Трилогия о Мирьям (Маленькие люди. Колодезное зеркало. Старые дети) - Бээкман Эмэ Артуровна (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Бабушка выстаивала у гроба часами — степенная, непреклонная, ноги в черных туфлях чуточку расставлены, на еще статной фигуре — черное с отблеском платье. Руки скрещены на животе, хотя взгляд, обращенный прямо перед собой, и не свидетельствовал о погруженности в молитву. Она думала. О чем она думала, выстаивая вот так часами у гроба, никто не знал. Может, бабушка вспоминала прожитую с дедушкой жизнь, может, задумывалась о будущем.
Бабушка не плакала, не плакал отец, и дядя не плакал. И у Мирьям не было слез, от отчаяния и душевной скорби у нее все отупело.
Мирьям пребывала словно в каком-то ином мире. Не ощущала себя, не чувствовала голода или жажды, надеялась, что все это кошмарный сон, который скоро окончится. Чаще всего Мирьям бесцельно бродила по саду, безразлично смотрела на пчел, которые готовились к зиме, и на оголенные каштаны. Яблоки, упавшие на сырую землю, гнили, никто их не собирал.
Сквозь тонкие кружевные занавески Мирьям видела освещенную комнату, где под негаснущими свечами стоял дедушкин гроб. Видела неподвижную бабушкину фигуру и людей, которые приходили, останавливались и уходили.
Увядающие цветы и горящие свечи наполняли нетопленую комнату навязчивым запахом. Это был завораживающий запах смерти.
Мирьям не осмеливалась оставаться у гроба. Она не боялась умершего дедушки, ее угнетало ощущение страшной, непоправимой вины.
Что-то неотвязно стучало, словно молот, в усталом сознании ребенка. Девочке хотелось подойти к гробу и крикнуть: это я виновата в том, что умер дедушка!
Но Мирьям не шла, молчала, бродила по саду и, усевшись на заборе, заглядывала порой в комнату, где горели свечи, стояла бабушка и куда приходили с цветами люди.
Девочке временами не верилось, что дедушки больше нет. Были моменты, когда это казалось просто невозможным. Тогда становилось немного легче. Однако маячащая за тюлевой занавеской бабушка в траурном платье и унылый свет от горящих свечей тут же все оживляли в памяти.
Затем в Мирьям вселилась надежда, что свершится чудо.
Вечером явился бабушкин знакомый фотограф Тохвер, привинтил на треногу маленький черный ящичек и начал расставлять у гроба бабушку, дядю Рууди, папу, маму, Лоори и Мирьям. Тохвер поставил всех так, чтобы каждому из них было видно дедушкино лицо. Сердце у Мирьям колотилось в тревожном ожидании, она судорожно уставилась на мертвого дедушку. Мирьям верила, что вот-вот произойдет чудо, что теперь наступило долгожданное мгновение и дедушка немедленно поднимется из гроба. Фотограф пошел к своему черному ящику и скомандовал:
— Внимание!
Последовала ослепляющая вспышка.
Открывая снова глаза, Мирьям надеялась увидеть дедушку живым. Но впалое дедушкино лицо осталось неподвижным, лишь немного затрепетали языки огоньков на свечах.
И тут впервые после дедушкиной смерти Мирьям безутешно разрыдалась. Значит, все это не сон, чудес не бывает, и дедушка уже никогда не воскреснет.
В ту ночь девочку мучили страшные сновидения.
Уголок сада, который отделял их дом от соседнего, куда-то исчез, и вместо него теперь чернела громадная четырехугольная яма. На краю пропасти стояла толпа одетых в черное людей. При свете луны, выглядывавшей меж быстро плывущих по небу облаков, людские лица казались ядовито-зелеными. Мирьям стояла в стороне и пыталась укрыться от ослепляющих проблесков луны, но это ей не удавалось. Необъяснимая сила необоримо тянула ее к краю бездны, на свет, перед взоры угрожающе недвижных фигур. Вдруг раздался чей-то голос:
— Ты виновата!
«Виновата!.. Виновата!..» — громовым эхом раскатилось вокруг. Видение исчезло, осталось грозное эхо: виновата! виновата!
Дедушку хоронили на следующий день.
Под холодным осенним дождем из города к кладбищу протянулась длинная похоронная процессия. Покрытые черными попонами лошади шли медленным, заученным шагом, таща за собой катафалк, — четыре резные стойки поддерживали его крышу. По краям крыши свисали черные кисти. Серебристый гроб утопал в цветах и венках.
