Под горой Метелихой (Роман) - Нечаев Евгений Павлович (книги без регистрации TXT) 📗
— Ну, а всё-таки? Как же прикинуть, хотя бы приблизительно?
Андрейка посмотрел вначале на учителя, потом на деда. Как у школьной доски повторил вопрос.
— Для этого нужно на одном квадратном метре посчитать колосья, — начал он и опять посмотрел на учителя, — взять самый большой и самый маленький, вышелушить зерно и — на весы. Половину того, что получится, умножить на число колосков, которое мы раньше узнали. Это и будет урожай с метра в граммах. Приписать справа четыре нуля — получится урожай с гектара. А можно и сразу на квадратном метре килограммы подсчитать. А потом…
— Вот это было бы здорово! — перебил Андрейку Нургалимов. — С квадратного метра получить килограмм! Ведь тогда с гектара ты бы намолотил десять тонн! Шестьсот пудов! Так, что ли? А ну, хлопцы, у кого есть бумажка и карандаш? Быть может, я ошибаюсь?
— Правильно, всё правильно! — хором поддержали старшеклассники.
А один, маленький, веснушчатый и с облупленным носом, добавил негромко:
— Так ведь он не договорил еще, что из того, что получится; надо на влажность скинуть добрую половину. Вот тогда и получится то, что надо.
— Значит, триста пудов?
— Так я ведь не говорил вам, что килограмм с метра, — спокойно возразил Андрейка. — Пусть половина, и то с гектара полтораста пудов будет. Другое дело, если бы гектаров побольше.
— За это три раза молодец! — воскликнул Нургалимов. — Только не забывай: полтораста пудов — в амбаре! Сам приеду проверить! Договорились? А как у вас, Андрон Савельевич, на других полях? — повернулся он к Андрону.
— Не завидно, Салих Валидович, — признался Андрон. — Рожь-то еще ничего, а пшеницу местами осот приглушил. Народу нет! Так, кое-где, пропололи, что поближе к деревне. И спросить ведь не с кого. Старухи древние; что с них возьмешь?
Андрон замолчал. Ничего не спрашивал больше и Нургалимов. По сумрачному лицу Андрона он прекрасно видел всё.
— И на том спасибо, что хоть из ворот выползают, — точно читая мысли Нургалимова, продолжал Андрон. — Вот проедем на Красный яр, сами увидите, какие из них косцы. А трава дубеет… Тяжело, трудно, Салих Валидович. Из года в год тяжелее.
— Всем тяжело, всем трудно, — в тон ему проговорил Нургалимов, — но самое страшное всё-таки пережито. Теперь уж недолго ждать. Солдат-то наш вон уже где! На Висле!
Говоря это, секретарь райкома подошел к меже. Пшеница доходила ему до пояса. Стебли ее потеряли сочно-зеленый цвет, начали блекнуть сверху, но колос еще держался прямо. По полю из края в край перекатывались упругие, широкие волны, и оттого вокруг разносился неумолчный шорох, а с колосьев струилась еле приметная желтоватая пыль. Нургалимов раздвинул руками тугие стебли, любовался дымчато-серебристым разливом, вздохнул даже.
— А ведь будет на этом участке полтораста пудов! Ей-богу, будет! — сказал он, обращаясь к Андрону. — И придется тебе, Андрон Савельевич, собрать бригадиров, привести их к этому вот столбу и попросить внука, поучил бы он их уму-разуму. Не сейчас, конечно, после войны.
Андрон развел руками, а у Андрейки сами собой раскрылись губы, — ему живо представилось, что у межи стоит его исцарапанная ножом школьная парта, а за ней, поджав ноги, с неизменной трубкой в зубах сидит хмурый Нефед, а рядом с ним другой бригадир — Еким с Нижней улицы.
— Век живи, Салих Валидович, век учись, — согласился Андрон. И непонятно было Андрейке — всерьез он это говорит или подсмеивается. — Так оно, так! Я и то уж не раз подумывал, а не передать ли вот этой босоногой команде Длинный пай? Да заодно бы и ферму со всей живностью. Годик еще обожду, пожалуй, а потом и сам попрошусь в отставку. Как ни говори, за половину седьмого десятка перевалило.
Нургалимов приподнял густые выгоревшие брови, окинул могучую фигуру Андрона пытливым взглядом.
— А о чем мы с вами, товарищ Савельев, у столба договаривались? Давайте уж уговор не нарушать! Да, чуть не забыл! Прошлый раз там, у реки, вы просили помочь с питанием для приемника. Посылайте в районный культмаг человека с доверенностью. Там по списку отложено.
