Набат - Люфанов Евгений Дмитриевич (е книги TXT) 📗
Бумаги — пропотевшие и заскорузлые виды на жительство — давно уже были наготове и снова потели в липких руках, а ворота все еще не открывались. Но вот наконец приказчики вынесли на конторское крыльцо стол и стулья. Сторож Ефрем выдернул из скоб дубовый засов, запиравший ворота, и во двор, как сквозь прорванную плотину, хлынул серый людской поток. Слышались разноголосые выкрики:
— Ванька!.. Наши, не отставай!..
— Григорь!.. Дядь Григорь!..
— За мной держись, Митяй, за мной...
— Прошка, шибчей...
За столом — судьей мужицкой судьбы — сидел Дятлов со своими мастерами — литейным, шишельным и модельным, а с боку от них — Егор Иванович Лисогонов с заготовленной бумагой и карандашом. Дятлов поднялся с места и протянул вперед руку.
— Слушай, дружки... Тихо только...
Голоса затихли, и Дятлов, обведя взглядом толпу, продолжал:
— Вот, значит, ребята, и по-христиаискому чтоб... Самим вам промежду себя лучше известно, кому туже приходится, стало быть, я того и возьму. А кто ежели может сам пропитаться, лучше другому уступи, по-православному чтоб, по-божески...
Тогда снова зашумели в толпе:
— Кому ж легче, Фома Кузьмич?..
— Все не с радости, не от сытой жизни пришли. Тяжко жить, не под силу, истинно говоришь...
— Нам абы б...
— Позабыли, как добрые люди едят... Отощали...
Дятлов слушал эти разноголосые жалобы и не прерывал их. И когда толпа начала затихать, снова приподнял руку:
— Я про что говорю: кому тяжко очень — облегченье чтоб сделать...
— Всем тяжко, милостивец, ты уж сам выбирай...
— Сам, да...
— Ну, ладно. Буду сам выбирать, будь по-вашему...
И он вышел из-за стола. Посмотрел вокруг, словно раздумывая, как и с чего начинать, спустился на одну ступеньку крыльца, на другую. Слегка отстранил рукой Минакова, охранявшего подступ к конторе, и пошел к теснившимся рядам мужиков. Они подались назад, расступились, давая дорогу. Дятлов шел молча, вглядывался в изможденные лица, шел, будто действительно выбирал. Утром думал назначить им поденную плату по четвертаку, а теперь решил, что хватит и по двугривенному. Пробрался в середину толпы, постоял немного в раздумье и так же неторопливо вернулся к столу. Люди замерли и, казалось, перестали дышать. Вот она, подошла решающая минута. То ли жизнь, то ли смерть.
Дятлов встряхнул головой, ударил костяшками пальцев о стол.
— Кто по литейному делу смышленый, давай сюда, выходи, — указал место около конторской стены. — А вы, мужички, отодвиньтесь, освободите тут... Выходи — кто?.. Только не врать мне, проверю...
— Фома Кузьмич, на кирпичном я летось был, на обжиге... Как мне?..
— На кирпичном?.. Чей сам?
— Хомутовский. А по фамилии Сивачев.
— Сивачев?.. — припоминал Дятлов. — Это постоялый двор, что ль, содержите?
— Братний двор, а я у брата живу.
— Во-от... Вот-вот!.. Скоро напал, хорошо, — чему-то обрадовался Дятлов. — А ну, поближе сюда иди... Да не бойсь, голова... На ступеньку сюда, чтоб народу видней...
Сивачев опасливо ступил на крыльцо.
— Вот, мужички, зараньше вам говорю: такого я никогда не возьму, — указывал на него Дятлов. — Брат постоялый двор держит, а он ко мне наниматься пришел. Такой и без завода прокормится. Ему на наряды да на забаву деньги нужны, а людям есть-пить нечего. Я людей и возьму...
— Дак, Фома Кузьмич... — хотел что-то возразить Сивачев.
— И весь сказ тут! — повысил Дятлов голос.
— Какая же справедливость, Фома Кузьмич?.. Может, брат-то мне хуже, чем...
