Закон предков (Рассказы) - Яньков Николай Дмитриевич (книги полностью txt) 📗

Не могу видеть, когда стреляют в спарившихся птиц. Весной я никогда не беру в руки ружья. Весной все живое заходится в ожидании счастья — начиная от муравья и кончая человеком.

Но Сергею я не мог сказать этого. А может быть, не хочу? Я даже немного заискиваю перед Сергеем — посторонний сразу бы заметил, что я перед ним заискиваю! Когда он особенно ловко срезает птицу, взбурлившую воду и уже готовую встать на крыло, я кричу ему издали: «Чемпион!» Цель нашей поездки — сфотографировать на любовном ристалище глухаря, записать его голос на магнитофонную пленку. Сергей— знаток здешних мест. Проводник и устроитель поездки. Ведет на самый дальний ток. Моя удача — в его руках.

Охота не только страсть, но и беда Сергея. Впервые я встретил его в Тургуе — охотничьей деревушке, затерявшейся в сопках южного Забайкалья. С женой и годовалым ребенком Сергей жил в тесном доме отца — старого соболятника. Я тогда снимал для газеты фотоочерк про соболью охоту, и Тимофей-младший понравился мне своей исключительной фотогеничностью. Широкие мазки бровей, нос с горбинкой, густые черные кудри — этакий писаный красавец в классическом русском стиле! Но Сергей все поворачивался к объективу фотокамеры спиной, ухмылялся иронически. Тимофей-старший прояснил дело: сын у него не профессиональный охотник, он горняк. Жил в городе Артеме, что па Дальнем Востоке, работал в угольной шахте мастером. Что-то у него вышло с тамошним егерем и милицией (кажется, убил уссурийского тигра, охота на которого запрещена), а потом в шахте произошла катастрофа — взорвался метан. Вины Сергея в этом не было, но после взрыва парень затосковал по тихой таежной жизни, уволился с работы, сдал городскую квартиру и приехал к отцу в Тургуй. А теперь дела у него с женой на грани развода, да и сам он чувствует себя рыбой на песке: чушь, дескать, сгородил! Тургуйцы свозят свои дома ближе к райцентру, одни старики в деревне остались. Тишина в Тургуе такая, что по ночам собаки, и те стесняются лаять. Сергей написал письмо в геологическое управление— дождется ответа, весной уедет…

И вот теперь, спустя два года, я встретил Сергея у геологов Итака. Косая ухмылка, которая портила его лицо, исчезла, и Сергей стал как будто еще красивее. Спокойный, уверенный в себе человек. Строит шахту. Обнаружены богатейшие залежи руды. А в окрестной тайге — богатейшие возможности для охоты. Иди в отроги Становика или под гольцы хребта, за которым бежит река Олекма, — везде зверь. Стрелял минувшей зимой медведя, сохатых, изюбров. По добыче соболей отца обогнал: отец 23 собольих шкурки, пишет, добыл, а Сергей сдал на базу 28. Соболя дешевые, рыжие, но все-таки соболя! Сейчас весна — летят утки, гуси, и Сергей почти не живет дома. После работы — на мотоцикл и сразу в тайгу, ночует возле костра. Глухари? Сколько угодно! Концерт целый молено записать на пленку. Прошлый раз он пошел на ток — настрелял столько, что еле донес.

У начальника взял коней — самый лучший вид транспорта для бездорожья. Удобные кавалерийские седла, просторные торока с едой и теплой одеждой, сытые, спокойные кони. Но, откровенно говоря, тайга Итаки мне не нравится. На юге Забайкалья тайга и зимой в зелени. Нарядный вид ей придают сосняк, кедры, арса, пихты, кедровый стланик. Здесь литвяк и листвяк, сбросивший хвою и еще не отошедший от зимней спячки, Такое чувство, как будто едешь по сплошной гари.

Скоро мы удалились от реки, и Сергей перестал стрелять. Равнина изреженного леса была здесь еще серее. Ни звука, пи зелени, ни движения. Говорят — «тоска зеленая»… Это неправда, тоска не зеленая, она серая. Сейчас эта тоска размашисто и предметно катилась плоской долиной с редью безлистого леса, замерзала у нитки гольцов, белевших на горизонте. Чувства и эмоции стекленели, поэтому я не выразил ни удивления, ни радости, когда Сергей сказал полушепотом:

— Ну вот и ток. Прибыли.

Мы остановились среди болота. Горбились мерзлые кочки, в разные стороны, будто собираясь в любую минуту упасть, кренились голые деревья. На низком взлобке (там и был глухариный ток) серые деревья стояли плотнее, под ними даже чернел подлесок, но и там нельзя было заметить что-либо живое. Но в жухлой серой траве кочек темнело холодное пятно костра, белели обглоданные кости птиц и тускло блестели две водочные бутылки.

