Советский русский рассказ 20-х годов - Бабель Исаак Эммануилович (библиотека книг бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
И. Э. Капкаева также видит специфику «шутейных» рассказов в их фольклорных истоках. По мнению исследовательницы, в «шутейных» рассказах можно выявить целый ряд характерных особенностей народного юмора, в частности «прием одурачивания, который, по мысли В. Я. Проппа, составляет главный сюжетный стержень комедийного и повествовательного фольклора» (Капкаева И. Э. «Шутейные рассказы» Вяч. Шишкова и народные смеховые традиции//Поэтика русской советской прозы. Уфа, 1985. С. 146). Автор статьи добавляет, что истоки языкового и стилевого комизма «шутейных» рассказов восходят и к традиции древнерусского, балагурства. В частности, автор усматривает у Шишкова одну из наиболее характерных черт древнерусского балагурства — его непрерывность, причем в роли балагура может выступать не только герой или рассказчик, но и сам автор произведения. И. Э. Капкаева выявляет также наличие у Шишкова традиции лесковского сказа и, в свою очередь, влияние «шутейных» рассказов Шишкова на творчество М. А. Шолохова, сказавшееся, в частности, в создании последним образа деда Щукаря в «Поднятой целине».
Впервые — Красная новь, 1923, № 5. Вошел в сб.: Спектакль в селе Огрызове. Шутейные рассказы. М., Л., 1924.
Печатается по изд.: Шишков В. Я. Полн. собр. соч. В 12-ти т. М.; Л., 1926. Т. 7.
Говоря об истории создания рассказа, писатель вспоминал: «В 1920 году я был в Ретенях (Лужского уезда), крестьяне и школьники ставили мою пьесу «Грамотей». Много было курьезов в самой игре, в процессе постановки, в поведении зрительного зала. Возникла мысль написать на эту тему что-нибудь веселое. Дома, через месяц, сел за стол» (Шишков В. Я. Мой творческий опыт. М., 1979. С. 17). «Конечно, пьеса бывшего красноармейца Павла Мохова — неумелое произведение, но значение его заключалось в том, с каким огромным энтузиазмом и увлечением Мохов сочинял и вместе со своими товарищами ставил пьесу, — писал по поводу этого рассказа Н. Еселев. — Все это они делали сознательно, чтобы люди не жили «как самая отсталая национальность».
И хотя спектакль провалился, над ним смеялись, Павел Мохов все-таки не уронил своего достоинства в глазах зрителей. Он сделал большое и важное дело. Что-то новое и серьезное вошло в серую, скучную и однообразную жизнь огрызовцев. Его труд, его благородный порыв, его старания не остались без внимания…» (Еселев Н. Шишков. М., 1979. С. 102).
(Комментарии составил В. П. Семенко.)
В 20-е годы М. А. Шолохов выпускает сборники: Донские рассказы. М., 1926; Лазоревая степь. Рассказы. М., 1926; О Колчаке, крапиве и прочем. М., 1927; Лазоревая степь. Донские рассказы. 1923–1925. М., 1931. Последний сборник объединял напечатанное в трех предыдущих.
В предисловии к сборнику «Донские рассказы» (1926) А. Серафимович писал: «Как степной цветок, живым пятном встают рассказы т. Шолохова». А. Серафимович отметил существенные особенности таланта молодого писателя: «…образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжатость, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды. […] Тонкий, схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие».
Среди откликов на выход первых сборников М. А. Шолохова восторженное суждение Серафимовича было скорее исключением. Критика в целом довольно сдержанно отнеслась к появлению рассказов писателя, приняв в них главным образом то, что уже утвердилось в литературном процессе и что не являлось собственно открытием Шолохова. В ряде рецензий наряду с художественными достоинствами отмечались и определенные недостатки ранних рассказов писателя. «Рассказы Шолохова композиционно отчетливы, резки, в них не чувствуется растянутости, — писал, например, А. Ревякин. — Очень удачны рассказы монологического типа («Шибалково семя», «Председатель Реввоенсовета Республики»). Но оставляет желать много лучшего повествовательный стиль самого автора. Автору необходимо избавиться от изображения типов по принципу наделения их только добродетельными или только злостными качествами […] Художник обязан дать не схему, а полнокровный образ. […] Освободиться нужно автору и от пользования случайностью. […] Шолохову нужно обращать большее внимание на отделку своих вещей и отказаться от пользования штампом некоторых антихудожественных приемов» (Октябрь. 1926. № 5. С. 148). В отличие от А. Ревякина В. Якерин поддержал определенность социально-классовых акцентов в рассказах писателя: «…здесь нет подкрашенных, что наиболее существенно: здесь «красный» действительно красен, а «белый» — бел, и от перемены окраски рассказ не остается на «месте». […] Эти рассказы ценны еще тем, — продолжает критик, — что все они посвящены Дону и, несмотря на это, не повторяются, и от каждого веет своим особым. […] В книге образный язык казачества, знание станицы, ее быта. Немало сочных слов, выражений…» Недостатки сборника «Донские рассказы» автор рецензии относил к тем рассказам, где писатель «отходит от быта. Таков рассказ «Пастух», где центральная фигура — сусальный пастух-комсомолец; таков рассказ «Коловерть», где белый есаул подан уж слишком трафаретным мерзавцем. Да и от самого рассказа отдает некоторой надуманностью. […] Неожиданно сентиментален финал в повести «Родинка», неожиданно оттого, что сюжет к этому не вел. […] Впрочем, все эти недостатки весьма незначительно портят общее впечатление от рассказов и ставить их в особенную вину автору не приходится; недаром Серафимович говорит, что: «Все данные за то, что Шолохов развернется в ценного писателя» (Молодая гвардия. 1926. № 6. С. 207).