— Вон про что-о!.. — прервал его Дятлов и вроде бы даже обрадовался. — Угадал я, значит, тебя. Справедливость пришел искать, вон чего!.. Значит, перечить умеешь?.. Ну, а у меня сказано — и шабаш... Мне, которые перечить горазды, я с теми зараз... Мне спокойный нужен народ, повиновался во всем чтоб, а ты — справедливость!.. Я без смутьянов людей себе наберу, — начинал горячиться Дятлов и постукивал рукой по столу. — Наберу — которые мне по гроб благодарны будут, а не кирпичами бросать... Хомутовский он!.. Сразу видно сову по полету. От заречных только и жди одни безобразные пакости... Ты чему ухмыляешься? — заметил он одного из заречных и, внезапно побагровев, приказал Минакову: — А ну, выпроваживай их... Духу чтоб не было. Ни городских, ни заречных не требуется, вот и все.
Набор проходил долго. Уже солнце садилось, спадала жара, когда число отобранных перевалило за три сотни.
— Хватит пока, — сказал Дятлов. — Отодвиньтесь, мужики... Минаков, отгони... В сторону, назад отодвиньтесь, может, еще надо будет...
Отобранным Дятлов читал заготовленный договор:
«Тысяча восемьсот девяносто второго года, июля 8 дня.
Мы, нижепоименованные и подписавшиеся, выдали сей договор заводской конторе Фомы Кузьмича Дятлова в том, что:
1. Нанявшись работать на чугунолитейном заводе, принадлежащем оному Фоме Кузьмичу Дятлову, мы, рабочие, обязуемся беспрекословно исполнять все работы, какие будут назначены нам как самим хозяином, так и его приказчиками.
2. Быть в полном повиновении и беспрекословном подчинении у хозяина и у поставленных им приказчиков.
3. Нанимаемся мы с числа 8 июля 1892 года до покрова, т. е. до 1 октября, на какой срок и устанавливаются нам расценки.
4. Расценки нам устанавливаются суммой 20 копеек в день взрослому рабочему в первый месяц работы, с прибавкой на другом месяце по 10 копеек в день, глядя по усмотрению хозяина, насколь старательны мы будем в исполнении возложенных на нас работ.
5. Увольнения от работ и расчета до праздника покрова мы просить не должны, заводской же конторе предоставлено полное право в любое время всех вместе или каждого порознь от работ отстранить и полностью рассчитать, на что мы, рабочие, своих жалоб никому приносить не должны и объяснений о причине расчета требовать ни от кого права на то не имеем.
6. Все работы мы должны исполнять в лучшем виде, а в случае порчи обязуемся уплачивать конторе штраф до 50, а то и больше копеек.
7. В случае опозданий или неявку совсем на работу обязуемся уплачивать конторе штраф до 50 копеек за каждый божий день.
8. Никакими квартирами, обувкой или одевкой контора нас снабжать не должна, так же как и харчами, что мы должны подыскивать себе по своему усмотрению глядя.
9. В первый месяц работы, как малоопытным, нам не надлежит платить штрафу но с первого же дня другого месяца каждый из нас должен зорче смотреть за собой и отвечать за порученную работу. К той поре нам, рабочим, показавшим себя на работе особо способными, будут введены также и особые расценки, глядя по усмотрению мастеров и хозяина.
10. Выдача нам заработанных денег будет производиться хозяином до окончания срока сего найма два раза по его личному усмотрению.
11. Ни о какой надбавке к заработку мы не должны к хозяину приставать, доколь он сам, глядя на наше старание, не пожелает оную надбавку нам сделать.
12. Работа на заводе должна производиться с 5 часов утра до 7 часов вечера с перерывом в 1 час на обед для первой смены и с 7 часов вечера до 5 часов утра с перерывом в 1 час — для другой смены.
Все указанное в точности и беспрекословно мы обязаны выполнять, к чему прикладываем свои руки для подписи».
Дятлов кончил читать, положил лист на стол и внимательно оглядел лица слушавших.
— Так как, мужики? — спросил он.
Робкий, прерывающийся голос послышался из группы отобранных:
— Как вроде на стекольном у Турушина по тридцать пять на день платят...
— У Турушина, говоришь? — переспросил Дятлов. — Так ты бы, мил человек, к Турушину и шел... Я ведь никого не неволю, сам видел, назад людей отправлял. Я — по согласию чтоб... Ежель согласен кто — давай паспорта, да по гривне на радостях вперед получай, не согласен — будь здоров, значит, иди... Я силком никого...
— Маловато вроде, Фома Кузьмич... Сделай милость, надбавь...