Первой, сразу за катафалком, под черной вуалью, шла бабушка. Намокшая кисея прилипала к лицу. По обеим сторонам бабушки шли ее сыновья. По левую руку — дядя Рууди с горящими болезненными глазами, уткнувшись взглядом в мостовую. Старший сын — Арнольд — справа. За ними, тоже под траурной вуалью, держа за руки девочек, шла Лоорина и Мирьямина мама.
По обе стороны черной кареты, в такт медлительному шагу похоронной процессии, вышагивали четверо мужчин, с кепками в руках. Следом за мамой, Лоори и Мирьям шли родственники, жильцы и знакомые.
Холодный осенний дождь лил не переставая. Сырость пронизывала до костей и вгоняли Мирьям в дрожь.
Дождь унялся, лишь когда похоронная процессия достигла кладбища. Поднявшийся ветер разогнал низкие свинцово-серые тучи. Кое-где между громоздящимися тучами проглядывало светло-синее небо. Ветер гнал навстречу процессии желтые кленовые листья. Ветер рвал болтавшиеся черными языками траурные накидки мамы и бабушки.
Взбудораженная ветром красота кладбища зажгла в девочке последнюю отчаянную искорку надежды.
Вдруг Мирьям увидела прислонившегося к светлому краю громадного облака господа бога — простоволосого, в серой сборчатой накидке. Глаза всевышнего вселяли покой, локти его опирались на краешек пушистого облака. Казалось, что господь бог усмехается. А вдруг он сейчас исправит свою роковую ошибку? Мирьям не видела ничего другого, лишь смотрела в небо, туда, где быстро набегавшие клубящиеся облака стремились закрыть собой видение.
Мама дернула дочку за руку, чтобы не отставала. Девочке пришлось сделать несколько быстрых шажков, а когда она снова подняла глаза — бог уже исчез. Закрылась тучами и ярко-голубая прогалина облака. Снова зашуршал крупный дождь, ветер швырял его в лицо.
У Мирьям исчезла последняя надежда. Девочка поняла, что никого там на облаке и не было, просто ей ясно вспомнилась лубочная картинка с изображением господа бога.
У ямы гроб открыли в последний раз. Костлявые дедушкины пальцы скрючены на груди, синеватые губы сжаты в узкую полоску, под глазами мешки, подбородок угловато выдался вперед, лоб восковой. Мирьям закрыла глаза и судорожно пыталась вспомнить живого дедушку. И она увидела его в мастерской: внимательные и дружелюбные глаза под густыми бровями, четкие движения, лицо слегка выпачкано сажей, спокойно, руки то и дело что-то мастерят.
Гроб заколотили и опустили в могилу, обложенную еловыми ветками.
Священник в черной рясе с широкими рукавами начал отпевать дедушку. Он говорил долго. В промежутках все пели, затем снова продолжал пастор. Мирьям, окоченевшая от холода, слушала внимательно. Священник рассказывал о дедушкиной добродетели, о его уравновешенном характере и богоугодной жизни. Утешал покинутую вдову, сыновей и внучек. Заверил, что всемогущий, милосердный и добрый господь бог непогрешим, он знает, кого приблизить к себе…
«Непогрешимый, непогрешимый!» — дразняще стучало в сознании Мирьям.
Люди стояли с опущенными головами вокруг открытой могилы и, скрестив руки, слушали и пели, когда священник подсказывал строфу псалма.
Потом священник трижды взял с земли по горсти песку и высыпал его на дедушкин гроб. Бабушка вслед за ним сделала то же. И Мирьям подошла и опустила три горсти песку на гроб самого дорогого ей человека. Бросила песок, но отходить от могилы не хотела. Впившись глазами в серебристую крышку гроба, девочка пыталась еще раз увидеть дедушку. Но забитый гвоздями гроб навечно скрыл дедушку ото всех взоров. Когда наконец мама оттащила ее прочь и мужчины с будничными лицами принялись засыпать могилу, Мирьям залилась слезами. Мама заглянула ей в лицо и пощупала лоб. Подошла к отцу, что-то пошептала ему и, взяв Мирьям за руку, заспешила домой.
Мирьям безутешно плакала, перед глазами раскачивались темные кусты, и ей было все равно, куда ее ведут.
В тот самый вечер девочку уложили в постель с воспалением легких. Без конца в изголовье Мирьяминой кровати стоял безжалостный боженька и громогласно провозглашал:
