Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Богатая отава народилась на заливных лугах. Но напрасно радовались колхозники, ожидая, что обильным будет второй укос. Лишь в некоторых местах выбилась молодая трава в полный рост, почти всюду на корню съели и потоптали ее коровы и овцы хлынувших с запада многочисленных стад. Им не хватало лугов. Их пасли и на лесных окраинах и на зажелтевших, пожухлых некосях косогоров.
В Одуеве, стоявшем в стороне от магистральных дорог, только по этим стадам и чувствовалось пока приближение фронта. В начале августа гнали коров белорусские пастухи из-под Бобруйска. Гурты были невелики, много скота пало или потерялось в пути. Потом пошли стада из-под Могилева, а во второй половине месяца накатились тысячные гурты со Смоленщины. Беженцы и пастухи несли с собой угнетающую тревогу: неужели и сюда дойдет немец?
Этот вопрос в семье Булгаковых не беспокоил только Людмилку и Славку. Для маленькой Людмилки руки матери были самой надежной защитой от всех бед и опасностей. А Славка хорошо знал, что он будет делать, если к городу подойдет фронт. Вступит в Красную Армию или начнет партизанить в лесу. Славка втайне даже желал этого. Можно тогда проявить себя, чтобы все знали. И вообще интересно.
А пока что, в ожидании великих событий, Славка вместе с Ольгой снабжал семью молоком. Вначале это выглядело необычно и весело: бери ведро, отправляйся за город – и через час вернешься с полной посудиной. Однако вскоре такие походы стали делом будничным и больше не привлекали Славку, а потом и вовсе превратились в скучную обязанность. Каждое утро и вечер на улицах появлялись бабы в платочках, старики и подростки с кнутами. Просили помочь им доить коров. Сами не успевали, потому что на пастуха приходилось по сотне и больше. Молоко у недоенной коровы застаивалось, в вымени начиналось воспаление, вымя разбухало. Коров мучила боль, и они в конце концов подыхали. Много их валялось в те дни у обочин дорог.
– Помогите, люди добрые, – умоляли горожан пастухи. – Не нас – скот пожалейте. Коровы-то породистые, одна к одной. Нам бы только до Рязани их довести. А стадо наше тут близехонько в суходоле стоит.
У Булгаковых вся посуда была занята под молоко, лили и парное, и кипяченое, ели до отвала простоквашу, творог, сливки. Через неделю Славке все это так опротивело, что и смотреть не мот.
Рано утром, подоив трех коров, Ольга и Славка возвращались в город. Он «ее оцинкованное ведро, прикрытое тряпочкой, она – бидон. Шли не слеша, часто останавливались отдохнуть.
Тропинка бежала по краю уже отколосившегося и побуревшего овсяного доля. Справа тянулась неглубокая лощина, заросшая кустарником и молодыми березками. Место тут было низкое, закрытое со всех сторон, и Славка очень жалел потом, что шли они этим путем: он не увидел самого интересного.
В тишине послышался гул самолета. Раздался размеренный частый треск, потом крики и непонятный рев. Ольга, прижав руки к груди, сказала испуганно:
– Ой, стреляют!
Славка опеценел, будто столбняк на него напал. Потом, бросив ведро, кинулся в овсы.
– Куда ты! Вернись! – кричала Ольга, но Славка даже не оглянулся.
Мчался по полю, подпрыгивая, торопясь выбраться на открытое место. И не успел. Когда он выбежал на проселок, самолет уже скрылся. По косогору далеко рассыпались пестрые – белые с красным – коровы. А штук пять или шесть замертво лежало возле дороги. Одна еще дышала, тяжело, с хрипом; мелко дрожали ее вытянутые ноги. К ней подошел мужчина с ножом, прирезал.
На дороге виднелись следы пролитого молока. Горожане с пустой посудой толпились вокруг пастухов. Босой старик с коричневым узким лицом стоял, опираясь на кнутовище.
– Вот опять задержка приключилась, – говорил он. – Когда мы теперь соберем-то их? Вон они, а ж до самого леса добегли… Второй раз немец нас так пужает. Первый-то раз еще за Брянском, а, Феня? – обратился он к круглолицей девушке с очень толстыми ногами.
– За Брянском, – басовито ответила она.
– Во-во. С нами тогда свинари шли. А он с ероплана бомбы кинул. Три бомбы, а, Феня?