— Черт! — разочарованно выругался Сергей. — Кто- то здесь уже был. Нашкодили!

Коней мы привязали к дереву, насыпали овса прямо на серенький бархатистый мох. Сергей развел на старом кострище огонь и спросил:

— Уток будем жарить?

— А есть ли для этого время?

Времени не было. Мы съели по куску колбасы с хлебом и через 15 минут лежали в сидьбе — тесном шалашике из коры и сучьев. В нем было уютно и сухо, по крайней мере кочки здесь не торчали. На землю, чтобы не простудиться, мы постлали войлочный подседельник. Маленький репортерский магнитофон я установил между оголенными корнями дерева, к которому был пристроен шалаш. Никелированный микрофон мы обернули тряпицей и привязали к палке на верху шалаша. Потом я вынул из кожаного чехла фотокамеру и привинтил к ней трубу телеобъектива. Все это я проделал без воодушевления, даже лениво. Перед глазами стояла серая пустынная тайга Итаки. Откуда возьмутся в ней глухари? Ехали мы полдня, но, кроме уток в заводях и старицах речки, даже букашки не видели. Ни птички, ни бурундука, ни белки! Итака — это уже Север.

— Похоже на пушку, — сказал Сергей, взяв в руку фотокамеру и разглядывая тяжелый телеобъектив.

Казалось, что он и сам не верит, что к шалашу прилетят глухари. С лаской виноватого человека Сергей подтыкал мне под бока войлок подседельника, в стенах сидьбы заботливо прорезал охотничьим ножом несколько дыр, чтобы я мог высунуть объектив в любую сторону. Сквозь эти дыры я смотрел на серые поляны в надежде увидеть хотя бы муравья. От тишины звенела в ушах кровь. Солнце зашторили плотные, серые облака, но было понятно, что день близок к закату.

— Пока не прилетит глухарь, можно разговаривать, — сказал Сергей. — Мы услышим, как он сядет. Затрещат крылья.

Я подумал, что разговаривать необязательно. Просто незачем. С далеких гольцов, за цепью которых неслась северная река Олекма, в долину натекал холод. Сковывающий холод, без признаков лесных запахов. Тело и воля цепенели в какой-то стеклянной полудреме. Было слышно, как на жухлые травинки с безлистых серых деревьев падают чешуйки коры и как звенит в жилах кровь: «Зинь, зи-и-инь»…

— В Артеме как-то один раз, — не выдержал молчания Сергей, — мы пошли с женой за город. Кажется, в мае было. Транзистор с собой взяли, крем для загара, бутылку виноградного И, конечно, ружье я подцепил на плечо. Японский автоматический дробовик у меня тогда был. Квартал свой еще не прошли, три молодца в красных повязках из-за угла выскочили. Давай руки заламывать, ружье хватать. Пихнул одного в живот— всю рожу мне синяками раскрасили. Оказалось— дружинники, «друзья природы». Почудилось им: пьяный идет по городу с расчехленной дробовкой. В тайгу меня потянуло. Пропади он, думаю, пропадом, этот город Артем. А тут еще взрыв случился на шахте, газ взорвался. Вот и уехал домой.

Где-то далеко, на краю острова, шумнуло ветками, шоркнуло. Я приложил палец ко рту: «Ш-ш-ш!» Но нет: все тихо! Почудилось? Сергей опять заговорил, но вдруг ближе шумнуло — уже сильно и явственно, будто ветром сорвало с забора кусок брезента.

— Сел один! — сверкнул в полутьме сидьбы глазами Сергей.

В той стороне, где шумнуло, штакетником серел неподвижный ряд деревьев, а за ним клубился дым кустарника и снова начинались деревья с голыми серыми ветками.

— Там он где-то сидит, — прошептал Сергей. — Сидит и молчит, будто воды в рот набрал. Распугали ток, гады! Кто-то успел порезвиться. Что будет, если вы не сможете сделать фото?

— Ничего не будет. Фото необязательно…

Мы полежали в сидьбе еще полчаса, а может быть, час. В небе незаметно произошли изменения: вместо серого оно стало цветным, красно-зеленым. Сучья на деревьях покрылись сизой окалиной. Солнце, прежде чем упасть на холодные спины гольцов, как бы пыталось оживить пустынное Кащеево царство. Колкий мороз проникал под одежду и напоминал о зиме. Я вынул из гнезда шнур микрофона, чтобы идти на табор, но тут же приник к войлоку. «Уф-фуф-ф-ф!» — прогудело над самой сидьбой. Будто кто-то спустил воздух из большой резиновой лодки. Вслед за этим раздался треск складывающихся крыльев — громадная черная птица опустилась на длинный сук дерева, который вытянулся параллельно красному горизонту. Крылья протрещали так, будто они были сделаны из фанеры.