Пусть всегда светит солнце (Рассказы) - Панферов Ким Федорович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Эх, была не была, — подхватил шутку Андрей. — Прощай, молодость. Наташа, где ты? Тащи паспорта. Жаль только, шампанского нет, отметить нечем.
— Шампанское найдется, — опять говорит директор. — Виктор, тащи-ка быстренько из машины. А свадьбы уж после уборки сыграем. И скажу вам по секрету, всем семейным квартиры дадим.
Юлька около меня подпрыгивает, в ладоши хлопает:
— Ух ты, как хорошо получилось! Молодец, Афанасий Гаврилович, что придумал…
А Афанасий Гаврилович на нас с Юлькой взглянул и опять хитро так прищурился:
— Гляжу я, наш бригадир тоже не прочь свадьбу сыграть. Да и невесту вроде подобрал. А? Сергей?
Вспыхнула Юлька, за спину мою спряталась…
Вечером мы бродили по степи. Юлька говорила и говорила, не давая мне рта раскрыть.
— А когда ты полюбил меня? Я — когда ты в первый раз с директором приехал. А поняла это, помнишь, когда ты меня Илькой назвал. Ой, как я не хотела к тебе с деньгами от девчат идти… стыдно было. А как я перепугалась, когда подумала, что ты с мотоцикла упал!..
Над нами сияло усыпанное звездами небо. Тянул прохладный ветерок. Я распахнул бушлат и прикрыл полой Юлькины плечи. Она доверчиво прижалась ко мне.
— А с Василием как кокетничала, помнишь? — шутливо спросил я.
— Глупенький, — провела по моей щеке рукой Юлька, — так это ж я, чтобы девчата не говорили, что в бригадира влюбилась.
Мы остановились на небольшом холме. Далеко-далеко плыли в ночи цепочки огней: работали комбайны.
Я наклонился к девушке и тихо сказал:
— Илька, моя Илька!..
Здравствуй, друг!
На остановке Петр Карташев, недавно демобилизовавшийся с флота и получивший направление на работу в Баку, вышел в тамбур. Снег, липкий, мокрый, летел вдоль вагонов, почти не падая на землю. С платформы в вагой поднялся заснеженный сосед Петра по купе, Степан Ильич Сапфаров.
— Погодка, — сказал он, вытирая мокрое лицо платком и отряхиваясь, — прямо в снежную бабу превратился.
Посмеялись. Карташеву нравился этот веселый человек. В его громадности и силе, которая распирала литыми плечами кожаную на «молниях» куртку, чувствовалась деловитость, уверенность. Петру почему-то казалось, что он должен быть летчиком.
Прошли в вагон. В купе расположилась завтракать маленькая беспокойная и непоседливая старушка. Еще вчера она положила вещи себе под голову и, хотя они заняли почти половину полки и очень мешали ей, все же не поддалась на уговоры, так и спала, прикорнув на краешке.
— Вот это дело! — сказал Сапфаров. — Сейчас мы к Дарье Ивановне присоединимся, кипяточку раздобудем, чайку попьем. Верно, моряк? — весело подморгнул он Петру, открывая чемодан и доставая продукты. — Давай присаживайся.
— Спасибо, мне не хочется.
— Какое там не хочется!.. Садись, электрик, вспомнил он, как не без гордости отрекомендовался ему Петр. — Деньги-то все промотал?
Петр смущенно улыбнулся:
— Ничего, доеду, а в Баку заработаю.
