Вечный зов. Том II - Иванов Анатолий Степанович (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— Ну, оправдываться хочешь? — выждав, проговорил Лахновский. — Говори. А я послушаю.
Но говорить Полипову было нечего, оправдываться, собственно, не перед кем и ни к чему. Постояв, он медленно и тяжко осел, стул под ним заскрипел.
— Вот, видишь… — На изношенном лице Лахновского проступило что-то живое. — Как говорится у нас, у русских, против фактов не попрёшь.
— Вы… вы не русский. Нет! — неожиданно для самого себя, желая в чём-то возразить Лахновскому, бросил Полипов.
Прикрыв было сморщенные веки, Лахновский быстро вскинул их, посмотрел на Полипова с недоумением. И промолвил с грустной усмешкой:
— А вы, Пётр Петрович?
Полипов хотел ответить утвердительно. Но не ответил, только снова, второй раз за сегодняшний вечер, вспомнил, как он когда-то бросал в лицо жене наполненные злобой и яростью слова, что он русский и ему ненавистна даже сама мысль, что русскую землю топчут иноземцы, что немцам никогда не победить России. И ещё вспомнил, как Полина, слушая его, сперва насмешливо улыбалась, а потом, кажется, на лице её появилось недоумение, какое-то беспокойство.
Полипов ничего не сказал, а Лахновский и не требовал ответа на свой вопрос, он, кажется, тут же забыл о нём. Он, по-прежнему сложив обе руки на трость, сидел неподвижно и смотрел в сторону, на закрытое, кажется, ставнями окно и занавешенное изнутри тяжёлой шторой. Потом неглубоко вздохнул и произнёс:
— Стар я, Пётр Петрович… Вот что жалко. Умру скоро. Не увижу нашей победы.
— Какой? Немецкой?
Лахновский дёрнул веками, полоснул глазами Полипова.
— Нет… Гитлер — он дурак. Ах, боже мой, какой он идиот!
— Любопытно, — уронил Полипов, сдержанно усмехнувшись. — Объясните уж тогда, почему он…
Слова «дурак» и «идиот» Полипов произнести не решился.
— Что же… я объясню, — после непродолжительного молчания сказал Лахновский. — До июня сорок первого года это была самая могущественная сила в мире, способная перекроить мир. Страны падали перед ним, как трава под косой. Вся Европа стояла на коленях. Вся. Только Англия… Вы хорошо помните те события?
— Как же… газеты читал, — неопределённо ответил Полипов.
— Ага, — кивнул белой головой Лахновский. — Тогда знаете, что такое Дюнкерк. И вот представьте — по-моему, это не трудно представить, — что бы произошло, если бы тогда, в сороковом году, после разгрома французов и бегства англичан, Гитлер переправил бы свои дивизии через Ла-Манш и напал на Англию? Что, а? Сколько бы продержались англичане? Неделю? Две? Ну?
— Не знаю, — сказал Полипов.
— «Не знаю»… — буркнул недовольно Лахновский. — Очень бы недолго. Очень бы скоро немцы вошли в Лондон, как они входили в столицы всех европейских государств. Не было силы, которая могла их остановить. Не было, понимаете?! — визгливо вскрикнул он.
— Д-да… пожалуй.
Лахновский будто удовлетворился этими словами, успокоился, только часто и торопливо дышал. Но потом и дыхание его стало ровнее и тише.
— Ну… вот. А теперь и подумайте. Сейчас Англия и Америка — союзники России. Второй фронт они не открывают, и я не знаю, откроют ли! Никто пока этого не знает. Но они — союзники России, помогают ей вооружением, продовольствием… не знаю, чем ещё. Подумайте, говорю, с кем была бы сейчас Америка, эта могущественная страна, если бы Англия была под властью Гитлера, воевала на его стороне. А, с кем? Не с Гитлером?
— Да, да, возможно… — Полипов вытер опять вдруг выступившую на лбу испарину. — Вполне возможно. Потому что… всё это логично вы…
Лахновский ждал этих слов напряжённо, как ждёт подсудимый приговора, и, чтобы лучше расслышать, даже вытянул в сторону Полипова длинную, жилистую шею.
— Именно, — произнёс он удовлетворённо. — Именно логично. Америка неизбежно была бы на стороне Германии. И тогда бы… А теперь…
Лахновский низко уронил голову, коснулся лбом сложенных на трости рук и так застыл.
