Под горой Метелихой (Роман) - Нечаев Евгений Павлович (книги без регистрации TXT) 📗
Чаще всего этим делом занимаются в затонах на большой реке, а сюда бревна идут из верховья молевым сплавом. Но такая работа требует много людей, а сейчас у каменнобродских и кизган-ташевских колхозников такой возможности не было. Поэтому кошмы вязали на месте, по восемь рядов кругляка; в хвост и в голову — по десять, для устойчивости.
Тут же, загодя, подобрали и плотогонов. Восемнадцать кошм сплавить до Белой и не разбить на крутых поворотах Каменки — тоже подумать надо. Мужиков подобрали бывалых, самому молодому — за пятьдесят. Лоцманом брат лесника Закира вызвался, — что вдоль, что поперек, быка кулаком повалит. Он сам выбрал себе помощника, назвал рулевых.
Плот закрепили свайками, чтобы полой водой не сорвало, на берегу ворот установили. Когда отшумела Каменка и паводок схлынул, вывели плот на глубокое место. Он удерживался теперь канатами, переброшенными на оба берега. Самое трудное — не порвать связку кошм до выхода к Бельску. Там можно и укоротить плот: связать кошмы в ширину попарно. Такой и пойдет быстрее, и управлять им лучше, а по Каменке не развернешься. Тесно, и к берегу жмет местами. Тут — знай поворачивайся!
Оголились лобастые камни на Красном яру, Каменка вошла в берега, а плот всё еще стоял на месте. Лоцман храпел в шалаше с бульканьем и присвистом. Калюжного стало забирать беспокойство.
— Ты теперь не встревай: мастер знает, что делать, — невозмутимо отзывался Андрон. — Сдается мне, полнолуния он ждет, чтобы без остановки за ночь на Белую выйти. Там всё равно обождать придется: воды много. На такой стремнине, не успеешь опомниться, на луговую сторону затянет. Шайбак знает, не бойся!
И вот прибежал перед вечером татарчонок. Шайбак сказал: на утре надо свайку рубить!
«Свайку рубить» — старинный обычай плотогонов на мелководных, порожистых речках. Про него давно уже все забыли, а Шайбак помнил. Это значит, надо хорошо и надолго распрощаться с родственниками, — на воде всякое может случиться. А от того, как срубят свайку, зависит удача в тяжелом и длинном пути.
Собственно, рубить нужно было не свайку, а канаты, удерживавшие хвост плота. Для этого при помощи ворота хвостовая кошма плота выводится на самое быстрое место реки, течением выравнивает плеть, нацеливает ее, как перед пуском стрелы. По команде главного плотогона канаты на том и другом берегу обрубают. Сделать это нужно одновременно и с одного удара.
В былые времена купцы-лесоторговцы рубили свайку с молебствием и водосвятием: уплывали десятки тысяч — мало ли! Так делал когда-то и Ландсберг, а Шайбак был суеверным, почитал обычаи дедов. Правда, в водосвятие он не верил. Это придумали русские попы, но в торжестве отплытия была одна очень важная деталь. Перед тем как сесть в лодку и уехать к плоту, вся артель плотогонов садилась на берегу за общий котел. Выпивали по стакану водки, ели густую кашу с солониной. Неважно, что артель состояла из татар и русских, — ели из одного котла. Не беда, если иной раз вместо говядины попадалась и свинина.
Как задумал Шайбак, так и сделал. Окруженные разноязычной толпой родственников и ребятишек, плотогоны чинно расселись вокруг котла. Выпили по стаканчику, и еще по одному. Главный рулевой завязал горловину кувшина тряпицей и с поклоном передал его Шайбаку, с тем чтобы там, на Волге, через месяц, а может и через два, когда плот уже будет причален к берегу, так же всем вместе, дружно присесть к котлу и допить из кувшина остатки. Таков был обычай.
Всё шло как надо. Шайбак сидел уже в лодке, придерживая ногами опорожненный закопченный котел, а руками обнимая кувшин. Народ столпился у самой воды, напутствуя своих близких. У врытых в землю столбов с топорами в руках встали Андрон и Хурмат. Чтобы оказать особое уважение Шайбаку, председатели соседних колхозов сами вызвались пересечь туго натянутые канаты. Приближался торжественный момент, плотовщики уже разошлись по кошмам, кто — в хвост, кто — в голову, приподняли над стремниной отесанные из бревен весла. Шайбак снял шапку, чтобы подать сигнал, но тут из прибрежного кустарника рысью выехал верховой на маленькой шустрой лошадке. Это был секретарь райкома. Хурмат и Андрон опустили топоры.
