Вечный зов. Том II - Иванов Анатолий Степанович (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— А вы, Максим Панкратьевич, постарайтесь работать… как Айзелю обещали. А то он разочаруется в вас.
Ни бригадира, ни охранников поблизости не было. Назаров и вовсе прекратил работу, отвернулся и некоторое время постоял так, опершись на лопату. А потом сказал негромко и ядовито:
— Я — ладно. Кто же знал, что это за команда… Меня, как и тебя, зачислили в неё за побеги. А Губарев вот сам напросился.
— Он думал, что вместе с порядочными людьми будет, — ответил Василий, — а ты сукой оказался. Но Айзель так и не оценил твоего сучьего нутра. Лишь «спортивный» камень выделил тебе поувесистей, чем другим.
— Вася… — жалобно, просяще повернулся к нему Назаров.
Василий в ответ зло только хохотнул. Этот хохот и услышал проходящий мимо Хинкельман…
…Приведя Василия обратно в каменоломню и отдав Айзелю насчёт него распоряжение, Хинкельман ушёл. Айзель злорадно оглядел Кружилина, бросил Назарову:
— Отдай ему свой «спортивный» камень.
В тот день было жарко, солнце палило немилосердно, капо, вытерев грязным платком с квадратного лица обильный пот, скрылся в дощатой будке. А Назаров, помедлив, проговорил с нескрываемым теперь вызовом:
— Не оценил нутра, так оценит ещё, кажется…
Василий после всего пережитого ответить Назарову ничего не мог, прислонился к накалённой солнцем вагонетке и стоял, отдыхая…
Так они жили, если это возможно назвать жизнью, неделю за неделей, месяц за месяцем. Во время получасового перерыва ни есть, ни пить не полагалось, поздно вечером, взвалив на плечи «спортивные» камни, тащились в казарму, на ночь проваливались в забытьё, а каждое утро ад начинался сначала…
Айзель действительно ничем не выделял Назарова ни до того случая с Василием, ни после. «Спортивный» камень Назарова таскал теперь Василий, но и новый камень, выделенный Назарову Айзелем, был не легче. Указывая на этот камень, Айзель даже спросил с ухмылкой: «Не слишком ли он велик, господин капитан?» — «Ничего», — ответил Назаров.
В Бухенвальде наказание заключённых — порка на козле плетьми или бамбуковыми палками, подвешивание на столбе — производилось обычно на плацу во время общих перекличек. Экзекуции такого рода рабочих штрафной роты совершались прямо в каменоломне. Для этого туда приглашался зловещий Мартин Зоммер, палач Бухенвальда, начальник лагерного карцера. Невысокого роста, круглоглазый и молчаливый, он и дело своё делал молча, несуетливо и гордился тем, что несколькими особыми ударами плетью, не разрывая кожи, расплющивал, разбивал человеку печёнку. Больше тридцати его молчаливых ударов по обнажённым ягодицам никто не выдерживал. Согласно инструкции, разработанной Отделом Д Главного административно-хозяйственного управления СС, любому провинившемуся узнику можно было назначать до пятидесяти палочных ударов. Но, учитывая способности Зоммера, заключённых Бухенвальда, как правило, наказывали двадцатью пятью ударами. Но и это количество для большинства было смертельным. Лишь провинившимся рабочим каменоломни неизменно назначали пятьдесят.
Порка происходила во время дневного перерыва или после окончания работы. Всех выстраивали кругом козла — невысокого деревянного стола, обречённый ложился на него животом, спустив предварительно штаны, голова и ноги зажимались специальными зажимами, и Зоммер приступал к делу. После первого десятка ударов ягодицы заключённого превращались в кровавые лохмотья, а вскоре Зоммер обычно отбрасывал палку. Он безошибочно угадывал, когда узник испускал последний вздох, оставшиеся удары наносить было бессмысленно, Зоммер не любил делать бесполезную работу.
Во время подобных экзекуций Назаров старался на козёл не смотреть, стоял, опустив голову, от свиста палки или плети, от криков и стонов узника у него холодели внутренности, похудевшие, одрябшие щёки становились чёрными и твёрдыми, как тот камень, который они долбили.
Недели две назад всю штрафную роту, как бывало много раз, выстроили вокруг козла, явился для своего дела Мартин Зоммер. Длинный летний день подходил к концу, окна трёхэтажных кирпичных казарм для эсэсовских охранников, видневшиеся из каменоломни, медно горели от заходящего солнца.
