Вечный зов. Том II - Иванов Анатолий Степанович (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— Осмелел?! — повысил голос Валентик. — Не рано ли?
Лахновский, проводив машины, нырнул в нижний этаж казармы, где висел на стене староста Подкорытов. На площади теперь никого не было. Керосиновый фонарь над входом в казарму тускло освещал небольшое пространство, пробивающийся сквозь тучи рассвет съедал сумрак, разжижал и без того слабенький свет этого фонаря.
— Он тебе… обо мне рассказал? — спросил Фёдор угрюмо.
— Беседовали мы иногда, — неопределённо уронил Валентик.
По выработавшейся издавна привычке он старался не говорить больше того, чем требовалось в определённой ситуации, ничего не разъяснять и не болтать, понимая, что лишнее слово, лишняя информация может обернуться рано или поздно нежелательно для кого-то, в том числе и для него самого. Сколько раз уж он жестоко убеждался в этом. Тогда, у железнодорожного переезда, не подай он голоса, не поболтай в темноте с немцами о пустяках, не услышала бы его, не обратила бы внимания просто, а значит, не узнала бы потом его эта проклятая Олька Королёва, разведчица Алейникова, и всё было бы в порядке. И до сих пор, и кто знает, сколько бы и потом ещё сидел он в этой спецопергруппе Алейникова, делал бы своё дело, которое высоко ценил Бергер. Не для Бергера, не для паршивой этой Германии: старался он, Алексей Валентик, как и Лахновский. Но Лахновский уже трухлявый пень, для чего ему жизнь? А он, Алексей Валентик, ещё поживёт! Жизнь ещё может распахнуться ему во всю ширь. Только надо быть осторожным и предусмотрительным. Можно вот этого подонка, эту грязную свинью, как немцы правильно называют всех русских, ошеломить сообщением, что не только Алейникова, а ещё одного землячка его, Полипова Петра Петровича, бывшего председателя Шантарского райисполкома, знает Валентик, недавно на твоих, мол, глазах приволок его из-за линии фронта и перевёл обратно, оставил в тылу у красных. Только зачем? Мало ли какие последствия могут из этого выйти! Их никогда не предусмотришь, эти последствия. И Фёдору Савельеву о Полипове ничего не сказал, и Полипову о Савельеве, об Алейникове ни словом не обмолвился.
— И чего же он такого про меня тебе наговорил? — спросил Фёдор, нервно растерев жёсткой подошвой немецкого сапога окурок. — Какие сказки?
— В гражданскую войну партизанил ты, говорил, отчаянно.
Промолвив это, Валентик опять стал смотреть на Фёдора в упор, с презрением, пронизывая холодными зрачками насквозь, точно Лахновский своей тростью. И Фёдор с тоскливой обречённостью подумал, что спасения от этого человека нет и не будет, что Лахновский со своей тростью, кажется, просто щенок против Валентика. Только что Фёдор был равнодушен ко всему на свете, в том числе и к собственной смерти, с облегчением даже ждал её, а теперь вдруг в затылке и в висках похолодело, в сознании уныло заворочалось, заскребло, больно отдавая во всей голове: неужели смерть? Неужели смерть — и всё потухнет в сознании?! Всё останется здесь — земля, травы, эти вот серые предутренние облака, Анфиска… Вот эта фляжка со спиртом останется, кто-то, живой и невредимый, будет из неё пить, а его, Фёдора, не будет! Его не станет — раз и навсегда. Он сгинет, а на земле над его прахом будет светить солнце и плескаться звёздное море, греметь грозы и мести снежные метели.
— Зачем, сволочь, я тебе понадобился? Зачем?! — прохрипел он.
— Не знаю… Да и не нужен ты мне пока. Потом, может быть… — вяло проговорил Валентик.
— Когда потом? Что потом? — вскрикнул Фёдор.
— Не знаю, не знаю, — ещё протянул дважды Валентик и вздохнул. И продолжал так же тихо и раздумчиво, будто не замечал теперь возбуждённого состояния Фёдора: — Советские войска снова приближаются. Под Харьковом тоже чёрт-те что творится. Да и вообще, судя по всему… Даже этот подонок, этот Лахновский, считает, что Сталинград — это только цветочки… Заметался, как крыса.
Валентик неожиданно дёрнулся, в одну секунду преобразился и, схватив Фёдора за плечи, остервенело затряс его.
— Ты понимаешь?! Понимаешь?! Видел, как мечутся крысы в огне?! Ну, нет… Я не замечусь. Я буду драться до последнего! До последнего вздоха! Как свирепый пёс! Как дикий зверь!
В утреннем полумраке глаза Валентика горели действительно каким-то звериным, зеленоватым огнём.
