Во второй половине дня - Ваншенкин Константин Яковлевич (книги бесплатно читать без .TXT) 📗

И, глядя, как она спускается, боком, осторожно ступая и придерживая темные разлетающиеся волосы, он вдруг подумал, что, может быть, эта женщина и есть та самая, единственная, которую может посчастливиться встретить в жизни. Как и почему возникла эта мысль или это чувство, он, вероятно, не смог бы объяснить, но факт тот, что это возникло.

«Первая любовь, – усмехаясь про себя, подумал он. – Не поздно ли? Но ведь у меня ее не было. А говорят, должна быть обязательно. Жаль, что Рита работает не у меня. А что, если предложить ей поехать на строительство, попросить, чтобы оформили побыстрее». Он с сожалением подумал о Наде, о том, что она хорошая, но, наверно, он никогда не любил ее, о том, что привык жить в разлуке с нею. Он подумал – вместе – об Олеге и Рите, это показалось ему странным. «Взять ее с собой? Да я ничего не знаю о ней, я даже не знаю, замужем ли она. И не хочу знать».

Он стоял высоко наверху, подставив лицо осеннему солнцу, и видел – сразу – всю ширину серой холодной воды, и темный лес на той стороне, и трубы Курежмы, и маленькую женскую фигурку внизу, под берегом.

«А ведь жизнь-то проходит, – подумал он. Он хотел подумать: «прошла», но тут же улыбнулся: – Ну ладно, это уж слишком»… Он приехал сюда на свидание с прошлым, и оно незримо присутствовало в нем, но сила его воздействия уже притупилась. Настоящее – всегда между прошлым и будущим, и с двух сторон они бросают свой свет на настоящее. И свет прошлого кажется более четким, ясным. А на самом деле это не всегда так. И свет будущего бывает острее, пронзительней, резче, особенно, когда всерьез ждешь и хочешь чего-то.

Он приехал сюда на свидание с прошлым. Встреча с этой женщиной как бы соединила для него прошлое и будущее. Прошлое, где он был молодым, и будущее, о котором он сейчас не знал ничего.

Он знал о другом будущем, знал твердо и видел его явственно: это был утвержденный проект, жара, машины, материалы, и его люди, которых он так хорошо знал и с которыми вместе прошел и сделал уже немало, и контуры домны, и бессонница, и тот белый теплоход, что ломал сейчас океанскую воду, – это было его будущее, ради этого он и жил на земле.

До катера было еще время, они прошли по городу и рассматривали второй, стоящий в стороне от реки собор Введенского монастыря, красно-белый, кирпичный, более помпезный, чем тот, белый, Благовещенский, водогрязелечебницу и рядом озеро, откуда прямо ведрами берут грязь, и домик, где некогда жил сосланный молодой, никому не известный Джугашвили.

– Смотрите, какое объявление!

– Как интересно!

– А что, – сказал он, – можно бы остаться, купить ружье и включиться в конкурс.

Они шли к пристани, освещенные осенним солнцем, и все это было нереально, невозможно, необъяснимо. «Неужели я только позавчера приехал из Москвы? Правда, как мираж. Ничего не скажешь…»

Опять они сидели в тесном салоне речного трамвая, друг против друга, касаясь коленями, было тепло и клонило в сон, а снаружи, очень близко, почти на уровне окна, пролетала выпуклая северная вода. Катер подходил к пристаням, то на одном берегу, то на другом, и в салон все больше набивалось народу, видно, на палубе стало совсем уже холодно. Рита задремывала, а временами поднимала голову и взглядывала на него, виновато улыбаясь. Вечерело. Внутри стало совсем темно, но электричества не зажигали, а за окном долго еще горели краски холодного северного заката.

С одного борта катера бежала яркая, окрашенная красным, будто подсвеченная снизу вода, а с другого – темная, свинцовая, мрачно-серая, где иногда лишь проступали розоватые блики. Потом возникла вода совсем другая, даже в темноте светлая-светлая, почти серебряная.

– Марке, – сказала Рита сонным голосом.