— Свайку рубите? — спросил Нургалимов у Калюжного, высвобождая ногу из стремени и легко спрыгнув с седла. — Так я и знал. Что же, в час добрый! Давайте, давайте команду!
— Может быть, вы скажете что-нибудь плотогонам?
— Что им сказать? Я уже сказал: в час добрый.
С другой стороны к Нургалимову подошел Крутиков. Секретарь поздоровался с обоими, бросил повод на шею коню.
— Сейчас не время митинговать, — говорил он, выходя на берег и кивая в сторону плота. — Вы сделали очень большое дело. Сколько тут будет кубиков?
— Около двух тысяч, — ответил Калюжный.
— Две тысячи! Так это же поселок в полсотни домов! Замечательно! Да, чуть было не забыл: предупредите своих мореходцев, что в Бельске их встретит моторка. Нефтяники наши приготовили подарок плотогонам: полторы сотни банок дадут рыбных консервов, мешок крупы и махорки пол-ящика. Это, по-моему, самое главное, а речами их угостят там, на месте.
Калюжный сбежал к воде, приложил руки рупором.
— Шайбак! — крикнул он. — У Бельска моторку встречайте! Моторку! От нефтяников вам подарок — консервы, крупа, махорка! Секретарь райкома сказал! Понятно?
— Ай бат-ие. Бик ай бат! [9] — донеслось с плота. — Ипташ Нургалимов спасибо, тебе тоже спасибо!
Шайбак опять поднял шапку над головой. Хурмат и Андрон одновременно взмахнули топорами, и оба каната, взвившись упругими спиралями, с плеском обрушились в воду. Последняя кошма заметно осела, рулевые грудью навалились на весла, плот вздрогнул и тронулся с места, всё больше и больше набирая скорость и обгоняя хлопья желтоватой пены в крутящихся водоворотах.
Секретарь райкома, Калюжный и Крутиков долго смотрели вслед удалявшемуся плоту. Вот он стал уменьшаться, вытянулся в черную ниточку, изогнулся отлогой дугой и скрылся за поворотом.
— В час добрый! — еще раз сказал Нургалимов и только сейчас надел фуражку. Смотрел на пенистые водовороты, на стремительный поток в середине реки, на котором даже ряби не было.
— Не помню, где и когда читал я что-то очень витиеватое про быстротекущее время жизни, — заговорил он вполголоса, поворачиваясь к Николаю Ивановичу. — Вот вы, историк и старый член партии, не задумывались ли и вы над этим вопросом: почему мы обгоняем время? Не подумайте, что я рисуюсь. Просто настроение такое: захотелось пофилософствовать. Откровенно говоря, ехал к вам, чтобы спросить: почему народ не в поле? А вот застал вас на берегу, русских, татар, всех вместе, и этот плот, который мы только что проводили, и подумал: не надо их спрашивать ни о чем. Вы меня поняли?
Николай Иванович кивнул утвердительно, а Нургалимов продолжал задумчиво и снова глядя на середину реки, на быстрину, где даже ряби не было видно:
— Вот она — река в реке! А ведь это всего лишь Каменка — ручеек!
Постоял, подумал еще и всё же спросил, как будет оплачен прогон плота. К этому времени с той стороны переехал на лодке Хурмат, и они вместе с Андроном подошли к секретарю райкома.
— Так на чем же мы условимся? — повторил свой вопрос Нургалимов относительно плотогонов.
— Порешили начислять трудодни, — ответил Андрон. — В день — полтора трудодня.
Нургалимов прищурился:
— Значит, примерно по нормам сева или боронования? — спросил он. — Вижу: прижимистые вы оба! А я бы на вашем месте к пахоте их работу приравнял: два трудодня за день. Борозду ведь прокладывают. Глубокую, и — подумать только — от предгорий Урала на Украину!
Андрон посмотрел на Хурмата:
— Про борозду это вы правильно, Салих Валидович. Верно сказано.
— А я бы добавил еще одну деталь, — включился в разговор Калюжный.
— Какую же? — повернулся к нему Нургалимов.
— На плоту трое русских и пятеро татар.
— Очень важный момент! — согласился Нургалимов. — А лес получат украинцы… Ну так что же вы скажете всё-таки, если всем им по два трудодня начислять? — снова обратился он к Андрону.
