Киевские ночи (Роман, повести, рассказы) - Журахович Семен Михайлович (читаем книги .TXT) 📗
— Ох, Зинка, какая ты завидущая, — вспыхнула Меланка. — Яришься, что тебя не послали? Не заслужила — вот что! Ты поработай, как Даша и Настя…
Они стояли друг против друга, скрестив колючие взгляды: тоненькая, круглолицая Меланка и, постарше ее, широкоплечая, красивая Зина.
— Чего мне завидовать? — скривив губы, сказала она. — Подумаешь…
— Чего ж ты злишься весь вечер? А еще подруга.
— Так что ж, что подруга? Сказать нельзя?.. Ишь какие примерные — опоздали. А кто за них доить будет? Кто?
Зина взметнула юбкой и ушла к коровам.
Пожилая доярка тетка Ивга, молча слушавшая эту перепалку, только покачала головой. А потом спросила:
— Интересно, какие премии нашим дадут?
Никто ей не ответил, и она тоже ушла доить.
А Меланка взобралась на изгородь и из-под ладони стала смотреть в сторону села. Ой, опаздывают девчата. Не уйти им, должно быть… Признаться по совести, Меланка тоже немножко, чуточку-чуточку, завидует Насте и Даше. Поехали в город, получили премии. В газете о них напишут… В самом деле, какие же премии достались девчатам?
Зина опять подошла к столику учетчицы. С размаху вылила молоко из ведра, даже брызги полетели.
— Не видать, — грустно сказала Меланка.
— Что ж, пускай коровы стоят недоенные, — буркнула Зина.
— Как это недоенные? — повернула голову Меланка.
Подошла тетка Ивга и тихо проговорила:
— Настиных я подою. Они моими были когда-то…
— У вас же руки болят, — сказала Мария, глядя на женщину встревоженным и полным сочувствия взглядом.
Тетка Ивга посмотрела на свои темно-коричневые, сморщенные руки и покачала головой:
— Ноют, Марийка, ох ноют… Уж как-нибудь подою.
— А ты, Зинка? — требовательно спросила Мария.
— Что я? Некогда мне…
Меланка соскочила на землю и застыла с поднятой головой, как юная богиня гнева.
— Это ты так своей подруге помогаешь?
— Она гулять будет, а я за нее доить?
— Неправда, — вдруг подал голос Юрко. — Она не гуляет.
Зина через плечо смерила его уничтожающим взглядом.
— Это кто тут пищит?
Юрко даже переменился в лице.
— Ты знаешь, кто ты? — пробасил он, размахивая книжкой. — Ты ходячий пережиток, вот…
— На тебе, хлопче, ведерко, — с язвительной лаской произнесла Зина. — Иди к коровам, иди. Ишь какой фу- фу-ражир. Ха-ха-ха…
Разъяренной пичужкой подлетела к ней Меланка.
— Не смей его дразнить. Ты сама фу-фу! Бессовестная… Так-то ты с Дашей?.. И не надо, я сама подою Дашиных коров.
— Ты? Попробуй… — упершись в бока, закачалась от смеха Зина. — Пощекочет тебя Ласточка рогами, тогда будешь знать.
И пошла, гремя ведрами.
Юрко весь горел от стыда и гнева. Он был зол на Зину, зол на самого себя. Говорил же ему Фома Спиридонович, заведующий фермой: «Всему учись, Юрко, будешь на ферме человеком, а не пришей кобыле хвост. Какой дурак сказал, что только женщинам с коровами возиться? Я пять лет дояром был…»
Юрко кусает губы. Эх и показал бы он сейчас этой вредной Зинке. Взял бы да и подоил Дашиных коров. И Ласточки не испугался бы. Меланка тогда бы на него во какими глазами смотрела.
— Тетка Ивга, — прошептала Меланка, — а что, если не по порядку?.. Что, если с конца начать? Тогда Ласточка будет последней. Тем временем Даша подоспеет.
— Нет, — сокрушенно покачала головой женщина. — Коровы привыкли… Не станут они так доиться…
Тетка Ивга помолчала и прибавила:
— Я тоже ее боюсь: ишь какие рога! Она с норовом… Но Зинку не трогает, пускай она…
— Не надо Зинки! — сдавленным голосом вскрикнула Меланка.
Не колеблясь больше, она бросилась в шалаш к своей корзинке, выхватила из нее кусок свежего хлеба, густо посолила и с ведром в одной руке и с хлебом в другой направилась к большой пепельной корове Ласточке, которая уже беспокойно перебирала ногами и шумно вздыхала.
Юрко сделал несколько шагов следом и застыл на месте как вкопанный. Зина мотнула головой, отвернулась от Меланки, но сама краем глаза продолжала следить за ней.