— Вот она, наша-то молодежь! — сказала Дарья Ивановна, укоризненно покачав головой. — К деньгам без всякого расчета подходят. «Заработаю», — передразнила она Петра. — Пожить бы тебе при старом времени — знал бы цену деньгам. Тогда и рад бы заработать, да негде. Я в Баку еще до революции жила. Дед-то мой, покойник, непоседа был. Все счастье по свету искал — рек молочных да берегов кисельных. И в Турции побывал, и в Персии. Молчком исчезнет — и нет его. А потом или сам заявится или цидулку какую пришлет. Вот так он и из Баку прислал: «Приезжай, я теперь богат, у меня собственная лавка». Ну, думаю, опять дед в историю влез. Продала кур, корову, заколотила избу — и поехали. Трое у меня тогда их было, детишек-то. Измучилась я за дорогу — в теплушке ехали. Обносились, вымазались, пока до Баку добрались. Еле-еле деда разыскали. Он на своей торговле успел прогореть да с горя и запил. Мы его в трактире нашли. Привел он нас в какую-то хибару. Денег нет. Пошла я по местным богатеям белье стирать, уборкой заниматься. Гнешь-гнешь с утра до вечера спину, руки в кровь собьешь, а придет время рассчитываться — копейки получаются. Богатеи-то народ сундуковатый, всё стараются что-нибудь ненужное вместо денег всучить или объедков дать. А у меня одно на уме — денег на обратную дорогу собрать да в село вернуться. Дед с Федюшкой-то, со старшим, на промыслах работали. Замазались, замусолились — ни одежду отстирать, ни самим отмыться. Нефть-то, она липучая, как пристанет — не ототрешь. А уж едучая-то — одежда так и горит. Дед попивать стал. Работа тяжелая, живем впроголодь. Вот с устатка и хватал. Получка тогда каждую неделю была. Ну, тут штраф какой или за спецовку вычтут — домой и нести нечего. А трактирщики видят — рабочий люд с получкой идет да еще в расстроенных чувствах, — вот они и стараются, зазывают. А уж в трактир попал — не выпустят, пока все не спустишь. Никакого житья не было. Не город, а нефть сплошная. Дома в нефти, земля мазутом пропитана. А воздух… воздух такой, что кажется, и он нефтью вымазан — темный, с гарью да копотью. Недаром его так и звали — Черный город. Вижу я, что дед мой опростоволосился — за большим рублем погнался, а тут и копейку-то с трудом вышибаешь. Вот я и надумала — стала посылать средненького, Лешку, да младшего, Шурку, мазут собирать. Баку-то на море стоит. А около берега мазут плавает. Ребятишки его и собирали. Намочат тряпку и в ведро отожмут. Да что ребятишки, и бабы этим занимались. Грешным делом, и я в свободное времечко по берегу с ведерком бродила. Потом торговкам продавали. Мало платили, уж и не припомню сколько, да что ж делать… Нет уж, крестьянский труд был тяжелый, впроголодь, а у нефтяников и того тяжелее. Ходили, как черти мазаные, лишь зрачки да зубы блестят — нефть-то желонками из скважин вычерпывали. А бурили когда, вот страху-то было! Того и гляди, фонтан ударит и все зальет. Да и до пожару долго ли, когда все нефтью полито. Так вот, сынок, в Баку люди раньше жили. А что же делать? Пить-есть каждый хочет, да еще семья…
— Ну и как, накопили денег? — спросил Сапфаров.
— Какое там! — заулыбалась Дарья Ивановна. — Революция пришла, ребята учиться пошли. Нефтяниками стали. Видно, нефть уж такай въедливая: раз пристанет — и на всю жизнь…
— Баку! — громко сказал, проходя по вагону, проводник.
Дарья Ивановна засуетилась — хлопотливо проверила вещи, надела пальто, укуталась платком.
— Не торопитесь, Дарья Ивановна, — засмеялся Сапфаров, — еще успеете до Баку напариться.
Вокзал встретил шумом, беготней, толкучкой. Пробираясь среди потока пассажиров, носильщиков, встречающих, Петр с удивлением посматривал по сторонам. Город спускался круто вниз. Крыши домов подходили почти вплотную к вокзалу и были на одном уровне с перроном, а улица шла глубоко внизу. Вправо город поднимался вверх, вгрызаясь в горы ступеньками. Коробчатые, с плоскими крышами дома, казалось, громоздились друг на друге. Уступами раскинулись сады, улицы, тротуары, которые часто переходили в лестницы. Но ниже, на более пологом и ровном месте, город вырастал, становился выше, многоэтажнее.
Карташев ехал в трамвае, поглядывал в окно. Мимо пробегали бульвары с развесистыми невысокими пальмами, кипарисами и другими незнакомыми Петру деревьями.
«Зелени сколько! — подумал он. — Хорошо здесь».
Трамвай, развернувшись на кольце, остановился. Петр вышел. За длинным прибрежным парком расстилалось морс — серое, мрачное, какого-то стального цвета. Множество мачт, кранов возвышалось у берега. А вдали, на другой стороне залива, виднелся гористый, покрытый снегом хребет, над ним висела мглистая дымка.
Мимо Петра проходили смуглые люди. Они громко переговаривались на своем певучем, несколько гортанном языке, непонятном Петру. Он стоял, не решаясь остановить кого-нибудь и спросить, как пройти в трест. И ему стало тоскливо — один в незнакомом городе. Невольно вспомнился корабль, на котором он прослужил почти пять лет, сроднился с ним, знал каждого матроса и офицера.
