Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Положение на фронтах требует принятия других мер. Все три группы армий понесли большие потери. Общее количество убитых, раненых и пропавших без вести достигло полумиллиона. Погибло много техники. Части 1-й танковой группы потеряли половину танков. У Гота и у самого Гудериана сохранилось только сорок пять процентов машин. Оглушить собеседника цифрами – манера Гитлера. (Цифры для него подготавливал полковник Шмундт.) Это – средние данные; в некоторых частях боевых машин вообще почти не осталось. Количество грузовиков в моторизованных дивизиях сократилось наполовину.
Гудериан позволил себе заметить, что потери русских тоже весьма велики. Против этого фюрер не возражал. Но какими бы значительными ни были эти потери, русские сохраняют сплошной фронт обороны и имеют резервы на угрожаемых направлениях. Хотя их новые дивизии слабо обучены, они способны дать определенный отпор. Сокрушить линию обороны сейчас даже трудней, чем в начале войны, когда не было сплошного фронта.
Противник ждет удара на Москву. Это естественно. Значит, надо нанести удар в другом месте. Группа Гудериана повернет на юг и будет наступать в междуречье Днепра и Десны. Из района Кременчуга с юга на север будет наступать 1-я танковая группа Клейста. Соединившись восточнее Киева, Гудериан и Клейст отрежут группировку советских войск, в которой насчитывается до миллиона человек. Если эту группировку удастся уничтожить, Красная Армия будет окончательно обескровлена. А тем временем на главном направлении сконцентрируются отдохнувшие и пополненные дивизии, которые начнут наступление на Москву.
Еще Гитлер сказал, что для дальнейшего ведения войны необходимо сейчас же, немедленно, захватить сырьевые ресурсы и продовольствие Украины. Это усилит промышленность Германии и ослабит промышленность России. Необходимо также немедленно захватить Крым, который советская авиация использует как базу для налетов на нефтяные промыслы Румынии. «Мои генералы ничего не смыслят в экономике, и мне приходится думать за них», – заявил фюрер. На все эти операции он давал месяц. Затем – Москва.
Как всегда, горячая, возбужденная речь Гитлера, то срывавшегося на крик, то переходившего на какой-то исступленный шепот, убедила Гудериана. Вероятно, фюрер прав. Но это не меняло дела: вместо Москвы Гудериан поворачивал на Киев, Теперь дорога к русской столице удлинялась для него в несколько раз.
Единственное, чего добился Гейнц, – это обещание фюрера не дробить его силы, не распылять танки по пехотным соединениям. «Помню, как написано в вашей книге, – сказал Гитлер. – Танки в кулак, а не вразброс. Так и будет».
Гудериан поблагодарил его за внимание.
Среди ночи полковника Ермакова вызвали в штаб округа.
Командующий округом встретил его у двери своего кабинета, провел к столу и сразу же огорошил:
– Теперь и для вас есть дело, товарищ полковник. Ваша дивизия отправляется на фронт. Первый эшелон – завтра в полдень.
Степан Степанович охнул про себя. Собравшись с мыслями, хотел сказать, что дивизия еще не укомплектована, подразделения сколочены на скорую руку и что вообще он артиллерист, должность комдива исполняет временно.
– Ничего не надо объяснять, товарищ полковник, – мягко сказал командующий. – Я все знаю. Но приказ есть приказ. Чего вы хотите? Худо-бедно, а вооружение вы получили. Теперь после вас начнет формироваться дивизия, так для нее в округе даже пулеметов нету.
Ермаков в ответ только вздохнул. Простившись, отправился к начальнику штаба уточнить детали переброски дивизии.
Через сутки он с первым эшелоном выехал в Брянск. Комиссар Ласточкин оставался в Орле руководить отправкой остальных эшелонов. Степан Степанович был уверен, что Ласточкин оправится с этим делом лучше, чем он сам: выдержит график, не потеряет ни одного бойца. Комиссар – человек деловой. К тому же местный, ему легче.
