Ненаписанные страницы - Верниковская Мария Викентьевна (книги бесплатно читать без txt) 📗
Возня за спиной заставила ее обернуться. Трудно было сдержаться от смеха, видя, как Верховцев торопливо рассовывает по углам белье, посуду; большой чемодан, служивший одновременно столом, ткнул ногой под кровать.
Перехватив ее взгляд, он опустился на койку и подвинул ей единственный табурет. Потом они вместе рассматривали альбом из грубого картона, сшитый нитками. В нем оказались фотографии и снимки из газет. На первой странице была фотография матери — еще молодой, красивой женщины с большими задумчивыми глазами.
— Где она сейчас? — спросила Вера Михайловна, откровенно восхищаясь лицом женщины.
— Далеко. На Севере, — он уселся на пол, обхватив колени руками, и смотрел куда-то мимо нее.
Кострова поняла, что расспрашивать о матери не нужно.
Зато о других фотографиях он стал охотно рассказывать сам. Пожелтевшая вырезка из журнала «Огонек». На снимке — железный рельс, вкопанный в землю, это памятник Михаилу Курако — первому русскому доменщику. А вот и сам Курако — энергичное лицо с резкими чертами, обрамленное остроконечной бородкой.
— Бородка салонного писателя, а мужество настоящего революционера, — с какой-то женской влюбленностью проговорил Верховцев.
Но Вера Михайловна уже не слушала его. С верхнего правого угла альбома на нее смотрел очень-очень молодой Бартенев. Расстегнутый ворот черной косоворотки с белыми пуговицами придавал ему что-то озорное, мальчишеское. Те же прямой нос, волевой рот, но глаза, еще не видевшие войны, еще не умевшие различать безошибочно зло, смотрели открыто, доверчиво, весело.
— Редкая фотография, — проговорил Верховцев. — Оказалась как-то в личном деле, присланном из Лубянска, и я попросил Феню Алексеевну отдать ее мне.
Альбом заполняли фотографии Чернова, Аносова, Бардина, Павлова. Может быть, глядя на них, Верховцев слышал их слова, проникал в их мысли? Видел себя продолжателем их дела?
Поднимаясь с пола, Верховцев взял у нее из рук альбом и, направляясь к книжной полке, сказал:
— Когда мы с вами завершим опыты и получим первую плавку на высоком давлении, я упрошу Бартенева сфотографироваться с нами вместе, и эта фотография будет здесь. Обязательно, — добавил он, пытаясь всунуть альбом между книг.
— О, нет, я совсем не гожусь для этой коллекции, — рассмеялась Кострова.
— А вы мне нужны не для коллекции, — тихо, но с какой-то безнадежной отчаянностью проговорил Верховцев, и она не сразу решилась поднять на него глаза.
— Совсем не для коллекции, — медленно повторил он.
— Тогда довольствуйтесь оригиналом.
Прежде чем он успел возразить или удержать ее, она быстро встала и улыбнулась ему тепло и дружески.
— Не забудьте дать мне обещанную книгу и… желаю вам спокойной ночи.
VIII
Лотников, лениво наклоняясь к кованому железному ящику, ввинченному в пол, доставал протоколы, списки, резолюции и клал на стол перед Костровой. Слежавшиеся листы сухо шелестели, усиливая в ней щемящее тоскливое чувство. Это чувство не покидало ее и на отчетно-выборном собрании, на котором выступило всего три человека. Двое — Гуленко и Орликов — критиковали Лотникова, третьим был Дроботов.
— Я не завидую будущему секретарю нашей организации, — начал он с привычной развязностью. — Трудно противопоставить свою линию линии начальника цеха.
— А тебе их сколько надо? — насмешливо кто-то крикнул из зала.
Дроботов мотнул головой и пригладил ладонью волосы, готовясь произнести длинную речь, но Павел Иванович Буревой, сидевший в президиуме, спокойно сказал:
— Начальник цеха тоже коммунист, и если его линия верная, значит, это наша общая партийная линия.
— Нет, эта линия неверная, — запальчиво продолжал Дроботов. — Случай с Кравцовым это показал, только горком выправил линию начальника.