Окна эти ещё не потухли, когда Зоммер дело своё сделал и, вспотевший, отбросил палку в сторону. Наказывали какого-то молодого парня за то, что ночью он вышел из барака помочиться, что строжайше запрещалось. Парень выдержал сорок два удара, чего никогда ещё здесь не бывало.
— Поразительно! — сказал Зоммер, отдуваясь. — Никто никогда ещё столько моих ударов не выдерживал. Этот русский был словно из железа.
Труп меж тем поволокли в крематорий.
— Рано или поздно все там будете, — кивнул Айзель на квадратную трубу, из которой день и ночь шёл зловещий дым. И повернулся к заключённым: — Этот сопляк… В запасе у него было ещё восемь ударов. При необходимости господин Зоммер добавил бы. Он же… хе-хе… мог сбиться со счёта. Вы хотите устоять против великой германской армии? Стадо овец никогда не одолеет даже одного волка!
Кончив эту короткую и эмоциональную политическую речь, Айзель сплюнул в сторону, прошёлся вдоль колонны, начал тыкать пальцем в заключённых:
— Ты, ты… — Айзель хотел было ткнуть в Назарова, но передумал почему-то, ткнул в его соседа: — И ты, рыжий… Выйти из строя!
Трое заключённых сделали вперёд по четыре шага.
— Шагом марш… в сорок шестой блок!
Колонна узников молчала. По ней словно прошёл электрический разряд, окончательно убив в каждом и без того еле теплившуюся жизнь. В блоке № 46, зловещая молва о котором ходила по всему Бухенвальду, производились медицинские эксперименты над людьми.
— Боже мой… боже мой… — прошептал одеревеневшими губами Назаров.
Василий, стоявший сзади него, понял это бормотание, чуть наклонился, безжалостно шепнул ему в ухо:
— Не сожалей. В следующий раз Айзель и в тебя ткнёт, не обойдёт…
И как бы в подтверждение этих слов, капо произнёс:
— Очнитесь, скоты. Согласно инструкции, из штрафной команды всегда будет поставляться в блок номер сорок шесть человеческий материал. Пора привыкнуть к мысли, что каждый из вас может в любое время стать кроликом… Я говорю это открыто, потому что живым отсюда никто из вас не уйдёт. Кроме тех, конечно, кто сделает Германии кое-какие услуги. Но те и сами будут молчать… Номер 42315, четыре шага вперёд!
Назаров не сразу сообразил, что это его номер. А когда наконец до него дошло, он покачнулся, но с места не стронулся. И только после повторного приказания, волоча ноги, поплёлся из колонны. Левая колодка при этом с ноги слетела, но он этого не почувствовал. Айзель крикнул:
— Эй, кто там, подайте ему колодку… А впрочем, не надо. Ни в том, ни в другом случае она ему уже не понадобится.
Измученные длинным до бесконечности каторжным днём, узники все стояли молча. Им не в диковинку были все эти истязания и издевательства Айзеля, который мог сейчас с заключённым 42315, как и с любым из них, сделать всё что угодно. Мог исхлестать плетью, мог приказать идти на цепь охранников. Мог просто поднять камень и размозжить им голову — в этом случае в крематорий поволокли бы ещё один труп. И заключённые, лишённые возможности помешать этому, просто стояли и ждали, чтобы это поскорее чем-нибудь кончилось и их отвели в барак. Каждый понимал — слова Айзеля, что колодки этому узнику больше не понадобятся, означали окончательный и жуткий приговор.
Лишь у Василия да, пожалуй, у Губарева в уставшем мозгу тупо ворочалось — приговор, но жуткий ли? Боясь выдать себя каким-либо движением, они стояли неподалёку друг от друга, смотрели на сытого, медлительного капо и на покорно опустившего перед ним худые плечи Назарова, на которых болталась грязная, измятая полосатая лагерная куртка. Губарев смотрел с каким-то удивлённым испугом, Василий — с презрительным, даже злым выражением лица, исподлобья.
Айзель меж тем медлил, принялся не спеша ходить перед беспомощным и покорным узником, оглядывая его со всех сторон, чему-то усмехаясь. Затем грубо ткнул плетью в подбородок Назарова, приподнимая ему голову, прошипел зловеще:
