Три минуты до катастрофы. Поединок. - Сахнин Аркадий Яковлевич (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Всё это, конечно, знал Костя. Знал, что противозаконно поступил диспетчер, что обидел его товарищей. Но это его не трогало. Он спокойно дал сигнал и уехал и ещё долго возмущался в пути, что к нему посмели предъявить претензию. Да и в самом деле, никакая официальная комиссия не установила бы здесь его вины.
Только два машиниста, оставшиеся в оборотном депо, смотрели укоризненно на удалявшийся поезд, а когда он скрылся, Евтушенко сказал:
— Хорошо, что у нас один Громак, а то совсем езды не было бы.
Громак, казалось, не обращал внимания на недовольство товарищей. Неприязнь к нему объяснял завистью. И тут произошёл случай, к которому он не имел отношения, но тем не менее подорвавший его авторитет.
…У окошка нарядчика паровозных бригад всегда шумно. Одни вернулись из поездки и оформляют маршрутный лист, другие ожидают подхода своей машины, третьи пришли узнать, когда предстоит ехать в очередной рейс, а то и просто послушать деповские новости.
И действительно, все новости, приказы, происшествия прежде всего узнают здесь. Тут завязываются споры о тонкостях локомотивного дела, и маститые механики поучают молодых, а молодые изощряются друг перед другом в каверзных вопросах из теории и практики вождения поездов. Здесь идут горячие схватки острословов, и несдобровать тому, кто попадет к ним в немилость.
Такая обстановка и была в нарядной, когда вошёл туда Дубравин. Обсуждалась последняя новость: начальник дороги Петр Кривонос приказал передать соседнему депо три паровоза. Два из них были приняты, а третий, сопровождаемый Николаем Ершовым, вернули обратно.
— Загнал свою машину на канаву Николай, — рассказывал Костя Громак, — а сам — в сторону, вроде ему и неинтересно, как принимать будут. Обошёл мастер слева, ничего не сказал. «Ну, думает Николай, самое главное пронесло». Справа вроде всё в порядке, избавится он наконец от своей гробины. А тут подзывает его мастер и так заинтересованно спрашивает: «Знаешь, где у нас поворотный круг?» — «Знаю», — отвечает Николай, а сам чувствует — не иначе, подвох. «Это хорошо. Давай скорей на круг и дуй без оглядки домой. Мы тебе зеленую улицу схлопочем, может, и не успеет по дороге машина развалиться. А дураков в других депо поищите».
Стоявшие рядом паровозники рассмеялись.
— У Николая и так кошки на душе скребут, — продолжал Громак, — а тут подходит какой-то слесарёнок в кепочке козырьком назад и говорит: «Що вы, хлопци, на цьому паровози воду грили чи шлак возылы?» — И Костя громко расхохотался.
— Что же ты зубы скалишь? — не выдержал Дубравин.
— А тебе что! — огрызнулся Костя. — Николая жалко? Так возьми себе его машину. А? Или только болтать можешь, слезу пускать.
— Тьфу! — сплюнул Дубравин и вышел из нарядной.
Он шёл и злился, что забыл спросить нарядчика, когда ему ехать, хотя только за тем и приходил, злился на Костю и на себя, что не смог как следует ответить этому зазнайке.
Возврат машины остро переживали все паровозники. И не потому, что Кривонос объявил выговор начальнику депо и Николаю Ершову за попытку сплавить негодный паровоз. Этот факт получил большую огласку и лёг на депо позорным пятном. Ведь паровоз хотели всучить своим же товарищам.
А с паровозом действительно творилось что-то неладное. Пережоги топлива, частые ремонты и вынужденные из-за этого простои резко снижали показатели работы и заработки трёх бригад, прикрепленных к этому локомотиву.
И с автомобилем и с другими машинами такое случается. Как заартачится, что ей ни делай, она знай свой характер и норов выказывает. Вот так и с паровозом Ершова получилось. А возможно, у его бригад знаний не хватало или трудолюбия, а только потеряли они веру в свою машину и совсем запустили её. Грязная, грохочущая, парящая, она резко выделялась во всём паровозном парке. Среди членов бригад начались нарушения трудовой дисциплины. И тут как раз пришло распоряжение Кривоноса о передаче трёх машин соседям. Начальник депо приказал готовить к сдаче и локомотив Ершова.