Меланка подходила к корове, что-то приговаривала. Голос у нее становился все напряженнее, вот-вот сорвется:
— Ласточка, хорошая моя… Возьми хлебца, возьми…
Корова слегка наклонила голову и смотрела хмуро.
Чем ближе подходила Меланка, тем ниже опускала голову Ласточка, и все виднее становилось белое пятнышко на лбу, меж круто выгнутыми рогами.
— Не подходи! — бледнея, крикнула Мария и вскочила со своего табурета. — Слышишь?
Меланка и головы не повернула, только продолжала погромче:
— Ласточка моя… Знаешь, что Даши нет? Знаешь? А ты не бойся меня, не бойся. — И с протянутой рукой подошла к корове.
Ласточка шумно вздохнула, посмотрела на Меланку грустными глазами и взяла губами хлеб с маленькой девичьей ладони.
«Только на рога не глядеть», — уговаривала себя Меланка, присаживаясь возле коровы.
— Ластонька моя, — доносился ее певучий голос. — Умница моя… Ты меня не бойся… Я тебе еще хлебца дам…
Корова еще раз с шумом выдохнула воздух. Но Меланка уже сделала массаж и стала доить. Ласковый, со слезинкой и болью, голос ее звенел на весь лагерь: «Ластонька моя…»
Когда Меланка с надоенным молоком направилась к Марии, Юрко вдруг почувствовал себя страшно усталым. Он сел на траву, с удивлением рассматривая свои побелевшие пальцы, за минуту до того крепко сжатые в кулак.
Дрожащей рукой записывая в тетради, Мария все еще смотрела на Меланку расширенными от страха глазами.
— Ох как я напугалась!
А Меланка молчала. Подходила с молоком от каждой выдоенной коровы, Мария что-то говорила, а она молчала. Только вылив в бидон последнее молоко, Меланка обессиленно уронила ведро и села под шалашом. Никто не видел в глубокой тени ее лица, никто не заметил, что глаза ее полны слез.
— А вон и девчата, — сказала Мария.
Юрко повернул голову. С горы, от села, бежали Даша и Настя.
Даша кричала:
— Ой, опоздали… Машина… Ой… Сломалась…
— Да не бегите как сумасшедшие. Уже подоили.
Девчата подошли запыхавшиеся, раскрасневшиеся.
Даша, с трудом переводя дыхание и сияя счастливой улыбкой, стала рассказывать, то и дело вставляя свое — теперь уже радостное — «ой».
— Ой, как там хорошо было!.. Съехались со всей области. Нашему колхозу грамота. А нам премии. Часы. Смотрите! — Она протянула руку. — Правда, хорошенькие? Позвали нас на сцену. Ой, а там яма, оркестр играет. Ой, чуть я в тот оркестр не упала. Вот музыка была бы!
Кругленькая, черненькая, востроглазая, со смешной ямочкой на подбородке, Даша была так хороша, что всем приятно было смотреть на нее и улыбаться вместе с ней.
— Ой, как мы бежали. И надо ж было, чтоб машина сломалась! С Петром всегда так: не езда, а беда.
Настя что-то шепотом сказала тетке Ивге, потом обняла и поцеловала ее.
— Спасибо, спасибо вам. У меня прямо сердце болит за ваши руки. Отдохните несколько дней. Я поработаю…
И она еще раз поцеловала тихую неречистую женщину, стоявшую со смущенной улыбкой на лице.
Даша обвела всех растроганным взглядом и спросила:
— А кто же моих подоил? Ты, Зиночка?
Зина сидела на низенькой скамеечке и ковыряла ногой землю.
— Ты, Зиночка? — повторила Даша, подходя к подруге.
Ее остановил суровый голос Марии:
— Не подходи, не подходи к ней…
Все молчали. Большими испуганными глазами смотрела Даша на Зину, упорно не поднимавшую головы.
А потом Юрко стоял за деревом и видел, как Даша и Меланка, обнявшись, пошли по тропинке к речке. Когда они проходили мимо, ему показалось, что Меланка плачет. Он смотрел им вслед, пока девичьи блузки не слились с темнотой.
И правда, Меланка плакала. Слова и слезы сливались, смешивались — не разобрать было, что из них горше. Ей было больно. Никто не знал, как ей было больно, что в этой прекрасной жизни, зовущей людей к любви и правде, вдруг всплыло на поверхность что-то темное, гадкое. Как же это так?.. Почему это так?.. Почему тетка Ивга, со своими опухшими руками, могла доить за Настю, а Зинка… Говорят, недоброжелательство, зависть. Так вот что значит черная зависть! Так и на твоем пути может встретиться человек, который из зависти изменит дружбе, растопчет ее, будет злиться, когда у тебя радость, и радоваться, когда с тобой приключится беда.
