Закон предков (Рассказы) - Яньков Николай Дмитриевич (книги полностью txt) 📗

Одинокий глаз Чиктыкона звал понять, горел, но все подумали, что это бред. Старика переложили на носилки. Аракча, побелевший и сгорбленный, исподлобья смотрел на происходящее.

За лесом, над горами нарастал гул. Аракче показалось, что летит вертолет. Но это с отрогов хребта Кодар катилась в низину пурга.

Царь Васишка

На току получилась драка: двое пьяных двинули в нос Ивана Бутакова, тоже пьяного, и тот мешком отрубей упал в крапиву. Иван выполз на чистое место и там начал выть и кататься. Те, двое, заорали песню и пошли себе вдоль деревни.

Ивана увидел скотник Василий Утин. Увидел и подошел. Он ходил в соседнее село Афонькино, в магазин — купил себе новый костюм, который и нес, держа за веревочку. Бумаги в магазине не оказалось, продавщица обвязала костюм одной пеньковой веревочкой.

Утин положил костюм прямо в пыль. Он отер кровь и слюни с лица Ивана, попытался поставить на ноги. Но тот сильно толкнул его — с рубахи Утина посыпались белые пуговки.

— Уйди, гнида! — выл и матерился Иван. — Р-раз-давлю!

Лицо его, шея и руки вспухли и покраснели от крапивных ожогов.

Когда Иван перестал кривиться и выть, немного поостыл, Утин кое-как довел его до дому. А потом вспомнил про обновку и вернулся на «место происшествия».

Сверток был весь растрепан. Рядом стоял чей-то пестрый телок и смачно жевал рукав пиджака. В сердцах Утин так хлопнул телка ладонью по боку, что у того брюхо гукнуло наподобие барабана. Утин первый раз в жизни собирался в столицу, новый костюм купил по этому случаю.

На другой день поутру Утин — жилистый и низенький — щеголял по деревне в новом костюмер «обкатывал обновку», как он выразился. Жена его, тихая Мотря, замыла рукав, отутюжила, «придала видимость».

За деревней над свежей зеленью луга плыли легкие облака, от тополевых листьев густо пахло весенней смолкой.

Иван Бутаков встретил Утина возле конторы правления и пошел ему навстречу с улыбкой закадычного друга. Но почему-то сразу обмяк, нахмурился. Не то брезгливо, не то с иронией — двумя пальцами — дотронулся до рукава утинской обновы.

— В Москву, говорят, собираешься? На ВДНХ отрядился?

— Придется ехать, — скромно сказал Василий Утин. — Куда денешься? Посылают!

На самом деле Василий очень гордился тем, что числится хорошим работником и у него лучший в районе нагульный гурт.

— Кожуру купил модную, — Бутаков опять тронул рукой костюм, синий в красную — клетку. — Не удавился-таки, развязал чулок?

— Могу себе позволить, — сказал Утин, — хотя бы раз в жизни. А деньги — что? Сор!

От искренности чувств Василий Утин слегка отвернулся и сплюнул. Бутаков опять подобрел глазами и даже улыбнулся. Опухоль от крапивных ожогов с лица Ивана сошла, но оно было дряблым и все в мелких пятнах, будто его наклевали куры.

— Это ты меня вчера из лопухов вытянул? — хрипловато, по-дружески сказал Иван. — Ну, и надрюзгались мы вчера с Кузьмой и Митькой! Навес на току делали, обмывали.

— Голова, поди, шибко болит?

— Болит, — признался Бутаков, — ты мне дай пятерку. Полечусь за твое здоровье.

— Да брось ты! — так же доверительно и дружески сказал Василий Утин. — Тебя не тянет блевать?

— Чего это?

— Меня, говорю, от одного запаха блевать тянет. Какая в ней радость-то? Ты эвон глянь, благодать какая в природе: травка, коровки ходют, облака беленькие, листики на тополях пахучие распустились.

— Жмот раз, так и сказал бы прямо! — рассердился Иван. — «Радость какая!» Я не для радости пью. Ганька, сынок мой желанный, у меня вот где сидит!

Иван Бутаков стукнул себя кулаком в грудь, а Василий Утин повернулся и пошел. Пьяницы — они все так: причину ищут. Вот уж приятно тому лее Ганьке видеть отца с красными, обалделыми глазами! И что это с людьми делается? Неделями Утин живет в пастушьей избушке в Тысячном — издали деревня кажется красивой, заманчивой.

— Дикуша! Жмот! — зло кричит вслед Утину Иван Бутаков. — Царь Васишка! Иуда!

