. Тут жили Андрей с женой, Димка, Наташа с дочерью Леной, которая закончила второй курс Новосибирского педагогического института и приехала на каникулы. Женщины спали в доме, Андрей с Дмитрием — в старом прохладном сарае, стоящем в огороде. Днём все уходили на Громотуху купаться или ловить рыбу, лазали на Звенигору, добывая в её ущельях огромные охапки горных цветов.
Однажды женщины потребовали показать им зловещее змеиное ущелье, о котором знал каждый житель Михайловки да и Шантары.
— Да вы что?! — испугалась Анна. — Покусают же гадюки!
— Да их там, может быть, и нету теперь, — сказала Лена, — перевелись.
— Не перевелись, доченька. Гады на земле никогда не переводятся…
После долгих разговоров и споров решили всё же идти.
— Ничего, мам, глубоко мы в ущелье это не будем забираться, — успокоил Андрей мать. — А женщины наши пусть испытают некоторое волнение в крови.
— А по пути я покажу всем ещё кое-что интересное, — пообещал Дмитрий. — Не беспокойся, мам, мы же не дети, всё будет нормально…
Гигантское каменное лицо, смотрящее в небо, произвело на всех, особенно на Лену, огромное впечатление. Небольшая ростом, быстрая в движениях, она возле старой сосны будто сама окаменела, в глазах её, опушённых густыми ресницами, застыло удивление и какой-то немой крик.
— Дядя Дима! Он же… думает! Он, ей-богу, думает о чём-то! — прошептала она наконец.
— Думает, — кивнул Дмитрий.
— Он грустный… Он грустит, наверное, о всех, кто жил на этой земле. И кого уже нет, — промолвила Раиса, жена Андрея.
— Да, да! О них! — воскликнула Лена. — Он думает о них давно. И думать будет вечно.
— Я тут просиживал в детстве часами, — проговорил Дмитрий. — Мне иногда кажется — он помог мне в чём-то самом главном в жизни.
— Он помог вам, дядь Дима, стать поэтом! — восторженно и утвердительно сказала Лена.
— Не знаю. Но возможно, — улыбнулся Дмитрий. — Во всяком случае, он всегда заставлял меня думать о твоём отце, Лена, а о моём брате… О чём-то большом и важном для меня заставлял думать.
— Это же чудо! Ну просто чудо природы! — никак не могла прийти в себя девушка.
— Пойдёмте смотреть другое чудо…
Звенигору объезжали с юга и севера, с юга объезд был неудобный и тесный, скалы нависали почти над самой Громотухой. В самом узком месте здесь и находилась между двумя огромными камнями неширокая щель, которая вела в змеиное ущелье — небольшой и неглубокий распадок в горе, отлого поднимавшейся вверх. На дорожном каменистом полотне здесь летом всегда валялись две-три раздавленные колёсами автомашин гадюки, выползавшие, видимо, к воде. И сейчас, ещё издали, все увидели две плоские серебристые ленты, лежавшие в пыли поперёк дороги.
— Ой! — воскликнула Лена, останавливаясь.
Все были обуты в сапоги, в руках у каждого палка. Андрей шевельнул своей палкой засохшую змеиную шкуру.
— Мразь какая, а тоже что-то хотела… Напиться, что ли, она хотела из речки?
— Не знаю. Змеи, по-моему, не пьют, — ответил Дмитрий, — но влага зачем-то им нужна. Я видел, как однажды змея выползла отсюда, сползла к речке, поплавала немного, снова выползла вот на эту плоскую плиту. День был жаркий, камень горячий, змея до вечера лежала тут, грелась и смотрела на меня…
— На вас?
— Да, Лена. Я вот на том камне сидел, а она на этом, — показал Дмитрий палкой. — И мне казалось, что она всё время пристально смотрит на меня. Потом она медленно уползла в ущелье…
— Я… боюсь туда, — проговорила девушка, зябко пожав плечами.
— Да, пожалуй, и не надо, не к чему, — сказала жена Андрея. — Наташенька, не надо туда.
Наташа кивнула, соглашаясь. Но Лена тут же добавила:
— Боюсь, но пойду. Бабушка мне говорила, что дядя моего отца, Антон Силантьевич Савельев, здесь укрывался от жандармов, когда с каторги бежал… И мне интересно.
— Здесь? — повернулась к Андрею жена.
— Да, — ответил он.
— Тогда посмотрим всё-таки. Осторожненько.
