Днепровский ветер - Гончар Олесь (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
- И что же там? Акулы?- со страхом спрашивала дебелая, подпоясанная платком тетка, сопровождавшая картошку.
Ни акул, ни морских драконов... Тьма. Вечная тьма.
Заметив за гурьбой слушателей Любу, то бишь Любовь Семеновну, поднимавшуюся по ступенькам на верхнюю палубу, парень сразу переключился на нее:
- Сколько делаете узлов?
- Какие еще узлы? У нас не узлы.
Пожалуй, она сочла его вопрос неуместным.
- Ну, а сколько миль?
- У нас не милями, у нас километрами... Семнадцать километров в час.
- Ха-ха-ха!- ему стало весело.- Километрами... Вот это да!
И уже окончательно, наперекор поучениям боцмана, называя ее теперь Любкой, он стал энергично растолковывать девушке, что такое узлы да мили, пояснил, какую скорость дают торпедные катера, когда они прямо-таки взлетают над водой, одолевая буруны. Вот там держись, там ветерок, а то... Семнадцать километров. Смехота!
Он снова искренне, от души рассмеялся, никого, впрочем, этим смехом не задевая.
С появлением его на судне среди пассажиров наступило заметное оживление. Где парень - там и гурьба, где гурьба - там и он.
- А вот тут я буду в очереди первым! - воскликнул он, как только из буфета запахло борщом.
И впрямь занял себе отдельный столик, но без собеседников ему, видно, было не усидеть, поэтому, заприметив в уголке компанию олимпийцев, которые тоже собирались обедать, морячок без церемоний перекочевал к ним. И только когда сел, спросил:
- Вы ведь не возражаете?
Официантка, особа тучная и злющая, как оса, относящаяся к пассажирам с непонятной враждебностью, вдруг даже улыбнулась, наблюдая, как этот стриженый морячок легко несет между столами свой борщ, переселяясь к олимпийцам. Другого отчитала бы за такую вольность, а этому ни слова. Понравилось ей, кажется, и то, что спортсмены охотно приняли парня к себе в компанию.
Проявив надлежащий такт, морячок не стал допытываться - с медалями олимпийцы возвращаются или без оных, это уж их дело,- он, смачно уплетая борщ, снова принялся рассказывать им о своей флотской жизни, будто хотелось ему поскорее выговориться перед людьми за все то свое подводное молчание, которое, наверное, целую вечность тянулось где-то среди рыб, во тьме морских и океанских глубин. Ведь, кроме ненаселенных темных вод, бывают и такие, где причудливые, фантастические рыбы играют вокруг тебя, а ты, выпущенный из лодки в комбинезоне, пробираешься среди них, куда тебе надо, освещаешь глубины специальным своим прожектором, а случается, заросли водорослей опутают, скуют тебя всего, и ты рассекаешь их ножом, и вот тебе уже не хватает кислорода, ты задыхаешься, спешишь скорее к лодке, чтобы хватить свежего воздуха. Было впечатление, что ему и самому казалось сейчас невероятным все то, что он, деревенский парнишка, пережил, попав от тракторов на флот,- теперь он вроде бы и сам удивлялся, не наснилась ли ему вся эта фантастика рыб и водорослей...
- Еще дважды по два пива!- кричит он той самой официантке, которая хотя и грубит публике, но его обслуживает с явной благосклонностью, и, когда бутылки уже на столе, предлагает олимпийцам угощаться от его щедрот. Но те отказываются, спиртного они не употребляют, у них сейчас сухой закон.
- Не можете даже пивка?
- Даже пивка.
- Сочувствую.
И он с бульканьем наливает себе "жигулевского"
полный бокал, а потом - раз!- и спокойно утирается ладонью.
Официантка между тем ставит второе - макароны пофлотски. Порция словно бы двойная, щедрая - в знак особой к нему симпатии.
- Ешьте, пока горяченькие.
И прямо-таки млеет, пожирая глазами стриженого.
За столиком все места уже заняты. Чинно обедает величественный профессор со своей седою женой. Нагнулись над борщами днепродзержинский пенсионер и женщины, сопровождающие картошку. Непривередливый подобрался люд, с хорошим аппетитом. Обед был в самом разгаре, когда в зал влетел еще один, чем-то до предела расстроенный пассажир, лысый, со следами от подушки на щеке, в пижаме полосатой, под стать африканской зебре.
