Чекисты о своем труде (Рассказы и очерки) - Лебедев И. (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗

Галушин задумался, отодвинул стакан с чаем.

— Галка, не стоит об этом говорить, — он постарался придать своему лицу веселое выражение, — ты же знаешь, я не виноват.

— Я не хочу делать тебе больно, Илюша, но мне обидно, что ты — самый умный, самый честный, самый добрый, самый красивый — и вдруг…

Илья поднялся из-за стола и шутливо прикрыл ее рот ладонью. Она отстранила его большую тяжелую руку и, грустно посмотрев на него, сказала:

— Да, самый красивый — для меня, конечно, — и остался без своего самого близкого друга.

Галушин поцеловал Галю — чуть-чуть, в золотистые пряди, завивавшиеся надо лбом.

— Ладно, раз ты так хочешь, я постараюсь объяснить тебе, что произошло между нами. Садись поудобнее, рассказ будет длинным.

— Я и сам часто думал о моих отношениях со Степаном. И сам хотел разобраться, почему мы охладели друг к другу. Впрочем, охладели, пожалуй, не то слово. Я питаю к Степану прежние братские чувства. Ну, да не в этом дело. Ты знаешь, что до 1934 года у нас с ним были почти одинаковые биографии.

Техникум, завод, комсомольская работа, Осоавиахим, походы, военные занятия — все это мы прошли вместе. У нас не было секретов. Мы даже доверяли друг другу наше отношение к тебе.

— Что же вы обо мне говорили? Что говорил Степан?

— Ты мне сейчас не задавай вопросов, Галка! Особенно таких… Но жизнь вмешалась, и наши биографии, начиная с 1934 года, стали разными. Меня приняли в летную школу, Степан не прошел по здоровью.

— Он же совсем здоровый парень?

— Верно, вполне здоровый и крепкий, но у него нашли небольшое отклонение от нормы в зрении, а требования были очень высокими. Для нас обоих это было просто невероятным. Затем Степана вызвали в райком комсомола и вручили направление на работу в НКВД. Отказаться было нельзя. Да и как можно было отказываться от работы, связанной с защитой Советской власти от тайных врагов.

— Что же случилось дальше?

— Два года я занимался в летной школе в Москве. Степан тоже проходил подготовку. Мы продолжали встречаться, но, как ты сама понимаешь, значительно реже. Я всегда подробно рассказывал Степану о своих делах, о полетах, он же ограничивался лишь одной фразой: «Работой доволен, работа интересная». Меня злило это, казалось, что Степан мне не доверяет. Это была первая кошка, которая пробежала между нами.

— Мне кажется, — прервала Галя рассказ Галушина, — что это просто несерьезно.

— Может быть, — согласился Илья. — Хотя, впрочем, ты всегда готова оправдывать Коваленко.

— Так вот, в 1936 году я, как ты знаешь, уехал в Испанию, Степан остался в Москве. Год мы не виделись. Если ты меня спросишь, о ком я больше всего скучал в это время, так я отвечу: о Степане Коваленко. Я знал, что и он был в то время в Испании, но чем он там занимался, понятия не имею.

— А я в расчет не принималась?

— Я говорю о друзьях, Галка, — улыбнулся Галушин, — а ты была уже моей невестой. И скучать о тебе мне было положено по штату…

— Продолжай, Илюша, — попросила Галя, — Я удовлетворена ответом.

— В Москву я вернулся в 1937 году. Общие друзья сказали мне, что Степан еще находится в командировке. Ну, а потом был арестован Петр. Ты знаешь, Галка, как я любил брата! Он для меня был идеалом, я на него равнялся, старался подражать во всем и вдруг… Петр — «враг народа»!

Галушин снова задумался.

— Я не могу поверить в то, что Петр мог совершить политическое преступление, что он оказался не тем человеком, каким он мне представлялся. Ну, и, конечно, я думал тогда, что мне придется проститься с профессией летчика.

Тем более, что, как ты знаешь, в Испании меня сбили над франкистской территорией и я попал в плен к фашистам. Хотя я бежал и вернулся к своим, но чувствовал, что все это делало меня в глазах кое-кого «подозрительным типом».

Да, так вот! Вся эта история с моим пленом и с Петром, — продолжал Галушин, — помимо моей воли, наложила отпечаток на мое отношение к Степану. Ведь он работает в организации, которая арестовала брата и которая может арестовать и меня.