За тылы Степан Степанович не беспокоился. Его угнетало другое – предстоящая встреча с противником. Он никогда не командовал пехотой, вдобавок дивизия его комплектовалась по новым, урезанным штатам. Численный состав и вооружение сокращены на 25 процентов, а с артиллерией, на которую он возлагал все надежды, было совсем плохо. По новым штатам орудий и минометов дали в два раза меньше обычного, транспортные средства тоже срезали наполовину. Из дивизии изъяли гаубичный полк и отдельный противотанковый артиллерийский дивизион.
Промышленность не успевала снабжать войска оружием. Новых частей создавалось много, а техники не хватало. Крупные арсеналы, расположенные у западной границы, захватил враг. Понесенные потери не восполнялись потому, что большое количество оборонных заводов было эвакуировано со старых мест, оборудование сих находилось в пути. Производство вооружения резко сократилось. А те пушки и минометы, которые выпускались действующими заводами, прямо из цехов шли во вновь формируемые части резерва Верховного Главнокомандования. Все это было понятно Степану Степановичу, но от понимания легче не делалось. Что он выставит против немецких танков и артиллерии? Орудий мизерное количество. А пулеметами и гранатами в современном бою много не навоюешь.
Растревоженный думами, Степан Степанович лежал на полке в штабном вагоне. Надо было поспать, успокоить нервы. Но сон не приходил к нему. «Раскис, разнюнился, старый дурак, в штаны наложил, – ругал себя Ермаков, выбирая слова позлей да покрепче. – Что ты, немцев не видел? Сколько раз лоб в лоб стукался. Без патронов воевали. С одними штыками в атаку ходили… А теперь у нас силища. Только раскачать надо силищу эту, на ноги поставить и голову дать. В Ставке, вероятно, все уже рассчитано, все взвешено. А может, и действительно стратегия у нас такая: заманить немцев в глубь страны, измотать в боях, а потом прихлопнуть одним ударом?»
Степану Степановичу сейчас, как ребенку, хотелось найти что-то успокоительное, хотелось поверить в некое чудо: включить радио и узнать, что наши войска перешли в наступление, а немцы в панике бегут на запад. Но увы, Ермаков находился уже в том возрасте, когда человек твердо знает, что чудеса бывают очень и очень редко.
– Ну, Булгаков, ты у нас ко двору пришелся, – шутливо говорил Игорю лейтенант Магомаев. – Только и слышно в роте: политрук оказал, политрук сделает. Чем ты их подкупил, не знаю. Может, махоркой направо и налево угощаешь?
– Какое там угощаю, все время по чужим кисетам в гости хожу, – смеялся Игорь.
Он и в самом деле быстро сжился с красноармейцами: ему было интересно с ними. Утром, дождавшись свежих газет, бежал в роту. Людей не надо было собирать, сами спешили услышать новости. Игорю было приятно, что солидные люди внимательно слушают его, задают вопросы, советуются.
Хлопот на него свалилось великое множество. То нужно достать бумаги и карандашей – бойцам нечем писать письма, то книголюбы просят организовать передвижную библиотечку, то нужно добиться, чтобы красноармейцу обменяли ботинки, дали на два размера меньше. А тут – инструктаж агитаторов; из политотдела требуют сведения; надо готовить доклад к комсомольскому собранию. Поздно вечером Игорь добирался до командирского общежития усталый, как после пятидесятикилометрового марша.
Удивлялся Левке Рожкову. В институте был авторитетный товарищ: весельчак, отличник, комсорг, А тут сник.
– Понимаешь, на разных языках говорим, – жаловался он Игорю. – Слушают меня люди, а близости нет. Сегодня беседу проводил и поймал себя на такой фразе: «Какова же роль рыцарей монополистического капитала в мюнхенском сговоре?». Тьфу, – сплюнул Левка. – И черт его знает, как из меня эти слова выскакивают. Понимаешь, у меня пятьдесят красноармейцев имеют начальное образование, а я им такие бетонные глыбы выдаю… Начну под их язык подлаживаться – еще хуже, фальшиво звучит.
– Обломаешься, – успокаивал Игорь. – Слишком городской человек ты. В каменной коробке вырос, а слова из книжек вычитал. Настоящих-то слов ты, поди, и не слышал. А народ у тебя из глубинки, к своей речи привык, институтские термины ему ни к чему.
