Душевная травма(Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом) - Ленч Леонид Сергеевич (читать книги регистрация .txt) 📗
Женщины ушли. Через минуту из спальни в столовую донесся противный звук упавшей и разбившейся посуды, вопль Маргариты Павловны, истошный крик Фигуриной и оглушительный собачий лай, перешедший тут же в жалобный вой. Гости во главе с хозяином дома бросились в спальню. Глазам их представилось печальное зрелище. На полу у ночного столика валялись осколки парадного ползухинского блюда, а подле них сидел с поднятой мордой, обмазанной кремом, навзрыд воющий Фикус.
— Петруша, он съел весь твой пирог целиком!.. Со всеми свечами! — плача, выкрикнула Маргарита Павловна.
Одна из добродетельных жен подкинула свою связку хвороста в разгорающийся костер большого скандала:
— И потом это плохая примета!
— Надо скорей вызвать ветеринарную «скорую помощь»! — в свою очередь бушевала хозяйка Фикуса. — Кошмар! Сорок пять свечей! Что за обычай втыкать свечки в пироги! Это же не икона, в конце концов!
И тут выступил вперед Петр Иванович. Потом друзья его говорили, что он был велик в ту минуту.
— Тише, товарищи женщины! — сказал Петр Иванович. — Успокойтесь! Позвольте мне, как философу и имениннику, сказать несколько слов. Маргоша, милая, в конце концов, что особенного произошло? Ну, слопала собака пирог! Не надо было ее оставлять наедине с таким произведением кулинарного искусства. Уверяю тебя, что даже человек в этой ситуации не устоял бы и отколупнул маленький кусочек. Возможно, что Фикус поступил так же, но потом не удержался и… так сказать, отдал честь всему пирогу целиком… Плохая примета? Ну, ее я решительно отвергаю как материалист. Агнесса Леопольдовна, не волнуйтесь за вашу собачку — желудочный сок собаки способен переварить не то что какую-то нежную свечку, а гораздо более прочные вещи. И вообще, друзья, не надо огорчаться из-за мелочей. Жизнь сложна и многолика, не будем по-мещански омрачать ее ненужными дрязгами и ссорами. Идемте в столовую и продолжим наше торжество, кое-что у нас еще осталось.
Он обратился к догу, которому, видимо, надоела самокритика и он теперь сидел молча, уставившись в одну точку, словно прислушиваясь к тому, что творилось в его животе, и сказал:
— А ты, негодяй, проси прощения! Подойди к хозяйке дома и дай ей лапу. Ну, скорее, Фикус, дай лапу!
Фикус подумал, икнул и царственным жестом подал лапу, но не хозяйке, а хозяину…
УСТАМИ МЛАДЕНЦА
Дети вырастают с быстротой, непостижимой для нормального взрослого человека.
Я знал Васю С., сына моего знакомого художника, горластым мальчишкой с хоккейной клюшкой в руке, в пальтишке нараспашку. Клюшка всегда была выше ростом, чем ее владелец, а пальтишко короче, в особенности в рукавах. Из рукавов на белый свет вылезали красные, озябшие Васины лапы — перчатки и варежки он терял обычно на следующий день после их покупки, так, во всяком случае, меня уверяли его родители.
Потом Вася стал мелькать передо мной в качестве угловатого подростка; при встречах он застенчиво совал в карман дымящуюся сигарету, а потом — совершенно неожиданно для меня — превратился в бледного высокого юношу.
Он поступил в какой-то институт и, не теряя темпов в своем физическом и духовном развитии, женился.
Однажды я шел по нашей улице и обратил внимание на идущую впереди меня пару. Это были явно две девушки-подружки: одна — повыше ростом и чуть пошире в бедрах, другая — пониже, мальчишески стройненькая.
Обе в расклешенных брючках и вязаных свитерах; которая повыше, в красном, а пониже — в зеленом, обе с длинными, до плеч, каштановыми локонами.
Я прибавил шагу и поравнялся с ними. Подружка в красном свитере и пошире в бедрах оказалась моим Васей, а та, что в зеленом, худенькая и стройная, — подлинной, настоящей девушкой, и притом прехорошенькой.
Я поздоровался с Васей.
— Познакомьтесь! — сказал он, краснея. — Это моя, так сказать, подруга жизни.
— Антон! — назвала себя подруга жизни и первая, с некоторым вызовом подала мне руку. — Вообще я Антонина, Тоня или Тося — как хотите, но он зовет меня Антоном.