— Илюха, ты смешал все в одну кучу: любовь к брату, интересы государства и твое отношение к Степану, — с укоризной сказала Галя. — Может быть, мы чего-нибудь с тобой не понимаем? Мы очень мало знаем, что по существу происходит вокруг нас и что кроется за этими бесчисленными арестами.

— Может быть, и не понимаем, — сказал задумчиво Галушин.

Разговор дальше не клеился. Настроение у обоих было испорчено.

Через час, когда они уже ложились спать, в коридоре раздался телефонный звонок.

— Неужели опять на аэродром? — испуганно спросила Галя, глядя, как он снимает телефонную трубку.

— Слушаю. Да, это Галушин. Откуда? Понял. Завтра в одиннадцать? Хорошо, буду.

Галушин повесил трубку. Лицо его стало бледным. Галя заметила это.

— Кто звонил, Илюша?

— Вызывают на завтра в НКВД, — четко выговаривая каждое слово, ответил Галушин.

— В НКВД? Зачем?

— Боюсь, что по поводу Петра, а может быть, и того хуже.

— Не волнуйся, милый, преждевременно. Что бы ни произошло, я всегда с тобой. А сейчас давай спать.

И Гале, и Галушину заснуть удалось лишь под утро. Встали они молча, молча позавтракали. Галушин надел синий френч летчика, аккуратно повязал галстук и направился к выходу.

— Я с тобой, — сказала Галя.

— Нет, ты сиди дома. Я тебе позвоню. Дадут же мне возможность позвонить жене!

— Только обязательно позвони и сразу, как только сможешь.

— Хорошо, — сказал Галушин, закрывая за собой дверь. — Не поминай лихом!

Ровно в одиннадцать он вошел в приемную полковника Ганина.

— Ваша фамилия Галушин? Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал дежурный, с любопытством посмотрев на атлетическую фигуру летчика. — Я доложу Алексею Ивановичу.

Дежурный скрылся за дверью кабинета, скоро вернулся и, держа дверь открытой, пригласил:

— Проходите, пожалуйста.

— Здравствуйте, — сказал Ганин и, встав из-за стола, направился к Галушину. — Простите, что мы вынуждены побеспокоить вас.

Он пожал руку Галушину и предложил сесть за приемный столик. Затем вернулся к своему письменному столу, взял лежащую на нем папку и сел напротив.

«Начало неплохое, — подумал Галушин. — Что-то будет дальше?»

— Нам известно, что вы сражались в Испании, были в плену.

— Да.

— Помогите нам выяснить кое-какие обстоятельства, связанные с вашим побегом.

С этими словами Ганин открыл папку, которая лежала перед ним, и, взяв из нее фотографию, передал Галушину.

— Вам знакома эта девушка?

— Конечно, — сказал порывисто Галушин. — Это Инес Урибе. Она спасла мне жизнь.

— Что вы знаете о ней.

Галушин был удивлен таким началом беседы. Оказывается его вызвали совсем не по тем причинам, о которых они говорили с Галей…

— Разрешите мне позвонить? — спросил он Ганина.

— Позвонить? — Ганин с удивлением посмотрел на Галушина. — Кому?

— Жене. Я ей обещал…

— А-а, понимаю, — сказал Ганин и подвинул телефон Галушину.

Галушин быстро набрал номер.

— Галя? Это я! Все в порядке. Жди меня. До свидания.

Обращаясь к Ганину, Галушин весело отрапортовал:

— Теперь я в вашем распоряжении.

— Хорошо, — улыбнулся Ганин. — В таком случае я подскажу, с чего начать. Ваш самолет был сбит под Бриуэгой. В бессознательном состоянии вас доставили в полевой госпиталь фашистов. На другой день вы пришли в себя, и вас отправили в Бургос.

— Совершенно верно. В Бургосе меня допрашивали с «пристрастием». Я назвался болгарином Стеклинским. Однако фашистам легко был доказать мне, что я русский, так как мой болгарский язык мало чем отличался от московского говора. Поняв, что мое дело — табак, я отказался отвечать на вопросы. После этого меня направили из тюрьмы Бургоса в так называемую тюрьму № 5, которая находилась под контролем немецких союзников Франко. Эта тюрьма расположена километрах в тридцати от Бургоса. 5 апреля 1937 года под вечер меня вывели из здания тюрьмы в Бургосе и посадили в машину. Охрана состояла из пяти человек: четверо сидели со мной в кузове, а старший охранной группы находился в кабине шофера. На руках у меня были наручники.