Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна (полная версия книги txt) 📗
Все фантастическое всегда было мне чуждо. Очевидно, мне с самого рождения не хватало в мозгу какой-то извилины. Невероятная, почти фантастическая ситуация, в которой я очутился, возможно, возмездие судьбы. Не прислушавшись к своему внутреннему голосу, я в свое время согласился сняться в научно-фантастическом фильме и на полгода стал обитателем планеты XZ. Тот фильм неожиданно принес мне известность, в зрителях недостатка не было, моя фотография мелькала на страницах киножурналов многих стран, мне было противно глядеть на белый парик из овечьей шерсти и серые глаза, излучавшие известную долю силы воли и жестокости, которую смягчала сквозившая во взгляде земная печаль.
Поодаль, в вышине, полыхает красным стена карьера.
Снизу, из глубины, вот-вот поднимется тьма и, переступив через край, шагнет в пространство, расползется по равнине. Интересно, появится ли с наступлением темноты на плоскогорье отсвет далеких огней какого-нибудь поселка или города?
Сгущающиеся сумерки все более плотной завесой скрывают от глаз окружающее.
Мужчины, похоже, торопятся. Однако нельзя сказать, чтобы они делали свою разрушительную работу спустя рукава, наспех. Их движения заученно умелы. Словно совершается какой-то призрачный танец, модное представление без музыки. Только иногда слышатся хруст и треск. Мой страж сплевывает себе под ноги. На какое-то мгновение сверкнули зубы. В маленьком озере пока еще отражается затухающее небо, и это позволяет мне следить за фигурами мужчин. Странно, неужели им до сих пор не надоело возиться с разбитым планером? Мне жаль его. Подобно верной птице, он пронес меня над лесом, охваченным пожаром. Не загорелся и не дал мне упасть в пламя. Меня угнетает, что я оказался таким неблагодарным и не смог уберечь его от унизительной гибели.
Ну и кретины, решили, что обычный планер таит в себе опасность, и потому превращают в щепки его останки. Уж столько-то можно бы знать о планеризме — поднять планер в воздух с такой глубины немыслимо. В темноте трудно определить высоту вертикальных стен открытой шахты. Быть может, сто пятьдесят, а то и двести метров. Во всяком случае, все мы находимся на дне глубокого колодца. Погребенный в земле экскаватор, который я заметил до того, как приземлился, остался где-то далеко и высоко, может, стоит там с незапамятных времен, вышел из строя в какое-то из первых десятилетий начала века.
Призрачные фигуры торопливо снуют взад-вперед.
Они относят подальше останки разбитого и расколотого планера, я слышу, как они швыряют куски в кучу. Вероятно, там нашелся пятачок ровной земли. До меня долетает взволнованное бормотанье — значит, не немые! Кажется, они о чем-то спорят между собой.
Что-то еще беспокоит их. Но ведь они получили то, что хотели: незнакомец, вторгшийся к ним, взят в плен, а его воздушная повозка уничтожена.
Вспыхивает спичка.
Я бы тоже с удовольствием закурил.
Нет, они зажгли не сигареты. Они подожгли останки планера.
Странно, но я почти не испытываю страха. Хотя, если считать, что их действия целенаправленны, то вполне логично сперва уничтожить планер, а затем пленника. Возможно, они руководствуются жесткой инструкцией: любой неожиданно вторгшийся к ним человек подлежит ликвидации.
В современном густонаселенном мире человек стремится создать замкнутые системы, чтобы не затеряться в людской массе. Группы складываются на основе всевозможных признаков: вегетарианцы и коллекционеры, «моржи» и любители икебаны. Расхитители государственного имущества и идеалисты. Религиозные фанатики и садоводы. Вероятно, и здесь подобралась группа, объединенная какой-то общностью, но боюсь, что их связывает вовсе не невинная сфера интересов. Скорее служебные обязанности, присяга — подпись на бумаге, спрятанной в железном чреве какого-нибудь сейфа, словно капля крови. Во всяком случае, их поведение говорит о своеобразных законах, действующих на этой территории и не соответствующих привычным нормам. Ладно, сам того не желая, я вторгся в запретную зону, нарушил какое-то законоположение — но они могли бы, по крайней мере, хоть выслушать меня! Отсюда следует: человек, чья нога коснулась этой земли, не смеет выйти отсюда живым, дабы не выдать тайну карьера. Что это могла быть за тайна?
Нет смысла взвинчивать себе нервы.