— Отцепись… ты! — прокричал Фёдор ему в лицо, стараясь сбросить его руки со своих плеч. — Не Лахновский, а ты… полные штаны уже наклал.
Когда Фёдор оттолкнул от себя Валентика, тот опять же мгновенно успокоился, прежним голосом проговорил:
— Я — нет. Но такие люди, как ты, Фёдор Силантьевич, скоро мне понадобятся… Ну, пойдём, что ли, снова посты проверим.
Говоря это, он устало, по-стариковски, приподнялся. И в это время где-то на южной стороне Шестокова серое утреннее небо прочертили две зелёные ракеты. Валентик резко крутанулся, будто его ударило током, и замер: вслед за зелёными ракетами взвилась одна красная, тишину глухо прострочила далёкая длинная автоматная очередь, затем вперебой застучали короткие. На вышке, устроенной на крыше казармы, заглушая стрельбу, второй раз за сегодняшнюю ночь взвыла сирена, из подвала выскочил пулей Лахновский в расстёгнутом почему-то сюртуке, без своего картуза, на мгновение остановился как вкопанный. Из-за казармы начали выбегать солдаты. Командиры двух оставшихся в Шестокове взводов — Кривопятко и Поляков — вытянулись перед Лахновским, но тот молчал, точно лишился языка. Валентик тоже бросился к Лахновскому, а Фёдор продолжал сидеть, прислонившись спиной к стене, будто суматоха его не касалась. Кривопятко и Поляков, оба из уголовников, неразлучные «кореши», освобождённые из какой-то тюрьмы, считались особо надёжными людьми, потому Лахновский берёг их, в дело пускал в последнюю очередь или в особо важных случаях.
Наконец сирена реветь перестала. На площади перед казармой, залитой теперь синим предутренним сумраком, опять появились долговязый Майснер и неповоротливый Кугель. «И для вас ночка ныне выпала!» — злорадно усмехнулся Фёдор. Мелькнул выскочивший из подвала Садовский, исчез в толпе.
И вдруг Фёдор с удивлением отметил — никаких автоматных очередей не было слышно. Но едва подумал об этом, где-то за спиной, казалось, сразу же за казармой, воздух вспороли беспорядочные выстрелы. «Ага, это уже с севера. Значит, с двух сторон партизаны ударили», — отметил он.
Лахновский наконец очнулся от столбняка, отдал какие-то приказания. Люди, сгрудившиеся в беспорядке на площади, прижимая к животам автоматы, побежали в разные стороны, площадь быстро пустела. Исчезли и Кугель, и Майснер, и Валентик. Перед казармой остались лишь Лахновский да несколько человек из его, Фёдора, взвода охраны, отдыхавшие до заступления на посты.
— Где ваш командир? Где лейтенант Савельев? — дёргая головой, кричал на них Лахновский.
— Я здесь, — подал голос Фёдор.
— Ты здесь?! — обернулся Лахновский, ринулся к нему. В это время воздух сотрясли совсем уже недалёкие гранатные разрывы. Лахновский на мгновение остановился, глянул почему-то не вправо, где за домами на окраине шёл бой, а на небо. Затем кивнул на открытую дверь пустой казармы: — За мной, живо!
Фёдор, знаком приказав своим подчинённым оставаться на месте, шагнул вслед за Лахновским.
В пустой казарме, как всегда, пахло чем-то едким и вонючим. Фёдор никогда не мог определить — чем. Видимо, это был смешанный запах табачного дыма, водки, грязи и человеческого пота. Лахновский сел за длинный засаленный дощатый стол, за которым солдаты его «армии» пьянствовали, играли в кости и карты, положил на стол худые, высохшие ладони. Пальцы его, похожие на скрюченные и засохшие фасолевые стручки, дрожали, и он убрал руки со стола. А затем и вообще встал резко, торопливо. Лахновский был смят, раздавлен охватившим его страхом и уже никак не мог скрыть этого.
— Вот так, Фёдор… э-э, Силантьевич, — заговорил он и, чтобы как-то унять волнение, полез за табакеркой. Тяжёлая серебряная коробочка не раскрывалась, он, охваченный великим отчаянием, швырнул вдруг её куда-то под деревянные нары, заваленные вонючим тряпьём. — К чёрту! Слушай меня, как на духу… Партизаны нас перехитрили, я это сейчас понял окончательно… Почти всех солдат выманили туда, — он боднул головой в светлеющее всё больше окно. — Дорогу назад заткнули, как пробкой. И какой-то частью своих сил ударили на Шестоково. С двух сторон. Может, с третьей ударят. Они знают, сколько у нас солдат. Метальников, Подкорытов… и чёрт его знает, кто ещё у них тут. Всё знают! Всё рассчитали. Это конец, Савельев…