Обращаясь к более углубленному исследованию рассказов Шолохова, А. Лежнев вскрыл весьма существенную особенность шолоховского повествования, которую он видит в «живой, органической слитности авторской речи с речью изображаемых писателем людей. Голоса персонажей, их словарь, характерные для них сравнения, фразеологические обороты на каждом шагу вторгаются в сферу авторского повествования. Но это не создает никакого стилистического разнобоя. Наоборот, стихия просторечия многообразно и поразительно оригинально сочетается с элементами высокоорганизованного литературного языка — все в целом образует композиционное единство» (Лежнев А. Избранные статьи. М., 1960. С. 60).
Современные исследователи уделяют внимание в основном таким проблемам, как традиции и новаторство в ранних рассказах Шолохова, проблема революционного гуманизма, особенности повествовательной манеры писателя, способы раскрытия психологии героя. По мысли Н. А. Грозновой, «своеобразие новеллистического творчества Шолохова заключалось не в том, что это творчество занимало позу нетерпимости по отношению к исканиям современников, а в том, что, идя по пути исканий, оно предолевало издержки и заблуждения предшественников» (Русский советский рассказ. Очерки истории жанра. Л., 1970. С. 157). Н. Грознова говорит, что в «Донских рассказах» Шолохову удается снять то противостояние социально-классовых и интимных эмоций, которое во многом предопределяло поэтику рассказа на протяжении первого пореволюционного десятилетия» (там же, с. 158). Касаясь вопроса о новаторстве Шолохова, Н. Великая замечает: «Если для А. Малышкина существенным было воспроизвести размах борьбы «стотысячного» и победоносность революции, веками подготовленную ее неотвратимость, если для Вс. Иванова особенно важна была неизбежность и естественность прихода мужика в революцию и его духовное прозрение в ней, то у М. Шолохова оригинальность изображения времени заключается в пафосе нравственной интерпретации событий и человека, в постановке проблемы — революция и гуманизм» (Великая Н. Формирование художественного сознания в советской прозе 20-х годов. Владивосток, 1975. С. 124).
Н. В. Драгомирецкая анализирует особенности конфликта в ряде рассказов Шолохова: «Молодой Шолохов раскрывает в своем герое не только силу его социального протеста, но и силу тех присущих ему стихийных чувств, которые являются результатом сращенности со старым крестьянским укладом жизни. Изображая взятые из глубин народной жизни характеры, Шолохов показывает их в момент, когда их сформированная веками цельность, заключающая большое положительное содержание, обнаруживает косность, ограниченность…» (Драгомирецкая Н. В. Принципы создания характеров в творчестве М. Шолохова и классические традиции//Социалистический реализм и классическое наследие (проблема характера). М., 1960. С. 294). Н. Великая утверждает, что писателя интересуют не только «полярные силы в их сущностном проявлении», не только «идея непримиримости, острота и беспощадность борьбы, которая бросает людей одной семьи, одной крови в разные лагери», но и «тенденция духовного развития личности в революции, возможность психологического сдвига в замкнутом казацком сознании» (Великая Н. Стилевое своеобразие «Донских рассказов» М. Шолохова//Михаил Шолохов. Статьи и исследования. М., 1980. С. 89, 93–94). «В изображении Шолохова революция, при всей вынужденной суровости, вызывает к жизни силы добра, — продолжает исследователь, — раскрывает потенциал нравственных возможностей народа, перспективы духовного развития, требует от личности нравственного прозрения. В выражении субстанциальных качеств народного характера, его нравственной силы и красоты, перспектив его духовного развития содержится суть эпического мировосприятия М. Шолохова» (там же, с. 97).