— Давайте, — чуть улыбнулся Дмитрий. — Я тут бывал, поэтому буду проводником. Идите за мной и слушайтесь меня.
Внимательно глядя под ноги, он двинулся между скал, за ним остальные. Через несколько шагов открылся весь распадок, щедро залитый солнцем, буйно заросший никогда и никем не тревоженной растительностью. Высокие, в рост человека почти, травы, с сочной листвой деревья — боярышник, калина, черёмуха… Сразу справа начинались заросли малины, огромные красные ягоды аж пригибали ветви.
— Ой! Давайте попробуем! — невольно воскликнула Лена.
— Не сметь! — вскрикнул немедленно Дмитрий. — Станьте все вот здесь, возле меня.
Когда все подошли к нему, он сказал:
— Где-то здесь и укрывался дядя Антон. Где — я не знаю.
Некоторое время все оглядывали ущелье, по виду ничем не отличавшееся от других подобных горных распадков, разве лишь травы да деревья погуще.
— И всё-таки здесь теперь, может, не так уж много гадюк? — проговорила Лена.
— Да? Ну, тогда смотри… — сказал Дмитрий. — Никому с места не сходить!
Он, обходя кусты, двинулся в сторону малинника, внимательно, как и прежде, глядя под ноги. Буквально через несколько шагов взмахнул палкой, раза три-четыре ударил по земле, раздавил что-то каблуком. Затем поддел палкой длинную, ещё извивающуюся плеть.
— Вот… Сейчас ещё…
— Дмитрий, хватит! — воскликнул Андрей.
Закричали и другие, требуя вернуться. Дмитрий долго просить себя не заставил.
— Тут их, тварей этих, на каждом шагу… Клубками вьются. Давайте обратно. И след в след за мной как раньше.
Когда вышли из ущелья на дорогу, Наташа облегчённо вздохнула:
— Уф! Я слышала, но всё-таки не верила, что такое бывает на земле…
В доме Анны было тесно и весело от голосов, от говора и смеха, и она, вернувшаяся из Норвегии молчаливой и подавленной, потихоньку отходила, улыбка всё чаще трогала её иссохшие давно губы.
Ещё в поезде Ленинград — Новосибирск Андрей, стоя в коридоре, сказал брату:
— Наверное, зря я всполошил всех на эту поездку. Что мы узнали? Ничего. И неизвестно, кто лежит под тем камнем. Маме всё это, видишь, очень тяжело.
— Да, ей не легко, — кивнул, глядя в окно, Дмитрий. — И неизвестно…
— Слишком уж разительна перемена в поведении этого «русского Савелия» после того, как он оказался в норвежской партизанской группе, — проговорил Андрей. — Разве он похож на того, который организовал побег военнопленных с немецкой баржи? Тот, я поверил было, наш Сёмка… Тот, оказавшись у партизан, встряхнул бы их от спячки в своих горах, наладил бы связь с другими группами, они начали бы активные действия. А этот диверсант-одиночка какой-то. Но больше сидел, молчал…
— Да, это конечно, — произнёс Дмитрий раздумчиво. — Но это, такая перемена в нём, могло быть и следствием ранения. И мало ли ещё почему… И я, знаешь, думаю, что это всё-таки наш Семён. И Наташа верит, и мать.
— Да?
— Я в Ленинграде ещё слышал, как мама и Наташа, обнявшись, плакали в твоей квартире. «Это он, он, Сёмушка наш с тобой!» — говорила ей мать.
— А она?
— «Конечно… — говорит. — Я так рада, что хоть его следы отыскались…»
— Ну что ж, если так, то… очень хорошо, — сказал Андрей.
Анна отходила, становилась прежней, а дни летели, как птицы, скоро Андрею с женой надо было уезжать.
— Как мне хорошо, детки, с вами, — сказала она однажды утром, накануне их отъезда, обняв Раису и Наташу. — Сейчас и я, как Димушка, тоже будто слышу, как соловьи росу клюют.
— Как… росу клюют? — спросил Андрей, удивлённый.
— Стихотворение у него про это есть.
— Почитай.
— После. Вечером, может быть, на прощанье. А теперь идёмте, солнце высоко поднялось.
В этот день в Михайловку по заготовительным делам для орсовской столовой Шантарского завода приехал Пётр Викентьевич Зубов, с утра обговорил эти свои дела с Кружилиным, и теперь он зашёл поздороваться с Анной и с Наташей.