Утин не обернулся, не осерчал, не покрутил головой и сморщил лицо в ухмылку: глупый народ и прозвище подцепил глупое. Царь Васишка! Ну, правильно, любит он читать про царей. Так за это и прозвище сразу цеплять?

Про царей у Василия Утина целая стопа книжек и разных вырезок. Выпрашивает у библиотекаря списанные комплекты журналов, вроде «Вопросы истории» и «Знание — сила», и там находит что-нибудь забавное про царское житье-бытье. Василий копит вырезки и складывает их в самодельный чемодан из фанеры. Шевелит мозгами Василий, думает. Силится понять через царей: откуда есть, пошла на земле грязь и зависть, всякая людская ложь и паскудство? По фактам выходит — от них пошла, от царей! Даже и во всех иностранных книгах об этом сказано: соврать, подослать наушника, убить брата царю все равно, что раз плюнуть. Своих детей, и то не жалели — подсыпали им в чашку яду, чтобы только те не потеснили их, когда подрастут.

Вроде бы уж царь, живет — лучше некуда, и вот на тебе — такое паскудство! Царские темные дела Василий Утин выписывал в тетрадку, сравнивал и приходил к выводу: это они от страху так делали. От страху и от обжорства. Все смотрят на него завидущими глазами, а он один среди всех, не знает, кому верить, а кого опасаться — страх от этого. Ну, и тоже отъедались они на даровых харчах — будь здоров! А лишние питье и обжорство кровь мутит — кто об этом не знает? Даже курица жиреет и начинает дуреть, когда глупая хозяйка сыплет ей пшено или рожь прорвой. Или вот корову взять, которая забрела в тучные овсы, — рассуждал Василий Утин.

А один раз он сказал мужикам на покосе, когда те пережидали жару в холодке:

— Был на земле всего один справедливый и добрый царь. Народ — кушаны жили в давнюю древность. Был у них царем пастух. Такой же простой мужик, как мы с вами. Звали того царя Васишкой.

Мужики от хохота в траву попадали:

— Ха-ха-ха, царь Васишка!

— Ну, такие имена у них были: Хавишка, Канишка, Васишка, — пробовал объяснить Василий.

Но с того дня прилепилось к Василию Утину — «царь Васишка». Даже как-то подходило к нему это прозвище: низенький, карагазистый, с морщинистым синеглазым лицом.

— Свиньи огород весь посрыли, — сказала тихая Мотря, когда Василий Утин пришел домой, — улей своротили.

— Откуда они взялись, свиньи-то? — удивился Василий.

Огород Утиных был аккуратно и крепко загорожен, а двух своих кабанов Василий держал в надежном засадке.

— Да ить откуда? Ребятишки балуют, доску выдрали из заплота. Ганька Бутаков с Мишкой Зыковым вчера возле городьбы крутились.

— Это они нарочно пакостят! — рассердился Василий. — У самих во дворе трын-трава, и чужой ухоженный двор видеть спокойно не могут. Отец — пьяница, все время злой ходит, и сын растет такой же варнак! Счас только видел Бутакова Ивана: ему опохмелиться нечем. Дай пять рублей, и все! Чуть в драку не лезет.

Лицо у Мотри задумчиво-тихое, она никогда не сердится. Будто тоскует молча и все время думает. Может, о детях тоскует — детей у Мотри с Василием не было, хотя и прожили они вместе двадцать с лишним лет.

— Не от добра, наверное, пьет Иван-то Бутаков, — сказала Мотря. — В нутро глянуть — у кого болячка, а у кого рубец от беды. А никто в нутро-то не смотрит. За Ганьку Иван-то переживает. На гармони играть Ганька шибко способный. Учить его Иван повез в город, а там не взяли. Он и пьет теперь.

Василий Утин и сам помнит эту историю. Чуть ли не с пеленок Ганька начал терзать гармошку: Иван мехи тянет, а Ганька на кнопочки давит. В пять лет уже во сне «цыганочку» наяривал. В концертах участвовал вместе со взрослыми. Откуда что и бралось: услышит хорошую песню по радио, и тут же сидит подбирает ее на гармошке. Ну, Иван Бутаков и решил, что быть ему в большом почете и славе через Ганьку; учить его в областной город повез, в музыкальную школу, А там говорят: школа-то, мол, для местных, для детей горожан, это как будто добавок к обычной школе. Вот, мол, колхоз ваш разбогатеет, у себя в деревне построите детскую музыкальную школу. Иван водил Ганьку за руку по кабинетам разных начальников — ему там то же самое говорят: нельзя! Иван злой вернулся — напился, кричал: они, дескать, пузаны, только о своих думают, а до народных талантов им дела нет — навоз в коровнике вороши или в колхозной агитке по станам пиликай — на большее не надейся!