Быть может, положение все-таки менее серьезно, чем я предполагаю.
Что, если это какие-нибудь самодеятельные сектанты, получающие удовольствие от придуманного ими ритуала и стремящиеся произвести впечатление на незнакомого человека? Известно, что люди, сплотившиеся в группы, становятся в чем-то фанатиками, их распирает от собственной воображаемой исключительности, и они постепенно начинают думать, что за пределами созданной ими общины мир нелеп и невыносим. То, что просачивается извне, надо решительно отметать, — они так и поступают, демонстрируя заодно верность принципам секты.
Мое чутье, во всяком случае, молчит.
Остается выжидать.
Костер никак не хочет разгораться, но вот наконец высоко вверх взметнулось яркое пламя. Мужчин словно отбрасывает в сторону. Все искоса поглядывают на небо. Молча отходят подальше, чтобы раствориться в тени.
Все они, насколько позволяет разглядеть яркое, режущее глаза пламя костра и густота тумана, кажутся мне моими ровесниками. Пора юности миновала лет двенадцать-тринадцать тому назад. Взрослые мужчины, созревшие, казалось бы, для великих дел. Однако прежние мерки уже недействительны, тем более здесь, в этом странном месте, где примитивный вандализм, похоже, приносит этим людям удовлетворение.
Мой страж ударяет меня меж лопаток, заставляет шевелиться. Я нехотя подхожу поближе к костру. Естественно, я не застрахован от какой бы то ни было неожиданности — в этом меня убедили события сегодняшнего дня, — возможно, что уже в следующий момент они схватят меня и бросят в горящие обломки планера? Кто потребовал бы у них отчета? Те, кто знал меня, какое-то время будут с сожалением говорить: Роберт со своим планером как в воду канул. Поиски не дали никаких результатов. Вертолеты прочесали всю трассу. В этом районе бушевал лесной пожар. Их омрачит ужасное предположение. Дома будут ждать результатов расследования родные. Но тщетно. Может быть, через год, когда все попытки что-то узнать так и не увенчаются успехом, на семейном кладбище установят мемориальную доску с предполагаемой датой смерти и дополнят ее надписью: погиб на чужбине. Проходя мимо, авось кто и остановится — подумать только!
Расставив ноги, стою в нескольких метрах от костра. Будь это возможно, я бы врос пятками в землю. В фантастическом фильме с моим участием во время самых важных монологов фоном мне служила зловещая огненно-желтая клокочущая и извергающаяся плазма. Космическая и грозная, от которой кровь леденела в жилах. Разумеется, трюк, во время съемок в павильоне все было довольно обычным. Теперь же мне кажется, что плазма устремляется за мной по пятам и жар ее обжигает мне спину. А пламя костра дышит в лицо.
Мой страж выпускает меня из своих тисков. Я продолжаю гнуть свою линию и даже краешком глаза не смотрю, как он удаляется. Вероятно, он тоже ищет тени, не хочет быть на виду. Один я стою на ярком свету, словно выставленный на всеобщее обозрение.
Пусть глядят, коли охота, — во мне поднимается необъяснимая злоба.
Внезапно ощущаю: внутреннее напряжение начинает ослабевать — видимо, происходит что-то, что успокаивает и укрощает меня. Потрескивание костра стихает, пламя гаснет, и воздух как будто другой, приглушает тревогу. В темноте слышатся чьи-то шаги.
В круге света появляется женщина. Скромный облик, мечтательное выражение лица, мимолетно брошенный взгляд на небосвод — она кажется ребенком, который, разбуженный глубокой ночью шумным обществом, встал с постели, чтобы тихонько подойти к двери и заглянуть в щель: что они там делают, почему не спят? Сонным глазам не хочется привыкать к свету, но любопытно поглядеть, прежде чем тебя снова погонят в постель.
Приход женщины действительно помог стряхнуть отвратительное оцепенение, рожденное неизвестностью и страхом. Пожалуй, именно потому, что она — и это поднимало дух — никак не вписывалась в здешнее окружение, в котором находились измученный пленник с руками, связанными проводом, и прячущиеся в тени, караулящие его безжалостные люди, готовые кинуться на свою жертву. Струящееся и переливающееся платье ниспадает с плеч, в собранных на затылке волосах покачивается перо страуса. Не знаю, может быть, таких дам можно встретить на шикарных приемах, хотя, вероятнее всего, на опереточной сцене. Уж не собирается ли она при свете костра спеть какую-нибудь арию?