По-прежнему стояла глухая, гнетущая тишина. Над столом висела фарфоровая керосиновая лампа с абажуром, было слышно, как потрескивал за стеклом язычок пламени. «В лампе, видимо, не керосин, а бензин», — подумал Полипов.
— Невероятно, непостижимо… — простонал Лахновский, отрывая голову от сложенных на трости рук. — Как же мог Гитлер, опытный политик, так чудовищно просчитаться? А? Отвечайте!
— Я вам Гитлер, что ли? — обозлённо сказал Полипов, — Как он мог? Он, видимо, боялся, что ещё год-два — и Советский Союз станет ему не по зубам…
Произнеся всё это, особенно слова «не по зубам», Полипов несколько смутился, даже испугался. «Чёрт его знает… оскорбится ещё, проклятый старик», — мелькнуло у него. Но Лахновский лишь бросил коротко:
— Ну?
— Вы же знаете… Мы стремительно развивали индустрию, оборонную промышленность. Гитлер же это понимал.
— Да, может быть. Может быть… — Лахновский вздохнул теперь глубоко. — Ну и что? Пусть год, пусть два… Зато вся мощь Англии и Америки была бы в распоряжении Гитлера. Теперь же, после Сталинграда… И сейчас вот на курском направлении началось. Скоро нам из этого Шестокова придётся, видимо, убираться. Вон партизаны обнаглели — под самой деревней шныряют. Бергера убили… Он, видимо, нужен был им живым. И я им нужен живым. Да, теперь жди нападения на самое Шестоково. Вот такие дела, такие дела, Пётр Петрович…
Лахновский вдруг рывком выкинул из кресла своё тело, торопливо пошёл, тыкая тростью в ковры, к противоположной стене, будто намереваясь с ходу проломить её. Но у самой стены стремительно повернулся, пошёл, почти побежал назад.
— Вот такие дела, Пётр Петрович! — повторил он, останавливаясь возле кресла. — Нет, Гитлеру этой войны не выиграть. А это значит… это значит, что нам не выиграть вообще… в этом веке.
Помолчав, послушал зачем-то тишину. И в этой полнейшей тишине ещё раз воскликнул:
— В этом веке!
Сел на старое место, нахохлился, будто его грубо и несправедливо обидели.
— Как это горько сознавать, Пётр Петрович! Как горько умирать с этой мыслью!
Полипов, изумлённый, ничего не мог сказать. Да Лахновский и не требовал этого.
За дверью, закрытой портьерой, послышался шум, какой-то скрип, напомнивший, что жизнь где-то там ещё не кончилась, ещё продолжается, жуткая и непонятная. Полипов повернул к двери голову. Портьера колыхнулась, и появился Кузин-Валентик в той же форме подполковника советских войск.
— Герр штандартенфюрер… — начал было он, но Лахновский досадливо махнул рукой:
— Сейчас. Подождите там…
Полипов понял, что этот тип явился в связи с его дальнейшей судьбой, распоряжение о которой скоро последует. «Какова она теперь будет? И чем всё кончится?» — думал он, чувствуя подступившую к горлу тошноту.
— Да, плохи дела у немцев, коль они решились на крайности… на физическое устранение кого-то из советского руководства. Может быть, самого главного руководителя… — произнёс Лахновский.
Губы Полипова побелели и сами собой открылись.
— Не может быть… Не может…
— Ну, всё может быть. Я, впрочем, не утверждаю. Так, догадки. Да не трясись! Твоя кандидатура, к счастью для тебя, отпала… в связи с гибелью Бергера. — Он насмешливо оглядел Полипова, который в своей грязной гимнастёрке с помятыми погонами был жалок и непригляден. — Да если б и не отпала, не прошла бы. Вон какие молодцы имеются, — кивнул он за дверь, куда вышел Валентик. — Такие пойдут на всё. На всё!
Последние слова он вытолкнул из себя с трудом, багровея от накатившего вдруг приступа удушья. Затем, дёргая истёртой, морщинистой шеей, долго кашлял, прикладывая ко рту выхваченный из кармана платок.
Не переставая кашлять, он вынул из другого кармана тёмный пузырёк, высыпал из него на трясущуюся ладонь две или три пилюли, торопливо бросил их в рот.
Кашлять он продолжал и после того, как проглотил пилюли, но уже тише и реже и наконец перестал совсем. Вытер платком слезящиеся глаза.
— Уф! — вздохнул он облегчённо, спрятал платок. — Хороши пилюльки. Без них бы… По части химии немцы молодцы.
