К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
– Визит хозяину надо нанести.
У домика валялись бутылки, ржавые банки, дрова, уголь, старое тряпье. На смятой телогрейке живой кучкой жались друг к другу слепые щенки. Женька присела возле них, сняла варежку, погладила каждого по спинке. Булатов тоже протянул руку, но из-за вагончика раздался негромкий, но выразительно предупреждающий рык.
– Нет, нет, не трогайте, – испугалась Женька, – Марта может руку отхватить.
– Тебя же не тронула.
– Меня она знает.
Они вошли в домик. На металлической плите жарилась в огромной сковороде рыба. Дощатый стол был завален остатками еды, какими-то копиями накладных, бумажными гильзами от охотничьего ружья и еще черт знает чем. Из-за ширмы вышел худой и заросший, как Робинзон, мужчина. Примерно сорокалетнего возраста. В телогрейке на голое тело, в фирменных, хотя и изрядно потертых джинсах.
– Здравствуйте, Евгения Дмитриевна, – учтиво сказал он, не замечая Булатова.
– Здравствуй, Сева, – Женька взяла под руку Булатова. – Это мой друг из Ленинграда. Олег Викентьевич.
– Тот самый?
– Покажи нам хрустальный дворец, Сева, – неудостоила Женька его ответом.
– Покажу, Евгения Дмитриевна, только надо сначала рыбки попробовать.
– Мы завтракали, Сева.
– Тогда идите наверх. Я скоро.
От жареной рыбы шел тонкий аромат, и Булатов был не прочь отведать ее. Но Женька осторожно потянула его к выходу, и он послушно вышел. Ей лучше знать, как здесь вести себя. Они снова вернулись к узкоколейке.
– Жень, – Булатов взял Женькину руку, предварительно сняв с нее варежку, – а ты бы не могла и меня, как Севу этого, просто Олегом называть и на «ты»?
– Нет, Олег Викентьевич, – смутилась Женька, – с Севой у нас такие взаимоотношения установились, когда я была совсем маленькой. Он меня ботанике обучал, зоологии, другим естественным наукам.
Женька рассказала, что Сева у этой горы живет и работает уже лет двадцать, приехал сразу после окончания биофака в МГУ, и никуда с тех пор не уезжал. Даже в отпуск. Читает лишь то, что ему случайно перепадает от местных рыбаков; раньше пользовался радиоприемником, а теперь и радио слушать не хочет.
– Чем же он живет?
– Принимает от рыбаков уловы, потом передает рыбу на рефрижератор. Два-три раза за сезон. Охотится. Только на уток. Зимой промышляет песца… Одни говорят, – продолжала Женька, – что у него неразделенная любовь, другие считают его блаженным, третьи подозревают, что скрывается от правосудия… Он добрый, никому не сделал зла, если просят помочь – не отказывает. Был очень хорошим учителем у меня. Государственные интересы блюдет как свои. Его тут пытались обмануть – не вышло, пробовали подкупить – тоже ничего не получилось, угрожали расправой – не испугался. Даже женить хотели. Так он отговорил невесту.
Вход в ледяной холм, так называемую «линзу», напоминал вход в блиндаж. За тяжелой дверью, над которой висела брезентовая занавеска, начинался пологий спуск по дощатому пандусу, потом еще одна брезентовая штора, а вот уже за нею – открылся действительно хрустальный дворец. Ослепленный сверкающей радугой отраженных огней, Булатов сразу и не понял, куда он попал. Потом пришел в себя, осмотрелся. Хрустальный дворец был обыкновенным холодильником, который вырубили в промерзшем до основания озерце. Вправо и влево от центрального коридора в сплошном льду были вырублены сводчатые залы, где хранилась выловленная в Индигирке рыба самых ценных сортов, а поскольку лед был чист и прозрачен, через него пробивался свет ламп из всех помещений, играя в гранях кристаллов самыми причудливыми оттенками.
В одном из таких залов Женька вдруг исчезла. Стояла рядом и как испарилась. Неожиданно Булатов увидел ее за толстой стеной льда в торце зала. Как она туда попала? Так же вдруг Женька появилась с ним рядом. На лице играла плутоватая улыбка.
– Чудеса, да и только, – качнул головой Булатов.
– Этот дворец я дарю вам на память, – сказала Женька и хитровато посмотрела на него.