Бартенев, как и в прошлый раз, сидел на собрании, не поднимая головы. Когда при выдвижении кандидатур назвали фамилию Костровой, он выпрямился и, встретившись с ней глазами, улыбнулся, выражая этим не то согласие, не то удивление. Коммунисты отнеслись к ней спокойно. «Какая разница, кто будет секретарем? Что из этого? Все равно партбюро не работало и не будет работать», — читала она на многих лицах. По какому же разряду она будет теперь работать? По тому же, что и Лотников?
— Ну, вот все, — прервал ее мысли Лотников, устало выпрямляясь на стуле, и положил на стол ключ от комнаты.
Сейчас он уйдет, как квартирант, уступивший жилплощадь другому. Ей придется начинать здесь все сначала. Она долго сидела над ворохом бумаг и вдруг заметила, что водит карандашом по какому-то протоколу, чертя замысловатые фигуры. Ее внимание привлекла подшитая снизу записка, очевидно, когда-то поданная в президиум: «Каждый год не входим в план, когда начальство займется тем, что мешает?» — прочитала она. Записка, очевидно, осталась без ответа. Вопрос был задан на последнем собрании. Знал ли о нем Бартенев? А ведь завтра с таким вопросом могут обратиться и к ней. Что она ответит?
На другой день Вера Михайловна направилась к Бартеневу, захватив найденную в протоколах записку. Прежде ей не раз приходилось у него бывать. Он всегда заинтересованно ее слушал, расспрашивал об опытах. Они оба говорили на языке техники и хорошо понимали друг друга. Теперь было другое положение. Она шла к начальнику цеха задавать вопросы и не от своего имени, а от имени коммунистов. Ей вдруг вспомнилось, как утром у переезда ее задержал длинный железнодорожный состав. Мимо нее прошло пятьдесят восемь платформ с железом. Их тянули два паровоза. Один — в голове состава, другой — в хвостовой части. «А что если толкач встанет, упрется? — подумала она. — Вытянет ли головной паровоз вагоны?» Вот и они с Бартеневым вроде как два паровоза. Кто же из них головной?
Бартенев, как обычно, после обхода печей занимался у себя в комнате. При виде Костровой он быстро отложил в сторону какой-то чертеж и поднялся со стула.
— Я, кажется, отвлекла вас? — сказала она.
— Нет, ничего, — проговорил он, ожидая, когда она сядет. Не зная, с чего и как начать разговор, Вера Михайловна протянула ему записку и полушутя, полусерьезно заметила:
— На такие вопросы начальству положено отвечать всенародно.
Он не торопясь прочел до конца листок, перевернул его и, не найдя подписи, возвратил со словами:
— Здесь неясно, о каком начальстве идет речь.
«Кто головной, а кто толкач?» — захотелось сказать ей вслух, но она ответила:
— Вопрос касается технического состояния цеха, значит, он обращен к вам.
— Что вам не нравится в этом состоянии? — голос Бартенева прозвучал теперь отчужденно, и тоненькая ниточка, которая, как ей казалось, связывала их, оборвалась.
— Вопрос задала не я, но я согласна с тем, что там написано. Не все печи работают ровно, — стараясь понять перемену в его настроении, ответила Вера Михайловна, — вот четвертая, например. Там проводятся опыты…
— Опытов никаких нет, — сухо прервал ее Бартенев: — есть попытка изменить как раз то техническое состояние, о котором вы говорите.
— Но попытка может стать опытом.
— А опыт можно будет приписать Кравцову? — не скрывая иронии, спросил он.
— Опыт может стать достоянием всех.
— Лозунгами начинаете говорить, — Бартенев с усмешкой покачал головой, — это, конечно, легче, чем…
— Чем?
Он промолчал. Вера Михайловна провела рукой по лицу. До сих пор он представлялся ей совсем другим. Во всяком случае, она не давала повода, чтоб он был к ней так подозрительно насторожен. Эта непонятная двойственность мешала ей продолжать с ним разговор. Она даже готова была сказать: «У нас одна общая, партийная линия!»
— Между прочим, я шла сказать вам, — начала она, сдерживая себя, — что опыты, начатые в лаборатории, я закончу сама.
Ей показалось, что в лице Бартенева что-то дрогнуло, но он с сомнением покачал головой.
— Нет, нет, — горячо проговорила Кострова, — уверяю вас, что сумею завершить работу.