— А вы его?
— А я его — Василисой.
Мы посмеялись и расстались.
Прошло еще время, и я снова встретился на улице с Васей. Он шел мне навстречу, катя перед собой детскую коляску и читая на ходу книгу. Он был все такой же, бледный и длинноволосый. В коляске лежал голубоглазый младенец несомненно мужского пола, судя по тому, как энергично он сучил толстыми ножками в белых вязаных штанах, лежа на спинке в своем уютном убежище на колесиках.
Сразу было видно, что Василиса и Антон произвели на свет будущего хоккеиста, капитана дворовой команды, на которого перчаток и варежек не напасешься.
Я поздравил Васю с сыном, но он принял мои поздравления без особого энтузиазма.
— Несчастный, ты недоволен тем, что стал папой?
— Какой же я папа, — сказал Вася с раздражением, — если этот чертов хлопец упорно называет меня мамой?! Пожалуйста, могу продемонстрировать.
Он сделал сладкое лицо, наклонился над коляской и причмокнул губами.
— Тошенька, сынуля, скажи, кто я?
Младенец ангельски улыбнулся и четко, раздельно произнес:
— Ма-ма!
— Слышали?! — обернулся ко мне Вася. — Все наши попытки его переучить ни к чему не приводят. Я для него ма-ма! И все!
— А твою Антонину он, наверное, зовет папой?
— Нет, ее он тоже называет мамой! Надо мной уже все ребята смеются. Говорят, что у Тошки две мамы и мы с Антониной кормим его грудью по очереди! Посоветуйте хоть вы, что делать!
Я посмотрел на бледного Васю, на его длинные сальные кудри, лежавшие на плечах, и сказал, стараясь оставаться серьезным:
— Попробуй постричься! Я где-то читал, что младенцы воспринимают зрительные образы по наиболее характерным деталям. У тебя и у Антонины одинаково длинные волосы. И к тому же одного цвета. Вот он и решил, что ты тоже мама. Постригись, Вася, и ты наверняка станешь папой.
Вася потрогал свои монашеские кудри и сказал задумчиво:
— Вы так думаете? Надо будет попробовать! Откровенно говоря, мне они самому надоели. Их надо часто мыть, а при нашей академической загрузке на мытье головы не хватает времени. До свиданья! Поехали, Тошка!..
Прошло еще некоторое время, и я снова встретил Васю с его Тошкой, который улыбнулся мне из своей колясочки, как старому знакомому. На аккуратно подстриженного Васю было приятно смотреть. Мне не понравилось, однако, мрачное выражение его лица.
— Ну как, Вася? — сказал я бодро. — Удался наш эксперимент? Ты стал настоящим папой?
— Черта с два! — ответил Вася с еще большим, чем раньше, раздражением. — Не на того хлопца мы с вами напали. Полюбуйтесь!
Он наклонился над коляской сына и, умоляюще сюсюкая, попросил:
— Ну, скажи, сынулечка, кто я?
— Ба-ба! — раздельно произнес Тошка и резко, словно спеша к шайбе, засучил толстыми ножками.
Вася шумно вздохнул и укатил коляску с Тошкой прежде, чем я успел выразить ему свое соболезнование.
КУЗНЕЧИК
Близкие друзья дали ему прозвище Кузнечик за несколько странную, подпрыгивающую походку и необыкновенную жизненную активность.
Когда он бежит, подпрыгивая, по улице, элегантный, свежий, благоухающий, и поглядывает — с этаким особым прищуром — на встречных девушек, никому в голову не придет, что Кузнечик давно уже перемахнул через отметку «70».
Живет он в однокомнатной квартирке. Мощный финский холодильник, японский магнитофон, телевизор самой последней марки — все дары современной цивилизации вы здесь найдете. Не найдете только того, что называется заботливой женской рукой!
Кузнечик живет один. При нем ни жены, ни детей, ни внуков — одна цивилизация.
Мы сидим за обеденным столом, покрытым круглым, холодно блистающим стеклом, пьем венгерский рислинг — хозяин извлек бутылочку из холодильника, закусываем яблоками «джонатан» и разговариваем.
Я вижу, что Кузнечик слегка нервничает, поминутно глядит на ручные часы, и когда встает из-за стола, чтобы что-то взять или принести, его припрыжка особенно бросается в глаза.