– Три, – сказала девушка.
– И, матерь ты моя, сколько он этих свиней поубивал! Хорошо, что город был близко. На мясу свинок пустили. А коровушек мы летом цельный день собирали.
Славка не стал больше слушать, заторопился к Ольге, размышляя, как это мог фашистский самолет оказаться возле Одуева. Может, Тулу летал разведывать или заблудился? Только он не там, где нужно, стрелял. Построчил бы из пулемета над городом – вот шуму-то было бы! Разговоров на целый месяц!
– Оля! – крикнул он, выбегая из овсов. – Оль, где же ты?
– Здесь, – тихо отозвалась Ольга.
Она лежала под кустом, поджав колени. Славка удивился: лицо бледное, глаза блестят, а губы какие-то пепельные, бесцветные.
– Испугалась, – сказала она. – Но это прошло.
– Бот не думал, что ты трусиха такая. Самолет-то уже улетел, пойдем, что ли?
– Подожди немного.
– Странная ты, – говорил Славка, усевшись рядом и пристально глядя в ее лицо.
Ольга молчала. Не могла же она сказать мальчишке, что, пока его не было, у нее вдруг возникла боль в животе. Пришлось лечь. Впервые так явственно и так резко шевельнулось в ней живое, тяжелое…
Славка смотрел-смотрел и начал догадываться кое о чем. Отодвинувшись немного, спросил грубовато, смущаясь:
– Слушай, Оль, может, тебе не надо за молоком-то ходить?
– Двигаться мне полезно, – ответила она.
Засмеялась тихонько, ласково провела кончиками пальцев по щеке Славки. – Ты уж молчи давай, тоже мне, профессор кислых щей выискался!
Они поднялись. Славка забрал у Ольги бидон. Долго шел молча. Потом, глядя под ноги и нарочно шлепая драными тапочками по сухой земле, спросил неуверенно:
– Оль, а у тебя это самое… Девочка или мальчик?
– Мальчик.
– Будто знаешь, – усомнился он.
– Раз говорю – знаю.
– Ну, тогда хорошо, – с явным облегчением произнес Славка: этот вопрос мучил его уже не первый день. – Понимаешь, Оль, девчонки, они что… Девчонок много. А мужчины ведь для войны нужны… Для следующей войны, – уточнил он.
Полк Захарова медленно отступал от реки Сож на юго-восток, к Десне. Немцам ни разу не удалось сбить полк с занятых позиций, но противник обходил то оправа, то слева, прорывался через боевые порядки необстрелянных соседей или нащупывал не прикрытые войсками места.
На ходу части пополнялись добровольцами из местных жителей, остатками разбитых подразделений. Полк насчитывал уже две тысячи человек, постепенно обрастал артиллерией, и даже три приблудных танка оставил у себя в батальоне хозяйственный капитан Патлюк.
От рубежа к рубежу отступали ночами, когда небо очищалось от немецких самолетов. В темноте не так стыдно было проходить через села, меньше встречалось людей. И чем дальше уходили бойцы, тем больше злобы накапливалось у них в сердцах.
На их страдном пути от горизонта до горизонта полыхали пожарища, висела в воздухе черная хмарь. Горели дома, горели созревшие хлеба. Виктору врезалось в память: высокая пшеница полегла кругами возле свежих воронок, убитая женщина на краю дороги стиснула, прижала к груди ребенка с оторванной головой. Руки закостенели, бойцам так и не удалось разжать их. И женщина, и ребенок, и окровавленная земля – все осыпано было спелыми пшеничными зернами, крупными, налитыми, будто вылепленными из воска. В селах и деревнях жители оставляли на ночь на ступенях крылечек хлеб и молоко для красноармейцев, вы» носили на дорогу ведра с чистой колодезной водой.
– Ты почему не пьешь? – спросил как-то на привале Виктор старшего сержанта Айрапетяна.
– Не могу, – нервно дернул плечами Айрапетян. За последнее время он будто высох, сделался еще меньше ростом, на лице до черноты обуглилась под солнцем кожа. – Понимаешь, не могу! Горькая эта вода. В горле она у меня застревает. Сам из колодца достану, тогда пью…
– Дурака валяешь, – сказал Виктор. – Люди о нас заботятся.
– За что? За то, что немца за собой ведем? Камнями нас бить надо!