— Вот за это спасибо! От всего колхоза, — оживился Андрон, — а больше всего от нашего самого наиглавного слушателя. — Андрон показал на Мухтарыча, стоявшего в сторонке. — Сказать вам, кто первым про Сталинград услышал? Он! В полночь всю деревню на ноги поднял!
Мухтарыч при этом снял шапку и поклонился.
— Рахмат-инде, бик рахмат! — подтвердил старик и еще поклонился. — Большой спасибо.
— Это уж не про тебя ли, отец, зимой еще следователь мне рассказывал, что ты обхитрил тут кого- то? — спросил Нургалимов, подходя к Мухтарычу. — Как же это ты земляка своего не пожалел?
— Нет, я не хитрый, — запротестовал старик. — Хитрый человек — который жадный. Мне всё равно, какой я деревня живу. Гарифулла всем плохо делал; зачем такой человек назвать земляк?
Нургалимов ничего не сказал, пожал Мухтарычу руку, распростился с Андроном, помахал фуражкой школьникам, и они с Николаем Ивановичем уехали. Андрейка сказал потом старику, что учитель ездил с секретарем райкома к барскому дому и будто бы собираются восстанавливать эти хоромы.
— Зачем? — спросил старый пастух.
— Колхозники отдыхать будут, вот зачем! И тебе путевку дадут. Вот увидишь.
— Э-э-э, — протянул Мухтарыч. — Никогда такой не было. Нет.
— А вот и будет! Николай Иванович зря слова не скажет. Вот только война поскорее бы заканчивалась. Всё будет!
А еще через несколько дней приехала в Каменный Брод худенькая черноволосая девушка с чуть раскосыми веселыми глазами и с фотоаппаратом. Она долго расспрашивала Мухтарыча о его жизни, о том, как помог он поймать бандитов, сфотографировала старика и весь рассказ его записала в тетрадку. Потом разговаривала с Дарьей, заставила Андрейку нажать сноп пшеницы. Усадила возле этого снопа старшеклассников и опять щелкнула аппаратом.
«Люди одного колхоза» — с таким заголовком на второй полосе вышла потом районная газета. В Каменном Броде ее получили вечером, и Андрейка тут же помчался к Мухтарычу. Полоса открывалась очерком на три колонки «Пастух-патриот» с портретом Мухтарыча, а под шапкой крупным шрифтом было набрано: «С этого мы начинаем серию рассказов о героях тыла». Внизу вместо внушительного «Ответственный редактор О. Ордынский» стояло скромное: «И. о. редактора Н. Сергеева».
Мухтарыча меньше всего занимал вопрос о том, кто подписал газету. Держа развернутый лист обеими руками и склонив седую голову, он долго разглядывал снимок. С газеты на него задумчиво смотрело морщинистое сухое лицо с клинышком сивой бороды. Оно также было обращено несколько вбок и книзу, как будто старик к чему-то еще и прислушивался.
За всю свою долгую жизнь Мухтарыч впервые видел свое лицо на снимке. Всё равно, если бы не было здесь и Андрейки, он сам бы узнал себя: много лет подряд, умываясь по утрам из бадейки или припадая в полдень к лесному ручью, он видел этого морщинистого старика со скошенным лбом и широкими надбровными дугами. На левой щеке, от виска до подбородка, старый стянутый шрам — след казачьей нагайки. Давно это было…
— Ну дай же, дедушка, я тебе прочитаю! — не отставал Андрейка. — Тут, знаешь, как здорово про тебя написано!
— Про это? — Мухтарыч приставил палец к своей щеке.
— Нет, про бандитов! Как ты пистолета не испугался!
Мухтарыч сидел в той же позе, склонив голову и надолго прикрыв глаза синеватыми тонкими веками.
— А как Андрон, дедушка твой, до колхоза еще в гости меня звал на большой праздник? Есть? — спросил он очнувшись.
Андрейка покрутил головой.
— А как учитель, Николай Иваныч, тоже до войны еще, вот такой пузырек лекарства мне приносил?
— И про это нет.
— Э-э… Ну, ладно, читай!
Илья Ильич, председатель константиновского колхоза «Красный Восток», ехал лесной дорогой со станции. Колеса рессорной брички мягко шуршали по прибитой дождем песчаной дороге. Лошадь трюхала неторопкой рысцой, местами сбивалась на шаг, да Илья Ильич и не понукал ее. Чего торопиться попусту? К утру приедет домой, и ладно.