- Граждане! - взволнованно обращается он ко всем сразу и на мгновение замолкает - не хватило дыхания.
- Ну, что "граждане"?- вместе со стулом поворачивается к нему моряк далеких вод.
- Бумажник пропал,- виновато выдыхает пижама.- Может, кто случайно подобрал? Деньги там небольшие, а вот документы... Посеял, сам не знаю где...
- А все же хоть приблизительно - где?
- Может, на палубе, может, где-то в проходе...
- А вы к Любке обращались? - спросил морячок и уже, бросив обед, насторожился радостно, ему, видно, по душе, что представился случай взяться хоть за какое-то дело.- С этим надобно к Любке!.. Пойдемте!
Олимпийцы, однако, его удерживают.
- Сиди. При чем здесь Люба? И потом что, раззява сам ее не найдет?
- Верно,- соглашается морячок и советует пижаме:- Двигайтесь к Любе, гражданин, скажите ей: вот я, раззява, оповещайте всем, всем!.. Если кто нашел мой бумажник, верните, мол, дорогие, уважаемые...
- Действительно, можно и так... Спасибо за совет,- говорит потерпевший и, осоловелый от растерянности, исчезает в коридоре.
Через несколько минут из громкоговорителя обращается к пассажирам знакомый девичий голос:
- Граждане! Кто нашел на судне бумажник с документами, просим немедленно доставить в радиорубку!
И после короткой паузы снова так тепло, проникновенно:
- Граждане! Повторяем: кто нашел...- и т. д.- в прежнем духе.
- Братцы, пойду искать,- порывается моряк сейчас же идти на поиски пропажи. Олимпийцы со смехом уговаривают его успокоиться, проявить присущую морякам выдержку.
- Так Люба же снова объявляет. Слышите, как она переживает за того ротозея!..
- Эмоционально богатая душа.
- Ой, Любка, ой, мили-узлы,- сказал нараспев стриженый и неожиданно улыбнулся окну.
Зашла речь о Любе.. Каждый из парной, оказывается, мог сказать о ней что-то свое, каждый ее заметил. И как она по-детски сосет леденцы на причалах. И как лишь изредка одаривает кого-нибудь скупой своей улыбкой. И совсем будто бы не спит она в этом рейсе,- рано ли, поздно ли,- а подтянутую, ладную со фигурку всегда увидишь у трапа или на мистике... Капитана не видно, всюду видишь ее, хотя она всего только помощник. Трудная должность!
Пусть какой там ветер ни сечет, а ты знай свое. Вот и она:
иной раз так продрогнет, что аж побледнеет, тогда густые чернью брови еще больше выделяются на ее лице...
Чувствовалось, что Люба и олимпийцев не оставила равнодушными к себе. Говорят о ней охотно, с интересом.
От их наблюдательности не укрылось, что порой на причалы девушка сходит какая-то смятенная, а возвращается задумчивая, погрустневшая. Точно надеялась кого-то встретить и не встретила. Искала и нс нашла.
Хотелось больше узнать о пей, о том, как она живет.
Кого оставила в Киеве, кто ее ждет. Или, может, никто и не ждет? Может, все чувства, всю душу девичью забирает Днепр, ширь эта неспокойная, ночи темные да ветры? Всю себя им отдает, а себе ничего не остается? Дни и ночи вот так. Вместо аллей и беседок на зеленых склонах, где парочки томятся, вместо танцев и увеселений - в рейсы, на дождь, на ветер. Одежда рабочая. Чулки не нейлон, а теплые, грубошерстные на точеных, стройных ее ножках...
Зато все - как влитое на ней.
- Славная, славная,- сказал крутоплечий олимпиец в синем свитере с белой чайкой через всю грудь.- Жаль, что поухаживать за нею нам не светит...
- Почему не светит?- встрепенулся моряк.
- Заарканены все - загс свое дело сделал... А вы?
- Я - свободен.
- Тогда у вас перспективы,- иронически заметил старший из олимпийцев рыжебровый, с изрядными залысинами на крупной голове, и добавил уже серьезным тоном:- Такую легко видишь и матерью детей и хозяйкой дома... Со всем она справится, все ей по плечу.
- Граждане!- в дверях снова появляется африканская пижама с накинутым на нее макинтошем.- Тысяча извинений, что потревожил! Нашелся бумажник!