– Нет, это не Марке, – ответил он, не интересуясь, что это за имя, – нет, Маргарита Александровна, это не Марке, а Вычегда при слиянии с Северной Двиной. Вот так-то.

Катер подвалил к дебаркадеру, народ стал выходить, и они, внизу, еще долго ждали, пока до них дойдет очередь.

Было очень холодно, они бегом пересекли площадь, перешли через пути по мосту, замерзшие, голодные.

– Кафе сейчас уже закрыто. Пошли сразу в ресторан…

Ресторан помещался отдельно, не в гостинице, хотя и близко от нее.

Они сели за маленький столик, объединенные этим длинным днем, долгой поездкой, редкостной красотой увиденного, даже холодом, встретившим их на берегу.

Висели на окнах и дверях бархатные желтые портьеры, играла радиола, но никто не танцевал. Подошла официантка с карандашиком на веревочке, приняла заказ.

Дроздов налил себе и Рите, и она, не споря, выпила большую рюмку водки, и еще одну, раскраснелась и призналась, что вообще не пьет совсем, разве что немного сухого вина. Негромко играла радиола. По стеклам ударили редкие капли дождя.

– Можно идти, – сказал он.

– Посидим еще немного, – она улыбалась чему-то, он не спрашивал – чему.

Вдруг, словно кто-то толкнул его, он поднял голову. В конце зала накрывала на стол полная пожилая официантка, которую он словно встречал прежде и на которую теперь он смотрел во все глаза. Машина его памяти работала на полных оборотах, и следом его будто обожгло: ему показалось, что это Маруся. Конечно, он не был уверен окончательно. Официантка поставила на стол закуски и исчезла за портьерой.

– Пойдемте, – сказала Рита.

В коридоре, на столике дежурной горела зеленая лампа.

– Моя соседка дома? – спросила Рита.

– Ваша соседка рассчиталась и выехала, – услышал он, – так что вы теперь одна.

Рита взяла ключ и медленно пошла по коридору.

– А вам из Москвы звонили два раза. Велели, как вернетесь, позвонить, – дежурная прочла вслух фамилию замминистра и номер его домашнего телефона.

– Отсюда можно позвонить?

– Можно, но талон нужен.

– Тогда я пойду за талоном, – сказал он громко.

Переговорный пункт помещался близко, и Дроздов, купив два талона, вскоре уже шел по деревянному тротуару к гостинице, решив позвонить из номера. Дождь усилился – холодный, с резким ветром, он бил Дроздова по коленям, разбрасывая короткий плащ.

В номере Дроздов переоделся, заказал Москву и, ожидая, подошел к окну. Где-то вдали, дробясь и отражаясь в лужах, горели огоньки. Монотонное шуршание дождя сменялось звенящими дробными ударами и целыми очередями, когда ветер склонял струю на жестяной карниз. За окном, во мраке, под дождем, прочно стоял прекрасный город его юности.

Зазвонил телефон.

– Москву-т возьмите, – сказала телефонистка.

– Как отдыхается, Алексей Степаныч? – спросил замминистра. – Ну, и хорошо. Тут такое дело. Теплоход твой идет с опережением. А там не только министр стали и недр, но и президент хочет приехать, встретить и площадки осмотреть. Тебя он хорошо знает, ты все покажешь. Надо будет тебе вылететь на день-два раньше, для прочности – на три. Давай, завтра выезжай, послезавтра будешь в Москве, во вторник вылетишь.

– Что же, Курочкин не может показать?

– Лучше, если ты подскочишь.

Он постоял у окна, потом вышел в коридор, углубляясь в полутьму, удаляясь от зеленой настольной лампы. Еще не дойдя нескольких шагов, он увидел полоску света под ее дверью и, словно прогуливаясь, неторопливо повернул и пошел обратно.

Звонок домой он решил отложить до утра, а сейчас быстро разделся, умылся и лег на холодные простыни, и, к своему удивлению, стал погружаться в сон, стараясь не противиться этому. Шелестел дождь, струи дробно стучали по карнизу.