– Спасибо. Я в долгу не останусь, – Булатов вспомнил, что и у него есть в Ленинграде любимый дворец, который он сможет подарить Женьке – Петергофский Монплезир.
Когда они снова поднялись наружу, Булатов мгновенно почувствовал разницу температур: внизу трещала морозами зима, наверху буйствовало цветами лето. Хотя наружный градусник показывал всего плюс пять.
– В тундре таких вот замерзших озер много, – рассказывала Женька, – говорят, что им миллионы лет. Когда здесь вырубали камеры, находили вмерзших в лед диковинных рыб. И вообще, тундра хранит еще много загадок. Недалеко от Алайхи есть, например, кладбище мамонтов. Правда, правда. Вечная мерзлота – прекрасный консервант. Говорят, что покойники на местных кладбищах сохраняются столетиями.
Женька замолчала, потом тихо спросила:
– Вам не страшно, когда вы пытаетесь думать на столетия вперед?
– Страшно подумать, что у меня всего четыре дня осталось до возвращения в Ленинград, – отшутился Булатов. – Что будет через сто лет, лучше не думать. Да?
– Да! – сказала Женька, поняв, что ее дразнят.
На пристани их ждали Дмитрий Дмитриевич и Ангелина Ивановна. С ними был еще какой-то бородач. Женька заволновалась.
– Что-то случилось…
Дмитрий Дмитриевич встретил Булатова и Женьку виноватым взглядом. Ангелина Ивановна взяла Булатова под руку и на правах хозяйки представила бородачу. Тот назвался Зуевым, руководителем изыскательской экспедиции, и подал Булатову сложенную вчетверо бумажку.
Прочитав записку, Булатов хотел сразу и наотрез отказаться. Но, встретив умоляющий взгляд Зуева, задумался.
– К первому сентября я должен быть в Ленинграде, – сказал он.
– Мы отправим вас в Алайху вертолетом. И далее обеспечим «зеленую улицу».
– Хорошо. – Булатов повернулся к Женьке, взял ее за плечи, посмотрел в глаза. И в голубой их глубине увидел свое отражение. – Извини, малыш, там человеку худо, коллега просит помощи. Не огорчайся. Я надеюсь, что мы еще и океан с тобой посмотрим, и пирогов поедим, которые обещала Ангелина Ивановна.
Женька смотрела снизу вверх, не отводя глаз, и было в этом взгляде что-то по-взрослому тревожное.
– Помните только, это Север, – сказала она, – ведите себя благоразумно. Хорошо?
– Хорошо.
Зуев пригласил его в свой катер – аппарат со стационарным мотором, высоким лобовым стеклом, полумягкими креслами. Сразу вырулил на стремнину и взял курс в сторону океана.
Коллега из Алайхской больницы, которому Булатов ассистировал в день приезда, писал, что не может справиться с открывшимся кровотечением у больного и просил его срочно приехать в лагерь изыскателей. Письмо тревожное, даже несколько паническое.
– Когда это случилось? – спросил Булатов Зуева.
– Вчера ночью. Больной оказался не транспортабельным. Врача к нам доставили вертолетом, и вчера он сделал операцию. А сегодня утром попросил меня отвезти вам записку. Вертолета нет, пришлось морем.
За разговорами о Севере, о местных промыслах, о живущих здесь людях время летело быстро. Но вскоре Булатов затосковал по тверди земной, захотелось ступить ногами на что-то более устойчивое, чем днище катера. Хотя волна в море была и не очень высокая, но каждый ее удар по металлическому каркасу катера отдавался болью в позвоночнике. Не спасало даже полумягкое кресло. И Булатов большую часть пути простоял в буквальном смысле на полусогнутых ногах. Пять часов пути показались вечностью.
Потом была работа. Трудная и тревожная. Коллега из Алайхи выполнил смелую и мастерскую операцию. Но из-за отсутствия стационарной аппаратуры просто физически не смог предотвратить неприятного сюрприза. Вдвоем они все-таки нашли выход, кровотечение остановили, организовали прямое переливание крови, и, когда жизнь больного была уже вне опасности, Булатов взглянул на календарь. Оказывается, прошло почти двое суток. Он заторопился, потребовал как можно скорее отправить его на метеостанцию.
Зуев виновато опускал глаза. Над тундрой висело неподвижное одеяло тумана, причем такого плотного, что стоящие в тридцати метрах друг от друга домики не просматривались. Было ясно без слов, что в такую погоду не только вертолеты, даже чайки летать не могли.