С тяжёлой душой Ершов погнал свой паровоз. А прямо сказать, что это не честно, мужества не хватило. Ведь он — старший машинист. Сам и виноват.
Вернувшийся локомотив снова поставили на ремонт. Устранили все недостатки, но в первом же рейсе машина словно взбесилась. Ни пару, ни воды не держала, грелись подшипники, и Ершов едва дотянул до своего депо. Не заходя домой, пошёл к начальству. Пусть делают с ним что хотят, но ездить больше на этой гробине не будет.
…Виктор Степанович решил не возвращаться к нарядчику, а зайти в контору и оттуда позвонить. Он все ещё не мог успокоиться после стычки с Громаком. Да и машина тоже… Что она, заколдована, что ли?
И, пока он шёл и злился, случайно мелькнувшая мысль вытеснила все остальные. Раздражало только, что этот зазнайка подумает, будто своё решение он принял по его подсказке. Но решение теперь было твёрдое, и Дубравин направился в партком. Ссылаясь на почин Валентины Гагановой, он попросил принять у него паровоз, лучший на всём отделении, и дать ему машину Николая Ершова. И оставить всех членов бригад этого локомотива, будь они даже нарушителями трудовой дисциплины.
Просьба Дубравина смутила руководителей депо. Он достоин самого большого доверия, но тем более нельзя его подводить. Он просто не рассчитал своих сил.
На следующий день ему предложили взять один из худших паровозов, но не машину Ершова, чуть ли не аварийную, которую раньше срока решили отправить в заводской ремонт. Дубравин стоял на своём. Просьбу удовлетворили.
Многие машинисты не скрывали своего удивления. Один из них сказал:
— Это безумие — отдать такой золотой паровоз и взять рыдван!
Дубравин не очень прислушивался к таким словам. Через его руки прошла не одна машина, и, какой бы строптивой она ни казалась, он находил способ обуздать её.
После первой поездки на паровозе Ершова Дубравин вспомнил разговор в партийном бюро. На этот раз, должно быть, действительно не рассчитал своих сил.
Обычно он хорошо чувствовал машину. Он улавливал тончайшие изменения в её ритме, ходе, по выхлопам пара из дымовой трубы, этому дыханию паровоза, определял, какая болезнь внутри.
Но здесь было не дыхание, не выхлопы, а стоны. Дышловой механизм стучал так, что, казалось, вот-вот разлетится вдребезги. Дергался, бился реверс. На ходу тендер бросало в одну сторону, паровоз — в другую, и трудно было устоять на ногах помощнику, когда он подбрасывал лопатой уголь: ведь в такой момент одна нога находится на паровозной площадке, вторая — на тендерной. Ни пару, ни воды не хватало. Грелись подшипники, и страшно было держать скорость, какая положена по графику.
После первой поездки Дубравин не пошёл домой. Почти всю ночь провел возле локомотива, проверяя, измеряя, выслушивая узлы и детали. Нашёл наконец, почему бьет реверс и, кажется, причину грохота в дышлах. Этот грохот, разносившийся далеко вокруг, просто угнетал его. Ему стыдно было ехать на паровозе. Подъезжая к станциям в своей первой поездке, он прятался в будке, откуда наблюдал, как озираются на паровоз железнодорожники…
Домой вернулся в пять утра. Ни о чём не спросила его жена Маша. Она всё видела, всё понимала. Он заговорил сам:
— Теперь хоть стук в дышлах прекратится. Нашел, в чём там дело. А то совестно было людям в глаза смотреть.
Дубравину не терпелось скорее увидеть результаты своих первых побед над паровозом. Со двора видны огромный косогор и высокая железнодорожная насыпь. Здесь скоро должен проехать напарник. Виктор вышел, поднялся на крышу погреба, чтобы было виднее. Остановилась на крыльце Маша. Вскоре послышался шум поезда. В обычном грохоте паровоза выделялись резкие и частые удары, точно по дышлу били кувалдой. Те самые, которых, как казалось ему, уже не должно быть. Как набат, неслись они над косогором, над пролеском, над всем рабочим посёлком.
— Спустился Виктор, — рассказывала на следующий день соседке Маша, — как глянула я — сердце зашлось, такое лицо было у него…
